Рассказ белого штабс-капитана И.Бабкина «По Таврии»
Послано: Admin 13 Фев, 2010 г. - 14:56
Белое Дело
|
Когда не спишь сутки, голова становится тяжелой, но тело легким, сухим, звенящим, ожидающим отдыха. Когда не спишь трое суток, все чувства словно умирают. Не слышишь ни мускулов, ни собственного голоса, не замечаешь, что ешь и пьешь. Не замечаешь даже, если ничего не ешь.
Мы были в рейде восемь суток. Батальон прикрывал отход на Перекоп. На него наседали силы не меньше двух советских дивизий. Полковник Волховской вызвал нас: надо пройти по тылам, иначе не выдержим.
С Викой Крестовским гуляем мы по красным обозам. Налетаем на лазарет, громим его. Кто отстреливается, тех добиваем. Кто сдается, тот живет. Но сжигаем все, что может там гореть. Хотели раздуть мировой пожар, большевички? Получите махонький пожаришко для начала.
Затем мы врываемся в штаб какой-то части. Часовых просто сшибаем конями. Охрана сдается и даже помогают вывести штабных. Штабные у них пьянь да кокаинисты. Коммунистов мы сразу расстреливаем. Всего их четверо, настоящий интернационал. Латыш Залнынь, китаец Сунь, еврей Зильберман и русский Кусков.
Остальные сидят на земле, трясутся, у многих штаны обмочены. Глаза - пуговицы, носы - подошва. Рожи затравленные. Ни на одном креста нет. Мразь, а не людишки! Мы их порем. Раскладываем все пятнадцать голых задниц на длинном мачтовом бревне, и плетками пошли - вжиг, вжиг! Эта мразь визжит. Но ни один не встал, не повернулся: лучше застрели меня, белый!.. Нет, эти будут визжать, мочиться от страха, только бы жизненки сохранить.
Захваченные в штабе шестнадцать телефонов, два пулемета, трехдюймовую пушку с зарядным ящиком и автомобиль мы заталкиваем в большой сарай. Сарай забрасываем факелами. Выпоротым приказываем: лежать, гаденыши, пока солнце не сядет! А то перебьем!
Сами бросаемся дальше. В набеге на станцию Б-т сбиваем охрану, подрываем два состава с вооружением и снарядами. Весело и громко грохочут они нам вдогонку. Потом мы портим железную дорогу в десяти местах. Делается это просто: ямку подкопал под рельсом, пироксилиновую шашку заложил. Ага! И вывернуло рельс, встал он загогулиной.
Красные наряжают охоту за нами.
Уже было две отчаянные стычки. После второй, увидев, что их не меньше эскадрона да с тачанками, мы разделились. Небольшими командами кружим по степи-матушке. У Вики все продумано. Уход на тридцать верст на север, вглубь красного тыла. Как поется в старинном романсе, «Ты не ждала меня средь ночи...» Походя, подрываем телеграфные столбы, сжигаем склады с фуражом и продовольствием.
Круг размахом в тридцать-сорок верст. Потом возвращение. Сбор у заброшенного хутора Чистого.
Но восемь суток не спать!
Днем раскаленное солнце выжигает каждую клеточку мозга.
Нас в команде двенадцать. Я за старшего. Из старых офицеров со мной капитан Видеман, поручик Костин, вернувшийся в строй после второго ранения, подпоручик Чижов, уже представленный к поручику, два казака, донец Попов и кубанец Мехонько. Остальные - из нового пополнения, но ребята оторви и брось. К Вике вторым сортом не попадают.
Мы медленно едем по степи. Марево на горизонте надоедливо. Оно словно вплывает в мозг. Боже, но почему Ты не погасишь это солнце?
Чижов бьет себя по липким от пота, впалым, небритым щекам. Я трясу головой, потом долго отплевываюсь. В голове как будто все винтики разболтаны, бренчат, грохочут. Мой жеребчик косит глазом, что это там с хозяином стряслось.
Не спать!
-- Вань, может, заляжем в ложку где-нибудь, - подъезжает ко мне Видеман. - Хоть часик-другой передохнем. Ребята в седлах не держатся...
Я смотрю вперед и вокруг. Жар плавит плоские косогоры. Серо-желтая выгоревшая степь. Бирюзовое небо над нею.
-- Что скажешь, Иван Аристархович?
-- Как же, залегли. А красные черти, Алеша, прихлопнут нас, как мухобойкой!..
В это время неясный шум позади.
Я оборачиваюсь.
Так и есть, молодой охотник Шевцов, из последнего набора, свалился в пыль. Он все висел на своем дончаке бесчувственным пугалом. Видать, и вовсе забылся. Сразу же вскочил, руками машет, как от мороки отбивается. Ясно, ничего не понимает, пытается шашку вытянуть.
-- Аника-воин! - хрипло смеется Костин.
Как и все мы, Костин небрит. Как у всех, у него красные глаза, впалые щеки, сухие губы, выгоревшие брови и усы. Тонкий острый нос облупился. Фуражка сбита на затылок. Гимнастерка выцвела добела.
Он в Офицерском батальоне от Екатеринодара, один из тех тридцати трех.
Тогда пришел с матерью, с двумя сестрами, старшей и младшенькой. Тут же, получив деньги, им и отдал. Был вольноопределяющимся, произведен в прапорщики. Ранен на тех проклятых курганах, где и меня здорово прихватило. Пока я прохлаждался по лазаретам, он участвовал в нескольких серьезных делах. Получил Георгия 4-ой степени. Этот белый эмалевый крестик - единственное светлое пятнышко на его пропыленной фигуре.
Такие же пропыленные, пропахшие едким потом, прокопченные на безжалостном таврическом солнышке и все мы.
-- Конные справа, впереди! - тревожно подает голос Попов.
Мы приостанавливаемся, приподнимаемся в стременах. Сердце начинает стучать. Дыхание перехватывает.
Из степи по направлению к нам быстро движется отряд. Кроме нас да ребят Вики Крестовского, здесь белых нет. Но это не Крестовский, отряд значительно больше. Это кавалерийская сотня, позади - их тачанки, ездовые нахлестывают пары.
-- Красные!
-- Зеленые!
-- Хрен редьки не слаще, - подводит итог пожилой казак Сапрунов.
(Продолжение на следующих стр)
|
|
| |
|
