ОБЩЕЕ ОГЛАВЛЕНИЕ РУБРИКИ "ДЕЛО О БЕЛОМ ДЕЛЕ">>>
IV.
Мы в тылу, в Ковно (в СССР Каунас. -- Прим.МИТ), лето 1941 года... На двор к нам ежедневно заезжают крестьянские подводы. Они привозят ягоды на базар и в лазареты. Пока одни заняты сдачей и расчетом, другие распрягают лошадей и полудничают. По поручению моих сотоварищей, иду к ним выбрать клубники получше, заняться товарообменом и «проинтервьюировать» своих соотечественников. Бойко идет торговля, Товарообмен сала, папирос, смальца на кур, яйца и ягоды. Мы шутим, смеемся, все довольны. Постепенно переходим на более серьезные, темы — войну, советскую власть и проч.
В стороне стоит высокий худощавый мужик лет 50. Он с интересом наблюдает и прислушивается к моей речи.
Неожиданно он прерывает свое молчание и, обращаясь ко мне, спрашивает:
— «А вы, барин, не белогвардеец ли будете?»
— «Как же, да, белогвардеец».
—«То-то, я давно смотрю на вас, еще вчерась приметил. У Вас и лицо-то совсем другое, давненько не видали мы таких — все повывелись. Вот наши офицеры такие были».
— «А ты какого полка был?»
— «Я лейб-гвардии Гренадерского, всю войну проделал, старшим унтер-офицером был, два раза ранен».
Я называю свой полк.
— «Так мы с тобой, ваше высокоблагородие, так сказать, соратники».
Наш разговор прерывается, мне нужно ехать по службе. Машина уже подана.
На прощанье он мне говорит:
— «Давно хотелось мне с таким как ты, ваше высокоблагородие, побеседовать — будет время, сделай милость, заезжай ко мне. Яичек наберем и курочку раздобудем, да и водочка у меня на такой случай припасена — поговорим».
Я уславливаюсь на следующий день, зная, что буду после обеда свободен.
— «Так вот, поедешь «сашой» (шоссе. -- МИТ) все прямо до деревни Доволговичи; что на 11 версте, а там направо большак будет. Большаком проедешь еще 7 верст до Вторых Сергейчиков. Там спросишь Козловых братьев — всяк знает. Нас там три брата, все по соседству живем. Я старшой — Александром звать. Ну, а пока счастливо оставаться. Так ждать буду».
Несмотря на все уговоры сослуживцев быть осторожным и взять с собой двух вооруженных людей, я на следующий день сажусь в машину и еду к моему Козлову. Предвкушая интересную беседу двух «соратников», не хочу нарушать ее гармонию присутствием непосвященных третьих. Все, как Козлов мне «наказывал», выполняю в точности. Проехав «сашой», свернув на «большак», я во Вторых Сергейчиках без труда нахожу крепкую, приземистую хату Козлова.
В сенях меня встречает стройная красавица, девушка лет 19, с карими, веселыми глазами. Зовут ее Катюша. Проводив меня в «чистую горницу» и усадив на плюшевый диван, побежала на огород «тятьку кликнуть». Комната несколько отличается своим устройством от дореволюционных крестьянских изб. В ней стоит два красных плюшевых кресла, диван, на котором я сижу, круглый стол, покрытый скатертью, шкап, несколько стульев, большой деревянный сундук на полированной черной колонне даже, убитая электричеством, пальма. Все это, вероятно, приобретения 1917-18 гг., когда крестьяне в обмен за хлеб, молоко и картошку получали от голодных горожан любую мебель вплоть до роялей. На окнах занавески и горшки с фикусами и настурциями. В углу иконы Спасителя и Божьей Матери.
Козлов несказанно рад моему приезду. Представляет жену, брата, живущего по соседству, сына, недавно вернувшегося из автослесарной школы (куда он его упрятал, чтоб уберечь от призыва в армию) и уже мне знакомую дочь Катюшу. Ему до сих пор удалось удержаться единоличником. Работал как вол в поле и на своем большом огороде, порой голодали всей семьей, но все для того, чтобы не идти в колхоз. Большевики обкладывают таких единоличников невероятными прямыми и косвенными налогами. Разоряют их планомерно, чтоб заставить «добровольно» записываться в колхоз. У Козлова две коровы, две лошади, пара свиней, да овцы. 15 гектаров земли. Ежегодно он должен был ставить 650 литров молока (расчет делается не с коровы, а с гектара), по 200 грамм шерсти с овцы, да столько то мяса, ржи, картошки, овощей. К тому же еще и деньгами с каждой головы скота, да с постройки. Если чего «натурой» не хватает, должен доплачивать деньгами.
— «Сил уж больше не стало бороться, — говорит он, — доконали меня. Не приди вы теперича, одно бы оставалось — аль руки на себя наложить, аль в колхоз податься. Да вот, слава Богу, вы в последнюю уж самую минуту пришли да выручили нас. А то бы крышка была».
Мы снова вспоминаем прошлое — войну, Петербург, гренадерские казармы.
— «А где же наши господа офицеры-то?».
Он перечисляет фамилии. И вспоминаю, кого знаю из лейб-гренадер — где кто находится.
— «А много вас там таких как ты, ваше высокоблагородие?»
— «Есть еще», — говорю.
Хозяйка с дочкой накрывают на стол, вносят еду. Яичница с луком, мелко нарезанные кусочки сала, жареные окуньки, хлеб, огурцы, ягоды со сливками. Он спускается в погреб и приносит бутылку водки. Чуть трясущеюся рукой осторожно наливает две стопки. Я встаю.
— «Ну, Козлов, с Богом! За освобожденную, за будущую Россию!»
Мы, стоя, залпом выпиваем до дна. Баба в платочке стоит, подперев локоть, в сторонке и слушает одобрительно наш разговор. Молодая, также не садясь, угощает, убирает тарелки, режет хлеб. Идет патриархальная трапеза.
Степенный разговор:
— «Ну, а вот что ты, Козлов, думаешь? Ты здесь все время прожил, народ знаешь. Какой образ правления наиболее приемлем в будущей России? Скажи откровенно, по твоему разумению. Что нужно дать ей?»
Он долго молчит, пожимает плечами, наконец объявляет:
— «Колхозы уничтожить надо, землю крестьянству вернуть, собственность и свободу работы восстановить. Мы рады трудиться, чтоб это наше было, чтоб добровольно мы это давали».
— «Ну, это ясно, а дальше-то что? Какая идея, какой образ правления более понятен и подходящ, по-твоему?»
— «А это уж ваше дело — вам виднее. Вот колхозы, да еще жидов уничтожить необходимо и землю крестьянам в собственность вернуть. А кто это сделает, того мы все поддержим, за того мы все как один горой станем».
Другого ничего я от Козлова так и не добился. А, впрочем, чем это не рычаг, чтоб поднять Россию? «Долой жидов и колхозы!»
Порывшись в шкапу, Козлов вытаскивает тщательно завернутый и перевязанный пакет. Из него достает фотографическую карточку бравого гренадера с елизаветинским аксельбантом, в кивере, нагруднике, словом, при полной «парадной». На груди два значка за отличную стрельбу. Серебряные часы за призовую он постоянно носит с собой — за 27 лет ни разу не чинились, идут всегда исправно. Невольно напрашивается сравнение со всей той дрянью, которая производится теперь в СССР. Все, что идет оттуда — все барахло. Кстати, о часах.
— «Как, уже шесть!»
Я проболел с моим «соратником» целых 4 часа. Мне нужно спешить, меня ждут. Машина уже нагрузили творогом, яйцами, курицей, медом, ягодами, огурцами. Хочу заплатить — Козлов обижается, ни за что не хочет брать денег.
— «Ну, что ты, как тут деньги брать! Ведь радость такая, что приехал. Ободрил. Совсем тоска заедала, а ты к нам как с неба свалился».
Я даю Катюше деньги на свадебный подарок — она невеста.
Настал теперь за мной черед того же вопроса:
— «А много-ль вас таких, как ты? Такие нужны, чтоб Россию заново строить».
— «Да как тебе сказать, ваше высокоблагородие. Не так, чтоб много, да наберется. Вот четыре брата моих, три, что здесь по соседству живут, да один в сорока верстах отсюда. За них как за себя ручаюсь. Да там и других в округе набрать можно, уж я таких здесь всех знаю. А вот что сказать хотел тебе еще на прощанье», — говорит он подумавши и голос у него делается тихий и торжественный, — «когда настанет время и нужны мы будем, ты знаешь теперь, где Козлов живет. Я все оставлю. Что мне хозяйство — теперь настают поважнее дела. Соберем народ хороший, да пойдем Россию-матушку заново строить. Только пришли за мною, куда хошь пойду с тобой. Не забудь».
Баба всхлипывает рядом и, утирая углом платка слезы, приговаривает:
— «Все оставим, придем. Да двух сыновей еще приведу. Хоть молоды и глупы — ничего, научатся».
Я обнял Козлова.
— «Ну, спасибо тебе. Настанет час, поверь, не забуду. А пока прощай. Пора».
Уезжаю. Все семейство меня провожает.
— «Прощайте, барин. Дай Бог, до скорого».
— «Не забудь!» — говорит Козлов.
Он долго еще, сняв картуз, стоит неподвижно у ворот и глядит мне вслед.
(Из русской газеты «Новое Слово» № 37, 7 сентября 1941 г. (с.2-3), издававшейся с 1933 года в Берлине
Полный текст интернет-публикации: http://ugunskrusts83.livejournal.com/283718.html#comments )
|
