В.Черкасов-Георгиевский: Книга “Русский храм на чужбине”. Глава 5. «Русская» Ривьера (Канны, Великий князь Николай Николаевич)
Послано: Admin 26 Янв, 2010 г. - 13:45
Русская защита
|
В другой нише каннского храма св.Михаила Архангела во Франции, бывшего когда-то в РПЦЗ, до перезахоронения вместе с супругой в 2015 году в Москве (примечание 2015 года. - В.Ч-Г) покоились останки Великого князя Николая Николаевича, скончавшегося в 1929 году (НА ФОТО он -- справа -- с Государем Императором Николаем Вторым), и его жены, тоже дочери черногорского короля Николая I Анастасии Николаевны, умершей в 1935 году. О Великом князе Николае Николаевиче Романове, сыгравшем большую роль в предреволюционной России и Русском Зарубежье после Гражданской войны, надо поподробнее рассказать.
Великий князь Николай Николаевич родился в 1856 году в Санкт-Петербурге, и для отличия от его отца, тоже Великого князя Николая Николаевича (1831–1891), Старшего, третьего сына Императора Николая I, называется в литературе Младшим. Он окончил в 1873 году Николаевское инженерное училище и в 1876 году Академию Генерального штаба. Во время русско-турецкой войны 1877–1878 годов состоял для особых поручений при своем отце генерал-фельдмаршале, главнокомандующем Дунайской армией. Затем, дослужившись до генерал-адъютанта, Великий князь Николай Николаевич Младший командовал лейб-гвардии Гусарским полком. В 1895–1905 годах был инспектором кавалерии, получив в 1901 году звание генерала от кавалерии.
В 1905–1914 годах Великий князь Николай Николаевич стал командующим войсками гвардии и одновременно с 1905 по 1908 год — председателем Совета государственной обороны. На Первой мировой войне с июля 1914 года по август 1915 года являлся Верховным Главнокомандующим Русской Императорской армией. После занятия этого поста Государем Императором Николаем Вторым Великий князь Николай Николаевич с августа 1915 года по март 1917 года был главкомом войск Кавказского фронта. 2 марта 1917 года Государь Николай II отрекся от престола, снова назначив Николая Николаевича главковерхом, но тот под давлением Советов и Временного правительства отказался от этой должности.
Великий князь Николай Николаевич в марте 1919 года эмигрировал из Крыма в Италию, затем переехал во Францию, на юге которой жил до своей кончины в Антибе 5 января 1929 года. В свой зарубежный период жизни Николай Николаевич Романов был своеобразным Императорским «знаменем» русской эмиграции, символом старой российской армии и пользовался огромным авторитетом у кадровых военных.
В 1924 году Главнокомандующий белой Русской армией на чужбине генерал-лейтенант барон П. Н. Врангель создал Русский Обще-Воинский Союз (РОВС), который явился стержнем русской политэмиграции и объединил около тридцати тысяч бывших белых воинов. Оставаясь главкомом Русской армии, Председателем РОВСа, генерал Врангель передал права Верховного Главнокомандующего Русской армии Великому князю Николаю Николаевичу во многом и потому что в это время находящийся в эмиграции Великий князь Кирилл Владимирович самозванно провозгласил себя «Императором Всероссийским». На этом посту Николай Николаевич пребывал и после кончины П. Н. Врангеля в апреле 1928 года до самой своей смерти.
Что представлял из себя этот человек, офицер, государственный деятель, аристократ? Приведем мнения людей, хорошо знавших Великого князя Николая Николаевича, из их мемуаров.
Российский министр путей сообщения, затем министр фи¬нан¬сов (1892), председатель Комитета министров (1903), председатель Совета Министров (1905–1906) граф С. Ю. Витте:
«Вообще Николай Николаевич человек безусловно не глупый, но унаследовавший в полном объеме психическую ненормальность своего прадеда Императора Павла. И по мере того как он мужал, эта психическая анормальность все более и более проявлялась и наконец проявилась с особой силой... во время так называемой революции (1905 года — В. Ч.-Г.) и в последующих событиях. Эта его ненормальность имела крайне пагубное влияние на некоторые государственные дела и весьма рельефно проявилась в различных семейных отношениях в Царской семье...
Другое лицо, которое во время моего министерства имело громадное влияние на Государя, был Великий князь Николай Николаевич. Влияние это было связано с особыми мистическими недугами, которыми заразила Государя его августейшая супруга и которыми давно страдал Великий князь Николай Николаевич. Он был один из главных, если не главнейший, инициаторов того ненормального настроения православного язычества, искания чудесного, на котором, по-видимому, свихнулись в высших сферах (история француза Филиппа, Сормовского, Распутина-Новых; все это фрукты одного и того же дерева). Сказать, чтобы он был умалишенный, — нельзя, чтобы он был ненормальный в обыкновенном смысле этого слова, — тоже нельзя, но сказать, чтобы он был здравый в уме, — тоже нельзя; он был тронут, как вся порода людей, занимающаяся и верующая в столоверчение и тому подобное шарлатанство. К тому же Великий князь по натуре человек довольно ограниченный и малокультурный».
Военный министр российского правительства (1905–1909) А. Ф. Редигер:
«Мне остается... дополнить изложение событий 1905 года характеристикой некоторых лиц, с которыми мне пришлось в этом году иметь дело и при этом ближе познакомиться.
Самой крупной во всех отношениях фигурой среди них был Великий князь Николай Николаевич. Он одарен большим здравым смыслом, чрезвычайно быстро схватывает суть всякого вопроса; любит военное дело и интересуется им, долго служил в строю и отлично знает строевое дело, особенно кавалерийское; в течение нескольких лет готовился быть главнокомандующим на Северном фронте и изучал стратегическую обстановку; изъездил, как генерал-инспектор кавалерии, всю Россию, знал войска и их начальников во всех округах (в кавалерии — до тонкости); обладает громадной памятью.
Заниматься чтением совершенно не может, поэтому все дела ему должны докладываться устно. Характер у него взрывчатый, но я его всегда видел безукоризненно вежливым со всеми; лишь по рассказам других я знаю, что он, особенно в поле, иногда выходил из себя и тогда доходил до форменной грубости. В отношении к людям непостоянен и несомненное расположение к данному лицу иногда без видимой причины обращается в отчуждение или даже в антипатию; может быть, это зависит от спиритических внушений?..
Великий князь представлял из себя личность очень крупную: умный, преданный всецело делу, солдат душой, энергичный, он лишь не имел привычки работать сам, поэтому мог подпасть под влияние докладчиков, особенно, если им удавалось приобрести его личное расположение».
Последний протопресвитер Русской Императорской армии и флота отец Георгий Шавельский:
«Центральной фигурой в Ставке и на всем фронте (Первой мировой войны 1914–1918 — В. Ч.-Г.) был, конечно, Верховный Главнокомандующий, Великий князь Николай Николаевич.
За последнее царствование в России не было человека, имя которого было бы окружено таким ореолом, и который во всей стране, особенно в низших народных слоях, пользовался бы большей известностью и популярностью, чем этот Великий князь. Его популярность была легендарна.
В жизни людей часто действуют незаметные для глаза, какие-то неудержимые фатальные причины, которые двигают судьбой человека независимо от него самого, его дел, желаний и намерений. Именно что-то неудержимо фатальное было в росте славы Великого князя Николая Николаевича. За первый же год войны, гораздо более неудачной, чем счастливой, он вырос в огромного героя, перед которым, несмотря на все катастрофические неудачи на фронте, преклонялись, которого превозносила, можно сказать, вся Россия...
Великий князь Николай Николаевич... среди особ Императорской фамилии занимал особое положение. По летам он был старейшим из Великих князей. Еще до войны он в течение многих лет состоял Главнокомандующим Петербургского военного округа в то время, как другие великие князья занимали низшие служебные места и многие из них по службе были подчинены ему.
Хотя в последние годы отношения между домом Великого князя Николая Николаевича и домом Государя оставляли желать лучшего, все же Великий князь продолжал иметь огромное влияние на Государя, а, следовательно, и на дела государственные. Кроме всего этого, общее представление о Великом князе, как о строгом, беспощадном начальнике, по-видимому, прочно установилось и в Великокняжеских семьях, — и Великие князья очень побаивались его. Однажды в Барановичах за завтраком в царском поезде, во время пребывания Государя в Ставке, Государь говорит Николаю Николаевичу:
— Знаешь, Николаша, я очень боялся тебя, когда ты был командиром лейб-гвардии Гусарского полка, а я служил в этом полку.
— Надеюсь, теперь эта боязнь прошла, — ответил с улыбкой немного сконфуженный Великий князь.
В войсках авторитет Великого князя был необыкновенно высок. Из офицеров — одни превозносили его за понимание военного дела, за глазомер и быстроту ума, другие — дрожали от одного его вида. В солдатской массе он был олицетворением мужества, верности долгу и правосудия...
Он, не моргнув глазом, приказал бы повесить Распутина и засадить Императрицу в монастырь, если бы дано было ему на это право. Что он признавал для государства полезным, а для совести не противным, то он проводил решительно, круто и даже временами беспощадно. Но все это делалось Великим князем спокойно, без тех выкриков, приступов страшного гнева, почти бешенства, о которых ходило много рассказов. Спокойствие не покидало Великого князя и в такие минуты, когда очень трудно было сохранить его...
Надо отметить еще одну черту Великого князя в его отношении к людям. Великий князь был тверд в своих симпатиях и дружбе. Если кто, служа под его начальством или при нем, заслужил его доверие, обратил на себя его внимание, то Великий князь уже оставался его защитником и покровителем навсегда...
Великий князь был искренне религиозен.
Ежедневно и утром, вставши с постели, и вечером, перед отходом ко сну, он совершал продолжительную молитву на коленях с земными поклонами. Без молитвы он никогда не садился за стол и не вставал от стола. Во все воскресные и праздничные дни, часто и накануне их, он обязательно присутствовал на богослужении. И все это у него не было ни показным, ни сухо формальным. Он веровал крепко; религия с молитвою была потребностью его души, уклада его жизни; он постоянно чувствовал себя в руках Божиих.
Однако, надо сказать, что временами он был слепо-религиозен. Религия есть союз Бога с человеком, договор, — выражаясь грубо, — с обеих сторон: помощь — со стороны Бога; служение Богу и в Боге ближним, самоотречение и самоотвержение — со стороны человека. Но многие русские аристократы и не-аристократы понимали религию односторонне: шесть раз «подай, Господи» и один раз, — и то не всегда, — «Тебе, Господи». Как в обыкновенной суетной жизни, они и в религиозной жизни ценили права, а не обязанности; и не стремились вносить в жизнь максимум того, что может человек внести, но всего ожидали от Бога. Забывши истину, что жизнь и благополучие человека строятся им самим при Божьем содействии, легко дойти до фатализма, когда все несчастья, происходящие от ошибок, грехов и преступлений человеческих, объясняют и оправдывают волей Божьей: так, мол, Богу угодно.
Великий князь менее, чем многие другие, но все же не чужд был этой своеобразности, ставшей в наши дни своего рода религиозной болезнью. Воюя с врагом, он все время ждал сверхъестественного вмешательства свыше, особой Божьей помощи нашей армии. «Он (Бог) все может» — были любимые его слова, а происходившие от многих причин, в которых мы сами были, прежде всего, повинны, военные неудачи и несчастья объяснял прежде всего тем, что «Так Богу угодно!»
Короче сказать: для Великого князя центр религии заключался в сверхъестественной, чудодейственной силе, которую молитвою можно низвести на землю. Нравственная сторона религии, требующая от человека жертв, подвига, самовоспитания, — эта сторона как будто стушевывалась в его сознании, во всяком случае — подавлялась первою.
В особенности заслуживает внимания отношение Великого князя к Родине и к Государю. «Если бы для счастья России нужно было торжественно на площади выпороть меня, я умолял бы сделать это». И эти слова не были пустой или дутой фразой, они выражали самое искреннее чувство любви великого князя к своей Родине. Великий князь, действительно, безгранично любил Родину и всей душой ненавидел ее врагов...
Я всегда любовался обращением Великого князя с Государем. Другие великие князья и даже меньшие князья (как, например, Константиновичи) держали себя при разговорах с Государем по-родственному, просто и вольно, иногда даже фамильярно, обращались к Государю на «ты». Великий князь Николай Николаевич никогда не забывал, что перед ним стоит его Государь: он разговаривал с последним, стоя навытяжку, держа руки по швам. Хотя Государь всегда называл его: «ты», «Николаша», я ни разу не слышал, чтобы Великий князь Николай Николаевич назвал Государя «ты». Его обращение было всегда: «Ваше Величество»; его ответ: «Так точно, Ваше Величество». А ведь он был дядя Государя, годами старший, почти на 15 лет, по службе — бывший его командир, которого в то время очень боялся нынешний Государь.
Внешняя форма отношений Великого князя к Государю была выражением всего настроения его души. Великий князь вырос в атмосфере преклонения перед Государем. По самой идее, Государь был для него святыней, которую он чтил и берег. Когда в январе 1915 года Государь собственноручно вручил мне орден Александра Невского, Великий князь как-то проникновенно сказал, поздравляя меня: «Не забывайте: Государь сам из своих рук дал вам орден. Помните, что это значит! » Когда в августе 1915 года Великого князя постигла опала, у меня вырвались слова:
— Зачем карает вас Государь? Ведь вы верноподданный из верноподданных...
— Он для меня Государь; меня воспитали чтить и любить Государя. Кроме того, я как человека люблю его, — ответил Великий князь...
В отношении Великого князя ко всему: к развлечениям и удовольствиям, в его взгляде на женщину проглядывало особое благородство, своего рода рыцарство...
Ум Великого князя был тонкий и быстрый. Великий князь сразу схватывал нить рассказа и сущность дела и тут же высказывал свое мнение, решение, иногда очень оригинальное и всегда интересное и жизненное. Я лично несколько раз на себе испытал это, когда, затрудняясь в решении того или иного вопроса, обращался за советом к великому князю и от него тут же получал ясный и мудрый совет. Но к черновой, усидчивой, продолжительной работе Великий князь не был способен. В этом он остался верен фамильной Романовской черте: жизнь и воспитание Великих князей делали всех их не усидчивыми в работе...
Великого князя Николая Николаевича все считали решительным. Действительно, он смелее всех других говорил царю правду; смелее других он карал и миловал; смелее других принимал ответственность на себя. Всего этого отрицать нельзя, хотя нельзя и не признать, что ему, как старейшему и выше всех поставленному великому князю, легче всего было быть решительным. При внимательном же наблюдении за ним нельзя было не заметить, что его решительность пропадала там, где ему начинала угрожать серьезная опасность.
Это сказывалось и в мелочах и в крупном: великий князь до крайности оберегал свой покой и здоровье; на автомобиле он не делал более 25 верст в час, опасаясь несчастья; он ни разу не выехал на фронт дальше ставок Главнокомандующих, боясь шальной пули; он ни за что не принял бы участия ни в каком перевороте или противодействии, если бы предприятие угрожало его жизни и не имело абсолютных шансов на успех; при больших несчастьях он или впадал в панику или бросался плыть по течению, как это не раз случалось во время войны и в начале революции. У Великого князя было много патриотического восторга, но ему недоставало патриотической жертвенности. Поэтому он не оправдал и своих собственных надежд, что ему удастся привести к славе Родину, и надежд народа, желавшего видеть в нем действительного вождя».
|
|
| |
|
