Наверное, самым парадоксальным и самобытным, при всем многообразии, в Европе был именно французский фашизм. Только там убежденные (действительно убежденные, как потом покажет время, готовые умереть за свои идеалы) фашисты вытаскивали из тюрем леваков, только по той причине, что последние были талантливы. Только там радикализм интеллектуалов был настолько силен, что они обвиняли в попустительстве коммунистам и евреям не только режим Виши, но и немецких национал-социалистов(!), только там соратники по партии враждовали из-за старых литературных споров.
Кроме того идеологи французского фашизма, в большинстве своем, отвергали вождизм и фюрер-принцип: «В человеке, который отдается другому, есть пугающая слабость. Там, где есть диктатор, нет больше элиты, это означает, что элита не выполняет больше свой долг».
Здесь фашизм никогда не был столь массовым, но, как нигде больше, оставался интеллектуальным и элитарным, но при этом склонным к прямому действию и насилию: " Никаких манифестов, никакой программы, никакой новой партии. Только боевые отряды, которые так и будут называться. Как только будет создан первый отряд, надо будет что-то предпринять. Либо напасть на Даладье, либо взять его под защиту, но непременно действовать конкретно. Или захватить редакцию сначала правой, а потом левой газеты. Или избить кого-нибудь у него на квартире. Любой ценой надо порвать с рутиной старых партий, манифестов, собраний, статей и речей».
Может быть как раз вследствие отсутствия массовости в французском фашизме не было популизма и "народничества", идеологи не воспевали свою нацию, но наоборот резко критиковали ее за декадентство и неистребимое мещанство, за отсутствие силы Духа и воли к стремлениям. Общим настроением было ощущение национального упадка, ощущение того, что Франция обессилела и ослабла, переживает застой и впала в глубокий сон. Они считали, что Франция, забыв былую славу, утратила свое значение в большей степени из-за морального и физического вырождения народа. В противовес этому французские интеллектуалы выдвигали свое понимание роли личности и места человека, Бардеш писал: «Фашизм не дает, в отличие от коммунизма, объяснение мировой истории; он не дает и ключа, с помощью которого каждый может расшифровать действительность. Он не верит и в судьбу, а наоборот, отрицает судьбу и ставит на ее место волю человечества и веру в то, что человек сам определяет свою судьбу… Фашизм оценивает события и людей в соответствии со своим особым представлением о человеке».
Также именно во Франции столь ярко проявились отличия фашистов и консерваторов. «Фашист мечтает только о восстании, — пишет Ремон. — Правые, наоборот, хотят безопасности и стабильности». В противовес консерваторам фашисты представляли концепцию нового человека - "homo fascista". В действительности, — пишет Бардеш, — человек, каким понимали его фашисты, это молодой дикарь, который верит лишь в качества, необходимые в джунглях или на Северном полюсе. Он презирает культуру вообще, она для него лишь лицемерие и мошенничество». И они были убеждены, что уже имеют этот идеал. Бразильяк гордо заявил в 1941 году: «За последние 20 лет мы пережили рождение нового человеческого типа, — столь же явно и внезапно, как картезианский герой, как энциклопедист 18-го века, как якобинский «патриот», мы пережили рождение фашистского человека. Подобно тому, как наука различает «homo faber» и «homo sapiens», мы должны представить специалистам в этой области и любителям этого «homo fascista».
Для этого человека фашизм был также мятежом молодежи против стариков, мятежом молодого, здорового, идеалистического поколения против старого, больного и отжившего. Такую точку зрения не могли приветствовать консерваторы среднего возраста. Как Дриё, так и Бразильяк со своими друзьями из газеты «Же сюи парту» презирали материалистические ценности буржуазии и ее расслабляющее стремление к уюту; как и он, они мечтали о новом поколении французов, физически крепких, проникнутых духом товарищества и «полных презрения к собственникам этого мира».
И если в Италии фашизм по сути спас монархию от участи, которую ей уготовили красные, а потом долгое время вполне мирно сосуществовал с ней, то французы были куда радикальнее в этом вопросе, Дрие писал: «Монархист никогда не станет настоящим фашистом, потому что он не современен: у него нет жестокости, варварской простоты современного человека».
К сожалению, по многим причинам такое интересное явление как французский фашизм не смог стать законченной идеологической доктриной, в нем много спорного, взаимоисключающего, но главное неизменно, тем более важными и правдивыми нам сегодня кажутся слова французского историка М. Винока: «Там, где фашизм не сумел утвердиться (например, во Франции), он остался в значительной степени эстетикой, способом жить, способом не жить здесь и сейчас и в конечном счёте способом умереть. Жить в «пророческом неверии», бороться за безнадёжное дело, выбрать собственную смерть».
Источник: http://vk.com/russkiyrassvet?w=wall-108675563_81
|