ОБЩЕЕ ОГЛАВЛЕНИЕ КНИГИ>>> [1]
ГЛАВЫ СЕДЬМОЙ ЧАСТИ: Русская Армия в белом Крыму. - Закон о земле. - Освобождение Северной Таврии. - Таманский десант. - Политическая и социальная жизнь, Церковь, культура, быт. - Эвакуация.
В столице белого Крыма Севастополе 7 апреля 1920 года после обедни в соборе крестный ход во главе с епископом Вениамином Севастопольским под колокола направился к Нахимовской площади, по дороге к нему присоединялись крестные ходы из других храмов. Вдоль Екатерининской улицы и вокруг площади стояли развернутым фронтом войска. Против памятника адмиралу Нахимову был установлен аналой, рядом находилась группа высших военных чинов и представители союзнических миссий.
Севастопольцы облепили площадь, усеяв окна, балконы, даже крыши домов. В этот тихий весенний день солнце с голубизной неба отражалось в зеркальной воде бухты у подножия города. Плавные звуки церковного пения, ровные куполки огня свечей, благоуханный дым кадильного курения -- всё так привычно, будто по-прежнему стоит Российская Империя под рукой Государя…
Поднявшись на возвышение, епископ Вениамин заговорил звенящим, покрывающим всю площадь голосом:
-- Слушайте, русские люди, слушайте, русские воины, слушайте, представители наших союзников, слушайте вы, те большевики, которые находитесь здесь, среди толпы...
Архиерей произнес проповедь о тяжких страданиях, ниспосланных Родине свыше, как искуплении за грехи русского народа, о высоком подвиге несущих среди развала и позора Отчизны чистым родное русское знамя, о тяжелом крестном пути, которым уже несколько лет идет русская армия, и окропил войска святой водой.
Следом за ним поднялся к памятнику адмиралу Нахимову и заговорил генерал Врангель:
-- Без трепета и колебания я стал во главе армии. Я верю, что Господь даст мне ум и силы вывести армию из тяжелого положения. Зная безмерную доблесть войск, я неколебимо верю, что они помогут мне выполнить мой долг перед Родиной…
Потом был парад. В поношенной, обтрепанной форме твердо отбивали шаг в сбитых, залатанных сапогах белые чудо-богатыри, третий год бьющиеся с красным змием, превосходящим их в сотни тысяч голов. Усталы и землисты были лица рыцарей тернового венца, но весело блестели глаза и исконным царским сиянием горело золото офицерских погон.
После парада Петр Николаевич присутствовал на завтраке, устроенном в его честь флотом в Морском Собрании, на котором тоже царило бодрое, приподнятое настроение. Затем Главнокомандующий проехал в штаб, где принимал его представлявшихся чинов, а затем делал визиты военным представителям Англии, Франции и Соединенных Штатов.
На другой день барон съехал с крейсера "Генерал Корнилов", на каком проживал первое время, и перебрался в севастопольский Малый дворец -- одноэтажный, небольшой особняк с садиком, выстроенный для генерал-адмирала Русского флота Великого князя Алексея Александровича.
Штаб Главнокомандующего совместно со штабными командующего флотом разработал операцию по овладению выходами из Крыма, для которой ожидалось лишь прибытие вышедших из Константинополя транспортов с углем. Потом намечалось сосредоточить добровольцев в северо-западной части полуострова, возложив на Добровольческий корпус оборону Перекопского перешейка. Части же Крымского корпуса должны были оборонять перешеек к востоку у Салькова и Геническа.
Армия в руках Врангеля стала более управляемой. Антон Иванович Деникин, очевидно, тяготился властью, "свалившейся" на него.
-- Ох, Асенька, -- писал он в главкомах ВСЮР своей жене, когда же капусту садить?
Об этой грезе "царь Антон", как иронически назвали его некоторые приближенные, запросто сообщал и группе кадетов, посетивших Деникина в Екатеринодаре:
-- Моя программа сводится к тому, чтобы восстановить Россию, а потом сажать капусту.
Такое довольно раздражало окружавших Главнокомандующего Антона Ивановича. Родовитый же барон Врангель природно был человеком власти, этому служили и его глубокие монархические убеждения. В якобы безысходных ситуациях Петр Николаевич словно электризовался мощным жизненным зарядом. Известный думский деятель В. В. Шульгин, встретившись с 42-хлетним генералом в Севастополе, не видевший до того барона в течение года, отметил:
"Меня поразила перемена в его лице. Он помолодел, расцвел. Казалось бы, что тяжесть, свалившаяся на него теперь, несравнима с той, которую он нес там, в Царицыне. Но нет, именно сейчас в нем чувствовалась не нервничающая энергия, а спокойное напряжение очень сильного, постоянного тока".
Петр Николаевич был во многих смыслах выдающейся личностью, начиная со своего роста в 1 метр 93 сантиметра. Голосом владел в совершенстве, придавая ему громовые раскаты, когда выступал перед войсками, или спокойную убедительность в разговоре с частным посетителем. Худощавый, стройный барон со вкусом предпочитал носить светло-серую, как бы под цвет глаз, или темную, как бы под цвет волос, черкеску и папаху-кубанку, столь шедшие к его величественной фигуре и умению вельможно, несколько на отлете держать голову. Также в отличие от простоватого на вид, с расплывшейся фигурой любителя сигар Деникина, Врангель не курил.
Знакомившихся с генералом Врангелем людей нередко поражала его "чисто юношеская импульсивность". Один из живших с ним в походном поезде рассказывал, как "после обеда главком, увлеченный спором во время прогулки по платформе, вытащил кинжал, присел на корточки и принялся чертить на асфальте какую-то схему". А приехавшего к Врангелю в Мелитополь он потащил проверять, хорошо ли охраняется поезд с трофеями на путях у города -- посетителю пришлось ковылять за быстро и огромно шагающим генералом полторы версты по железнодорожному полотну. Даже обсуждая серьезные вопросы, барон предпочитал улыбаться, хотя частенько -- иронически. У фон Врангеля было большое чувство юмора и склонность к ироническому восприятию людей и ситуаций.
По оценке Н. Н. Чебышева, "Врангель принадлежал к числу тех политических деятелей, для которых борьба - естественная стихия. И чем непреодолимее было препятствие, тем охотнее, радостнее он на него шел. В нем был "боевой восторг", то, что делало его военным от головы до пяток, до малейшего нерва в мизинце". П. Б. Струве так же считал, что Врангель "прежде всего исключительно одаренный военный…Человеческими же чертами, выделявшими его из остальной генеральской среды, являются чрезвычайная эластичность, высокая культурность и сильная личная восприимчивость".
На близко знавших Врангеля людей, в том числе -- далеких от него по взглядам, генерал обычно производил сильное и положительное впечатление. Как они утверждали, Петр Николаевич "постоянно жил какой-то потусторонней жизнью, дышал дыханием носившейся вдалеке цели", пребывая в состоянии "духовного возбуждения с оттенком экстаза", тогда как "Деникин был улиткой в скорлупе", не видел людей и абсолютно ими не интересовался". "Врангель имел дар и вкус к организационной работе, управлению людьми и влиянию разумом, волей, искусными ходами виртуоза-шахматиста для осуществления поставленных им себе политических целей на благо русского дела так, как он это благо понимал".
Никто даже из врагов никогда не обвинял Врангеля в финансовой нечистоплотности. О бессребреничестве барона красноречиво говорит хотя бы то, что Врангели, оказавшись в Турции после деникинской отставки Петра Николаевича, не могли сразу уехать в Сербию по денежной необеспеченности.
В конце лета 1920 года генерал Врангель переселится из Малого в Большой дворец, служивший резиденцией командующему Черноморским флотом. Там же разместятся его ближайшие сотрудники А. В. Кривошеин и П. Н. Шатилов. Живя в Севастополе, Врангель вставал рано. С восьми часов он принимал должностных лиц и посетителей. Обедал с часа дня до двух, после шести часов Главнокомандующий принимал людей, с которыми ему хотелось побеседовать подольше. Перед ужином, когда удавалось, с адъютантом он "делал прогулку по городу, осматривая лазареты, общежития". За врангелевским столом обычно были его жена и теща, дежурные офицеры конвоя, нередко -- А. В. Кривошеин. Барон избегал служебных или политических разговоров за едой, которая была проста, без закусок, состояла из одного блюда, к какому подавался стакан крымского вина. После ужина Врангель работал часов до одиннадцати часов, а то и до полуночи.
В. В. Шульгину Петр Николаевич говорил:
-- Если уж кончать, то, по крайней мере, без позора... Когда я принял командование, дело было очень безнадежно. Но я хотел хоть остановить это позорище, это безобразие, которое происходило... Уйти, но хоть, по крайней мере, с честью... И спасти, наконец, то, что можно... Словом, прекратить кабак... Вот первая задача… Я добиваюсь, чтобы в Крыму, чтобы хоть на этом клочке сделать жизнь возможной... Ну… показать остальной России... вот у вас там коммунизм, то есть, голод и чрезвычайка, а здесь: идет земельная реформа, вводится волостное земство, заводится порядок и возможная свобода... Мне надо выиграть время... чтобы, так сказать, слава пошла: что вот в Крыму можно жить. Тогда можно будет двигаться вперед… - не так, как мы шли при Деникине, медленно, закрепляя за собой захваченное… Отнятые у большевиков губернии будут источником нашей силы, а не слабости, как было раньше... Втягивать их надо в борьбу по существу... чтобы они тоже боролись, чтобы им было, за что бороться.
Работавшая в то же время в Петрограде одной из хранительниц фондов бывшего Аничкова дворца, теперь -- Музея Города мать столь могущественного человека Мария Дмитриевна Врангель потом рассказывала:
"Бог меня хранил. Я потеряла, правда, два пуда весу, была желта как воск от вечно мокрых, никогда не просыхающих ног (галоши мои знаменитые прослужили только месяц). Мне свело пальцы на ногах, руки от стирки и стужи приморожены, от дыма печурки, недоедания и усиленной непрерывной письменной работы сильно ослабли глаза, но я за два года ни разу больна не была. Постичь не могу, как в 60 лет может так ко всему приспособиться человеческий организм…
Меня уплотнили. Со мной теперь жили еврейка, два еврея, счетчица Народного Банка -- бывшая горничная у одной моей хорошей знакомой… Поселился рядом со мною ужаснейший красноармеец… Все они разместились в лучших комнатах, я же жила в самой маленькой, которую взяла ради экономии моего крошечного запаса дров. Евреи топили у себя дважды в день, так как служили в Лескоме… Красноармеец… по дому расхаживал в белых подштанниках, в туфлях на босу ногу, с трубкою в зубах, горланил на всю квартиру неприличные песни, бесцеремонно на моих глазах любезничал с горничною… Вся эта компания жила припеваючи, ни в чем сравнительно себе не отказывала, меня же третировала и за нищету презирала. Зачастую, вдыхая в себя аромат жарившегося у них гуся или баранины, мне от раздражавшего мой аппетит запаха делалось дурно.
С марта 1920 года в жизни моей началось новое осложнение. В газетах промелькнула фамилия Главнокомандующего Вооруженными Силами Юга России генерала Врангеля (… моего сына), дальше все чаще и чаще. Все стены домов оклеивались воззваниями и карикатурами на него. То призывали к единению против немецкого пса, лакея и наймита Антанты, -- врага Рабоче-Крестьянской Республики Врангеля, то изображали его в виде типа Союза русского народа. Облака, скалы, над ними носится старик с нависшими бровями, одутловатыми щеками, сизым носом, одетый в мундир с густыми эполетами, внизу подпись: "Белогвардейский демон", -- и поэма:
"Печальный Врангель, дух изгнанья
Витал над Крымскою землей" и т.д.
Были и поострее, но для чистоплотной печати не годятся. В ушах имя Врангеля жужжало тогда повсюду, на улице, в трамваях… Каждую ночь я меняла мой ночлег, находила приют то у одних, то у других… Воспользовалась предложением устроить меня в Общежитие в окрестностях Петрограда, подальше от властей…
Прописала меня там вдова Веронелли, художница. На службу надобно было ездить ежедневно чуть свет. Но что бы мне не предстояло, я бы все приняла, лишь бы мне избавиться от моих городских мучителей, да ведь и горничная знала, кто я, и каждую минуту могла меня предать. А разве не счастье было избавиться от их глумлений и унижений? Помню один из таких случаев. От отсутствия топлива зимой лопнули водопроводные трубы, мы должны были сами себе добывать воду, из соседнего дома тащить в третий этаж по грязной, промерзшей, скользкой лестнице. Красноармеец принес для горничной, еврей -- для еврейки, мне принести было некому. Попробовала, было, вежливо попросить один кувшин у еврейки. Завизжала, руками замахала: "Вода моя, моя". Нечего делать, взяла свое ведро, отправилась по воду. Изнемогая, обливаясь потом, несмотря на мороз, с трудом удерживая невольно струившиеся по щекам слезы, я приплелась с моим ведром в кухню, где сидела вся компания. Увидев мой жалкий вид, они покатились со смеха…
Поселившись в Общежитии… я помещалась в "четвертушке" -- это четвертая часть комнаты, как в пьесе Горького "На дне", отделенная ситцевыми занавесками… Две обитательницы на своей стороне имели окна, две -- двери, мне досталась без окна… Моя соседка -- голова в голову -- истеричная старая дева, учительница. В былое время она частенько забегала ко мне, ходила передо мной на задних лапках, а теперь, если я впотьмах уроню ложку или близко к ее занавеске подвину стул, кричала на меня, как на собаку: "Ишь обнаглела, как Крымская Ханша! Крым-то пока не ваш…"
(Продолжение на следующих стр.)
+ + +
Новый Главнокомандующий генерал-лейтенант П. Н. Врангель, отмежевываясь от "деникинщины", приказом от 12 мая 1920 года объявил все находившиеся в Крыму войска Русской Армией, подчеркнув этим преемственность от так же называвшейся регулярной армии Российской Империи.
В составе Русской Армии было образовано три Армейских корпуса: 1-й (бывший Добровольческий) под командованием генерала А. П. Кутепова, 2-й (бывший Крымский) -- генерала Я. А. Слащева, 3-й -- генерала П. К. Писарева. Кавалерия распределилась в корпус генерала И. Г. Барбовича (бывшего ротмистра, эскадронного командира, получившего Георгия за то, что 20 апреля 1915 года "атаковал и изрубил две роты австрийцев, занимавших очень выгодные позиции"), в Донской казачий корпус и Кубанскую казачью дивизию.
В своем воззвании Петр Николаевич писал:
"Офицеры Красной Армии!
Я, генерал Врангель, стал во главе остатков Русской армии -- не красной, а русской, еще недавно могучей и страшной врагам, в рядах которой служили когда-то и многие из вас. Русское офицерство искони верой и правдой служило Родине и беззаветно умирало за ее счастье. Оно жило одной дружной семьей. Три года тому назад, забыв долг, Русская армия открыла фронт врагу, и обезумевший народ стал жечь и грабить Родную землю.
Ныне разоренная, опозоренная и окровавленная братской кровью лежит перед нами Мать -- Россия...
Три ужасных года оставшиеся верными старым заветам офицеры шли тяжелым крестным путем, спасая честь и счастье Родины, оскверненной собственными сынами. Этих сынов, темных и безответных, вели вы, бывшие офицеры непобедимой Русской армии...
Что привело вас на этот позорный путь? Что заставило вас поднять руку на старых соратников и однополчан?
Я говорил со многими из вас, добровольно оставившими ряды Красной Армии. Все они говорили, что смертельный ужас, голод и страх за близких толкнули их на службу красной нечисти. Мало сильных людей, способных на величие духа и на самоотречение... Многие говорили мне, что в глубине души сознали ужас своего падения, но тот же страх перед наказанием удерживал их от возвращения к нам.
Я хочу верить, что среди вас, красные офицеры, есть еще честные люди, что любовь к Родине еще не угасла в ваших сердцах.
Я зову вас идти к нам, чтобы вы смыли с себя пятно позора, чтобы вы стали вновь в ряды Русской, настоящей армии.
Я, генерал Врангель, ныне стоящий во главе ее, как старый офицер, отдавший Родине лучшие годы жизни, обещаю вам забвение прошлого и предоставляю возможность искупить ваш грех".
3 июня 1920 года последовала очередная нота великобританского правительства Главкому Русской Армии генералу барону Врангелю с требованием прекращения военных действий против большевиков. Резко сменили ориентацию бывшие английские союзники еще 11 апреля, когда их министр Керзон предложил большевикам начать переговоры с белыми о сдаче врангелевцев на условиях амнистии.
Красные решили обойтись без дипломатии, попытавшись 13 апреля безуспешно прорваться в белый Крым. 29 апреля генерал Перси снова заявил Врангелю, что в случае продолжения им войны с советскими англичане его не поддержат. Тогда старейшие друзья русских -- французы вмешались, и 30 апреля их правительство сообщило из Парижа, что нельзя мириться с большевиками.
С этих пор у генерала Врангеля окончательно исчезли иллюзии насчет англичан, готовых на любые сделки с кем угодно во имя собственного благополучия и набивания карманов. Национальное британское двуличие кроваво продемонстрируется и после Второй мировой войны, когда англичане вместе с американцами выдадут со своей оккупационной территории на расправу Сталину десятки тысяч белоказаков и других русских беженцев.
Франция взяла на себя снабжение Русской Армии, предоставив Врангелю заем в 150 миллионов франков, направила в Крым артиллерию. К ней присоединились Болгария, Румыния, Турция, Греция, также оказавшие помощь последней Русской Армии вооружением и снаряжением.
Таким образом, британская нота от 3 июня лишь подтолкнула Врангеля к готовящемуся наступлению против красных. Но прежде грома пушек требовалось наладить жизненные устои полуострова, свободного от марксизма. Петр Николаевич сумел понять, что военная победа требует политического обеспечения не словами, а делами. 7 июня 1920 года главком Врангель опубликовал свой Приказ о земле (см. полный текст в Приложениях к этой книге. ---В.Ч-Г).
Основой врангелевской программы были земельная реформа и реформа местного самоуправления (приказ о волостном земстве выйдет 28 июля 1920 года, приказ об уездном и губернском земстве -- 3 октября). Предлагалось "поднять, поставить на ноги трудовое, крепкое на земле крестьянство, сорганизовать, сплотить и привлечь его к охране порядка и государственности" путем "укрепления права бессословной частно-земельной собственности". Лозунги правительства Врангеля гласили: "Кому земля, тому и распоряжение земским делом!", "Народу -- земля и воля в устроении государства!"
В основе земельной реформы было сохранение захваченных крестьянами земель в собственности новых владельцев, за исключением земель церковных, монастырских, казачьих хуторов, земельных участков промышленных предприятий, особо ценных хозяйств. Для введения новшеств население должно было избирать земельные советы в волостях и уездах. Крестьянам полагалось вносить плату за землю из полученного урожая с рассрочкой на 25 лет. Из этих средств государство обязано было производить расчет с бывшими владельцами.
Чтобы обеспечить реформу поддержкой со стороны крестьян-собственников, было принято решение возродить в Крыму бывший "Крестьянский союз России" (КСР), созданный эсерами на волне революционного подъема в 1905 г.
Организаторы крымского КСР -- бывший депутат 1-й Государственной думы социалист А. Ф. Аладьин и редактор газеты "Крестьянский путь" В. Я. Уланов. Несмотря на свою принадлежность к социалистам, они решили связать свою судьбу с генералом Врангелем, поскольку считали, что его "Приказ о земле" отвечает интересам крестьян. Цель создания КСР определялась ими так:
"Помощь правительству в устроении сельского хозяйства на началах крестьянской собственности на землю, признание внепартийности, аполитичности собственных позиций, осознание необходимости подъема производительности земледелия, распространение агрокультурных знаний в среде крестьянства".
Программные установки КСР были сведены в "12 заповедей". В них значилось:
"…Цели Крестьянского Союза России -- развитие на основах крестьянской земельной и хозяйственной собственности хозяйственного благосостояния крестьянства и, на этой основе, -- возрождение всей России… Объединяя все крестьянство, Союз является беспартийной в политическом смысле организацией, без различия национальности, верований, культурно-бытовых особенностей и политических воззрений… Только таким путем объединения крестьянства как живой силы России оно сольется в политически организованную государственную силу, влияющую через представителей своих в общественных, земских и государственных учреждениях на ход всей государственной машины…"
Крестьянский союз делал в своей пропаганде упор на тезис о превосходстве крестьянского хозяйства перед помещичьим, что вполне согласовывалось с принципами аграрного законодательства Правительства Юга России во главе с Кривошеиным. В КСР было представлено преимущественно местное крестьянство. Низшей ячейкой его организационной структуры были село, волость или национальный округ, колония и т.п. Финансирование Союза частично шло из казны, а в большей степени -- за счет отчислений местных организаций и пожертвований частных лиц.
КСР и газета "Крестьянский путь" активно помогали правительству в проведении земельной реформы. Особое внимание уделялось печатной и устной пропаганде среди крестьян. На специально организованных Союзом курсах пропагандистов земельного законодательства было подготовлено к осени 1920 г. несколько сот человек, направленных затем для работы в местные земельные советы. При Совете КСР было создано Бюро юридической помощи, которое давало бесплатные юридические консультации, а также составляло ходатайства и иски в судебные органы от имени крестьян. На средства Союза предполагалось открыть бесплатные читальни в городах и селах Крыма, Северной Таврии.
Лидеры КСР стремились помочь врангелевскому правительству не только в проведении земельной реформы, но и в налаживании торговли и стабилизации курса рубля. Для этого они организуют кооператив, участниками которого смогут стать только члены КСР. На первом же учредительном собрании (24 сентября 1920 г.) будет утвержден план товарообмена с заграницей. По договору с Управлением торговли и промышленности об экспорте зерна через посредство кооператива КСР 30 процентов валютной выручки пойдет в кассу Крестьянского союза.
Реформа самоуправления будет состоять во введении волостного земства. К концу правления Врангеля в семи из восьми бывших уездов Таврической губернии и в девяноста волостях из ста сорока станут действовать земельные советы.
Главнокомандующий распорядился привлекать войска на помощь крестьянам в уборке урожая, запретил реквизиции, ввел показательные суды над мародерами и грабителями в военной форме. В апреле Врангелем был издан специальный приказ, которым рабочим гарантировались повышение сдельной и тарифной заработной платы, снабжение одеждой, обувью и продовольствием из армейских запасов, открытие потребительских лавок, где продукты и мануфактуру можно было приобрести по льготным ценам -- до 10 процентов от месячной заработной платы.
Для осуществления реформ Врангель не случайно назначил своим помощником по гражданским делам, как бы премьер-министром А. В. Кривошеина -- ближайшего сподвижника П. А. Столыпина в проведении аграрной реформы. Кривошеин считал: трагедия России в том, что к землеустройству не приступили сразу после освобождения крестьян.
Об Александре Васильевиче Кривошеине (1858-1921) В. Н. Воейков в своей книге "С Царем и без Царя. Воспоминания последнего дворцового коменданта Государя Императора Николая II" писал:
"Завершилась работа кадетской партии созданием, не без активного содействия статс-секретаря А. В. Кривошеина (сына крещеного еврея), в Государственной думе зловредного прогрессивного блока, к которому примкнула также часть членов Государственного совета".
Сын Кривошеина Кирилл Александрович в своей книге "Александр Васильевич Кривошеин" сообщает об отце:
"В антисемитских кругах Одессы рассказывалось, что фамилия его предков была Кругмальц. Зарождение этой легенды объясняется тем, что встречались евреи, носившие фамилию Кривошеиных, как и существовали представители старинного дворянского рода того же имени. А. В. Кривошеин не принадлежал ни к тем, ни к другим. Он был сыном армейского подполковника артиллерии и польки-католички из обедневшего дворянского рода Яшинских. Мой дед, Василий Федорович Кривошеин (родился в 1829 г. в Воронеже, скончался в 1894 г. в Гродно), был сыном крестьянина слободы Кривошеино Воронежской губернии, уже вышедшего из крепостной зависимости, когда мой дед начал свое длительное воинское служение, вернее, восхождение от унтер-офицерского звания до чина подполковника".
В 1902 - 1905 годах А. В. Кривошеин возглавлял Переселенческое управление Министерства внутренних дел, в 1906 - 1908 годах стал управляющим Дворянским и Крестьянским поземельными банками, а в 1908-1915 годах был главноуправляющим землеустройством и земледелием. Будучи талантливым администратором и тонким знатоком политической игры он не случайно заслужил от противников упрек "в чрезмерном вкусе к политической интриге".
После Февральской революции Кривошеин занял должность одного из директоров мануфактур "Савва Морозов Сын и К°". В конце 1917 года он участвовал в монархическом Правом центре, а в 1918 г. на Украине после ухода немцев постарался создать при поддержке Антанты широкий антибольшевистский фронт.При ВСЮР генерала Деникина Кривошеин возглавлял умеренно консервативную группу "Государственное объединение".
В январе 1920 года Кривошеин эвакуировался и в Константинополе встречался с Врангелем. В апреле запрошенный из Парижа письмом Петра Николаевича, он согласился помочь ему в деле гражданского управления Крымом, очевидно, и потому что в рядах Белой армии у Александра Васильевича к тому времени уже погибло двое сыновей. Однако надо заметить, что другие двое из пятерых: Игорь и Всеволод, -- позже стали ярыми советскими патриотами, причем, Игорь Александрович после Второй мировой войны с семьей переехал жить в СССР. По этой причине вкупе, наверное, к семейству Кривошеиных неприязненно относится по сей день, например, такая русская газета, как "Наша страна" в Аргентине.
Врангель оценивал А. В. Кривошеина следующим образом:
"Человек исключительной эрудиции, культурности и широкого кругозора, с вполне определенными ясными взглядами, он умел быть терпимым, обладал редкой способностью уметь стать на точку зрения другого, убедить своего собеседника, с исключительным тактом избегая всего того, что могло бы последнего задеть. Принадлежа всей своей предыдущей службой к государственным людям старой школы, он, конечно, не мог быть в числе тех, кто готов был приять революцию, но он ясно сознавал необходимость ее учесть. Он умел примениться к новым условиям работы, требующей необыкновенного импульса и не терпящей шаблона".
О своем начальнике Управления иностранных сношений правительства П. Б. Струве главком писал:
"Человек большого ума, огромной эрудиции, Струве, как ученый и политик, был хорошо известен в Европе. Как советник он мог мне быть чрезвычайно полезен".
Также необходимо сказать о будущем личном секретаре генерала Врангеля, на руках которого, так сказать, умрет Петр Николаевич в Брюсселе -- Николае Михайловиче Котляревском (1890 -- 1966). Он происходил из старинного малороссийского рода Котляревских, в котором наиболее известен Иван Петрович, сочинивший "Наталку Полтавку" и генерал-от-инфантерии, кавалер трех степеней ордена Святого Георгия и Золотого оружия Петр Степанович, штурмовавший Дербент, Тифлис, Гянджи и Ленкорань (1813).
Из-за слабого здоровья Предводитель Дворянства Хорольского уезда Полтавской губернии Н. М. Котляревский участвовал в Первой мировой войне особоуполномоченным Красного Креста. Однако, как сказано в его Послужном списке, неоднократно "находясь под действительным артиллерийским и ружейным огнем неприятеля, с явной опасностью для жизни, оказывал помощь раненым непосредственно и руководил отрядами Красного Креста", подвергался "отравлению газами в действующей армии во время боев при исполнении служебных обязанностей", за что был награжден орденами. В Русской Армии титулярный советник Котляревский сначала находился в распоряжении начальника Управления снабжений, и по личной командировке генерала Врангеля выполнял его поручения в Константинополе, Софии, Белграде, Париже, потом был назначен секретарем Кривошеина, произведен в чин статского советника, и наконец стал секретарем Главнокомандующего Русской Армии П. Н. Врангеля.
Врангель и Кривошеин затеяли вторую волну столыпинской реформы, которая, увы, как при Государе, так и в белом Крыму не успела спасти Россию от коммунизма. Подобно Деникину главком Врангель осуществлял военную диктатуру, чтобы свергнуть большевизм и восстановить русскую государственность. Но барон-монархист не любил говорить о непредрешенчестве, он указывал, что освобожденный от красной заразы народ изберет себе Хозяина, имея в виду не монарха, а форму правления вообще.
Петр Николаевич заявлял:
"Для меня нет ни монархистов, ни республиканцев, а есть лишь люди знания и труда. На той же точке зрения я стою в отношении к вопросу о так называемой "ориентации". "С кем хочешь -- но за Россию", -- вот мой лозунг".
По-новому генерал Врангель старался подойти к проблеме "неделимости" России. При Деникине, писал он, "дрались с большевиками, дрались и с украинцами, и с Грузией, и с Азербайджаном, и лишь немного не хватило, чтобы начать драться с казаками... В итоге, провозгласив единую, великую и неделимую Россию, пришли к тому, что разъединили все антибольшевистские русские силы и разделили всю Россию на ряд враждующих между собой образований".
Врангель поддерживал идею федерации. Приступив к власти, он сразу разделался с сепаратистски настроенными генералами Донской армии, но в сентябре 1920 года заключит с руководителями Донского, Кубанского, Астраханского и Терского казачьих войск договор о предоставлении им автономии.
В роли "хозяина" Крыма генерал Врангель мог бы отсиживаться там, выигрывая время для проведения своих знаменательных реформ. Но инициативным, порывистым смельчаком Петром Николаевичем двигало стремление распространить свою жизнеутверждающую политику на просторах Русской земли. Он верил, что недовольство казачества и крестьянства советской властью обострилось и поможет ему в новом белом броске на красное чудище. Благоприятная обстановка для его попытки свалить коммунизм сложилась и в связи с идущей советско-польской войной.
+ + +
Его превосходительство генерал-лейтенант барон П. Н. фон Врангель расценивал свои шансы на успех в борьбе с большевиками как один на сто. Премьер его правительства Кривошеин тоже хорошо знал: "Одна губерния не может воевать с сорока девятью". Но прекрасным летним утром 7 июня 1920 года, в многозначительный день выхода Приказа о Земле, Главнокомандующий Врангель внезапно бросил свою Русскую Армию в наступление!
Протестовавшим сэрам из Лондона в их же хитромудром стиле отписали, что Русская Армия просто опередила на два дня большевиков, снова готовившихся штурмовать Крым. 1-й Армейский корпус генерала Кутепова и Сводный корпус генерала Писарева ударили красным в лоб от Перекопского перешейка. В тот же момент в большевистский тыл высадился десант 2-го корпуса генерала Слащева. Кои то веки ударные силы белых немного превосходили здешнюю группировку красных: 25 тысяч против двадцати тысяч 13-й советской армии.
Белых воинов грело очередное воззвание Главнокомандующего:
"Слушайте, русские люди, за что мы боремся:
За поруганную веру и оскорбленные ее святыни.
За освобождение русского народа от ига коммунистов, бродяг и каторжников, в конец разоривших Святую Русь.
За прекращение междоусобной брани.
За то, чтобы крестьянин, приобретая в собственность обрабатываемую им землю, занялся бы мирным трудом.
За то, чтобы истинная свобода и право царили на Руси.
За то, чтобы русский народ сам выбрал бы себе Хозяина.
Помогите мне, русские люди, спасти Родину.
Генерал Врангель".
8 июня части генерала Слащева, развивая победоносный бросок, к вечеру с боем вышли на железную дорогу между станциями Большой Устюг - Акимовка, захватив до тысячи пленных мелитопольского гарнизона. Белые бронепоезда у станции Сокологорное расстреляли бронепоезд красных.
Корпус генерала Писарева успешно наступал по линиям станция Юрицыно - село Рождественское, Отрада - Ново-Троицкое. Подоспевшие с Кавказа 2500 буденновцев попытались охватить его фланг и даже взяли деревню Ново-Михайловку, но к вечеру и это свежее подкрепление оттуда сбили.
Дроздовская дивизия после горячего боя заняла Первоконстантиновку. Красные под прикрытием артиллерии отходили на Владимировку, их гнали "дрозды" с запада и 2-я конная дивизия генерала Морозова с севера. В полдень дроздовцы ворвались во Владимировку. Между ней и Строгановкой красных настигли и прижали к озеру Сиваш.
В дело пошли асы белой воздушной эскадрильи, под обстрелом которой советские бросились врассыпную. Часть из них пыталась переплыть Сиваш на южный берег и тонула, расстреливаемая врангелевскими батареями. Здесь захватили 1500 пленных, пять орудий и три броневика.
У Спендиарово марковцы и корниловцы отбили в течение дня все атаки.
За двухдневные сражения 1-м корпусом было взято 3500 пленных, 25 орудий, 6 броневиков. Однако и его части значительно поредели -- особенно командирами. В 1-м Дроздовском полку пали все батальонные и ротные командиры, как всегда у "дроздов" шедшие впереди цепей, не сгибаясь, в атаки.
В ночь на 9 июня буденновцы, использовав растянутость 3-й конной дивизии, ночным налетом заняли Отраду и прорвались в Ново-Михайловку, где захватили весь штаб дивизии с ее начальником генералом Ревишиным. Зато к вечеру этого дня части генерала Слащева заняли Мелитополь.
Части Сводного корпуса продвигались вперед, хотя и медленно. Войска же 1-го армейского корпуса вышли на линию Аскания Нова - Чаплинка - Колончак и продолжали преследование красных. В Чаплинке обнаружили брошенные красными баллоны с удушливыми газами, выработанными в здешней лаборатории. Конница генерала Морозова, разгромившая красных под Строгановкой, была переброшена на Чаплинку, и к вечеру достигла хутора Бальтазаровского.
10 июня генерал Слащев, отбиваясь в Мелитополе от яростных атак большевиков, подвезших свежие резервы из Александровска, взял и местную железнодорожную станцию. Сводный корпус ожесточенно дрался с буденновцами к юго-востоку от села Рождественское.
Получила новое подкрепление и перекопская группа красных, отходившая на Каховку. Это 15-ю стрелковую дивизию в 4500 штыков и 800 сабель, идущую с Дона на польский фронт, повернули на поддержку разбитых частей 13-й армии, таким образом сразу перевесив основательно выбитые части Белой Гвардии.
15-я советская дивизия вместе с Латышской и 52-й обрушилась на генерала Морозова. Белая конница стала отходить на юг, но "цветные" дроздовцы и корниловцы в своем обычном блеске отбили все большевистские атаки. К вечеру добровольцы умудрились занять насчет красных, втянувшихся между "дроздами" и корниловцами, выгодное охватывающее положение.
11 июня генерал Слащев, несмотря на бешеный штурм с севера и востока, удерживал Мелитополь, а к вечеру его конница крошила советских в Елизаветовке, бригада же 34-й дивизии - в Койлы Елга.
В Сводном корпусе на рассвете этого дня атакованные кубанцы отошли к Ново-Алексеевке, потеряв батарею. Как отметил Врангель, "наскоро сколоченные казачьи корпуса в непривычной обстановке пешего боя дрались плохо". Но в контратаке они так ударили по красным, что те "отлетели" на север, где к вечеру кубанцы заняли хутор Адама, а донцы - Рождественское.
Используя выгодное положение, сметливый генерал Кутепов, подтянув Марковскую дивизию к Чаплинке и четыре полка 1-й конной дивизии к Черненке, перешел всеми частями в наступление. Красные не выдержали "концентрического удара", как терминологически определял его потом главком, и стали поспешно отходить. До темноты Кутепов гнал советских, остановившись лишь за десять верст от Каховки. Левофланговая группа 1-го корпуса замаячила около Алешек.
Упорные бои в районе Мелитополя продолжались и 12 июня, но бойцы генерала Слащева обливались кровью, но не отдавали позиций. Талантливый Слащев изображен лишь маньяком и палачом (хотя подписал смертные приговоры только ста пяти осужденным -- "семечки" перед чекистскими убийствами) в советском фильме "Бег" по пьесе, увы, антихристианского писателя М. Булгакова, что наиболее ярко обозначилось в его романе "Мастер и Маргарита".
В это время кубанцы Сводного корпуса захватили Петровское, а 3-я конная дивизия вновь отбила Отраду.
Части 1-го корпуса вышли на линию Днепра на всем фронте от Каховки до речного устья. Корниловская и 2-я конная дивизии стремительной атакой -- "красивой", как любил определять кавалерийские маневры едва ли не поэт этого рода войск Врангель, захватили Каховку, где взяли 1500 пленных. Обозы и пехотинские части красных, взорвав мосты, едва успели отойти за Днепр. Конница красных в тысячу сабель с другими обозами улепетывала левым днепровским берегом на северо-восток. Конники генерала Морозова настигли их, изрубили у деревни Любимовки, продолжив гнать остатки на восток.
В результате врангелевского наступления 13-я советская армия потеряла до 8000 пленных, около 30 орудий, два бронепоезда, массу пулеметов и огромные склады боевых припасов. Это освобождение Северной Таврии, конечно, удалось и в связи с тем, что изрядные силы большевиков были сосредоточены на западном фронте против поляков, засевших в Киеве. Одновременно с бегством под ударами белых, советские начали наступление в том направлении, захватив Белую Церковь и прорвав польский фронт.
12 июня красные заняли Фастов и форсировали Днепр в 60 верстах к северу от Киева, перерезав железную дорогу Киев - Коростень. На следующий день Киев был оставлен польскими войсками.
Вот как комментировал это Белый барон фон Врангель:
"Большевики усиленно раздували свои новые успехи против поляков и всячески замалчивали свое поражение на юге…
Генерал Махров назначался военным представителем в Польше. Согласованность наших операций с операциями на польском фронте приобретала первенствующее значение. Политическая обстановка исключала возможность каких либо непосредственных соглашений с польским правительством и требовала особой осторожности с нашей стороны, дабы согласовать с поляками наши военные операции, не связывая себя в то же время никакими политическими обязательствами…
Я проехал в Мелитополь, куда прибыл уже в сумерки. С вокзала я проехал в собор, где присутствовал на молебне, а затем, выйдя на площадь, говорил с народом, разъясняя, что Русская армия несет с собой не месть и кару, а освобождение от красного ига, мир, тишину и порядок, что в ближайшее время под защитой Русской армии каждый трудящийся получит возможность спокойно жить плодами своей работы. Пояснив вкратце сущность намеченных мероприятий по организации самоуправления в волостях и наделения крестьян землей, подчеркнул, что благожелательная ко всем слоям населения власть в то же время не потерпит никаких нарушений закона и беспощадно будет бороться с злоупотреблениями и правонарушениями. Огромная, в несколько тысяч человек, толпа слушала в полном молчании. Едва я кончил, как тысячеголосое "ура" покрыло площадь".
В эти дни из ставки в Мелитополе в одной из приписок к своим письмам жене в Севастополь, Петр Николаевич въедливо указывал:
"Посылаю тебе кое-какие вкусные вещи… -- вермут, смешивая пополам с джинном, дает прекрасный напиток, порознь же их мало кто любит. А. В. Кривошеину сообщи рецепт, я ему также посылаю…"
Бывший конногвардейский знаток изысканной выпивки Пайпер и на пятом десятке лет, едва только развеивался пороховой дым, отдавал должное попадавшимся под руку элегантным "вещам".
+ + +
К 23 июня 1920 года белыми был взят Бердянск, войска Русской Армии выдвинулись на линию Ногайск, западнее железной дороги Бердянск - Пологи - Гнаденфельд - Вальдгейм, огибая район Большого Токмака с северо-востока до Днепра у станции Попово; далее стояли по левому берегу Днепра до его устья.
Разбитая 13-я советская армия спешно пополнялась. По правому берегу Днепра, в основном в районе Бериславля, сосредоточивались части Латышской и 52-ой стрелковых дивизий и мелкие отряды красных. На своем левом фланге в районе станции Пологи большевики готовили в наступление свежие части, чтобы снова овладеть Северной Таврией.
Советская печать забила тревогу, призывая уничтожить засевшего в Крыму "черного барона", загнать его в "крымскую бутылку". Большевистская агентура усилила работу, среди рабочих севастопольского портового завода началось брожение. Они предъявили ряд первых пришедших на ум требований, и, не получив удовлетворения, забастовали. Врангель приказал уволить всех забастовавших и забастовщиков призывных годов немедленно отправить на фронт. Одновременно Главнокомандующий объявил, что в случае новых беспорядков расправа будет самая беспощадная, это отрезвило. Несколько десятков смутьянов из молодежи были отправлены в строй, потом, до самых последних дней белого Крыма рабочие, несмотря на тяжелые материальные условия, не бузотерили.
В освобожденной врангелевцами местности войска заслужили доверие. Приказ о земле читался на волостных сходах и вызывал горячее одобрение крестьян. Но бывало, что представители власти из бывших собственников старались обойти Закон о земле, произвольно его толкуя. Врангелю пришлось отдать приказ о недопущении на административные должности помещиков в местах их владений, чтобы также пресечь сведение личных счетов таких администраторов с крестьянами. Для этих и других целей организовывалась Государственная стража, приравниваемая по содержанию с армией.
В то время как французы делали шаги навстречу Правителю на Юге России Врангелю, политика англичан оставалась враждебной, потому что Ллойд-Джордж67 продолжал заигрывать с Советами. Открывшееся в Булони заседание Верховного союзного совета по предъявлению Германии военных убытков затронуло и другие проблемы. В русском вопросе обнаружилось резкое расхождение английской и французской точек зрения.
В эти дни генерала Врангеля посетили представители союзнических миссий с поздравлениями об одержанной победе. Японский представитель майор Токахасси сообщил, что атаман Семенов с ведома его правительства в ближайшие дни должен стать во главе русской дальневосточной власти.
После заявления великобританского правительства о снятии с себя всякой ответственности за возобновление борьбы с коммунистами на юге России, его военную миссию отозвали, оставляя в Крыму лишь небольшой осведомительный орган. Представитель британской миссии генерал Перси во всех взаимоотношениях со ставкой Русской Армии держал себя истинным джентльменом. А получив от своего правительства ноту для белых, чтобы те вступили в переговоры с большевиками, генерал Перси телеграфировал в Лондон, что отказывается участвовать в этом. В своих донесениях он горячо поддерживал невозможность для Врангеля отменить наступление в Северной Таврии.
Главнокомандующий дал отъезжающей миссии прощальный обед. Он выразил сожаление, что с отъездом генерала Перси и его офицеров Русская Армия лишиться искренних друзей, добавив:
-- Независимо от политики русские и великобританские офицеры и солдаты связаны кровью, пролитой в Великой войне, и дорогими для каждого воина понятиями о рыцарстве и чести. Я видел доказательства этому со стороны начальника английской военной миссии и его офицеров. Это особенно дорого мне и моим соратникам в настоящие дни, когда армия в своей борьбе одинока.
Генерал Перси ответил:
-- Я с грустью оставляю армию, великий подвиг которой не только для русского дела, но и для всего мира должен быть ясен всем, кто был беспристрастным свидетелем ее борьбы. Как солдат я стою вне политики, но как англичанин я верю, что английский народ не оставит свою недавнюю союзницу Русскую Армию в ее героической борьбе. Я и мои офицеры считаем долгом поведать о том великом подвиге русских патриотов, о котором так мало знает Европа.
Уезжая после обеда, Перси с улыбкой сказал Врангелю:
-- Я хочу верить, что политика нашего правительства будет другой, и не теряю надежды вновь во главе военной миссии вернуться к вам. Если этого не будет, то мне останется заняться своей фермой.
Петр Николаевич не придал его последним словам серьезного значения, однако через несколько месяцев Врангель получит от английского генерала письмо. Перси напишет, что, убедившись окончательно в гибельной политике своего правительства, оставляет службу и, отказавшись от предложенной ему дивизии, уезжает в Канаду, где будет заниматься своей фермой. Так этот британский джентльмен, столь душевно близкий последнему рыцарю Российской Империи барону П. Н. Врангелю, сделает и на самом деле.
Представитель американской миссии адмирал Мак Колли пригласил Врангеля с женой и А. В. Кривошеина пройти в Ялту на американском миноносце. Главком "среди нервной лихорадочной работы… с наслаждением оторвался от дел и провел несколько часов, любуясь морем и чудными видами Крымского побережья", как вспоминал впоследствии. В Ялте Врангель получил телеграмму о переходе в наступление красных в районе Большого Токмака.
Это была Ударная группа 13-й армии из 1-го конного корпуса (3800 сабель), 2-й Ставропольской кавдивизии (1340 сабель) и двух кавбригад 40-й стрелковой дивизии (1500 сабель) под общим командованием бывшего рабочего, младшего унтер-офицера Д. Жлобы. На этот раз красные атакующие войска вдвое превышали врангелевских кавалеристов -- 8 тысяч против четырех тысяч сабель, они летели на Мелитополь, чтобы отрезать Русскую Армию от перешейков.
27 июня Врангель вернулся в Мелитополь и попытался вырвать у большевиков инициативу, ставя заслоны на бердянском, мариупольском, александровском направлениях. Однако на следующий день полторы красной дивизии конницы, поддержанной бронепоездами и бронеавтомобилями, ринулись вперед на фронте Поповка - Ново-Полтавка, продвигаясь на Верхний Токмак.
Вставшая на их пути 3-я донская дивизия генерала Гусельщикова в схватке доходила до рукопашной, но вынуждена была отойти на линию Михайловка - Бегам - Чокрак. Одновременно красные теснили 2-ю донскую дивизию к северо-западу от Бердянска.
С 30 июня по 2 июля донцы продолжали отходить к юго-западу под ударами конницы Жлобы, которая все же несла значительные потери от белых аэропланов, стараясь совершать лишь ночные переходы. Три дня генерал Слащев, скованный противником на фронте 2-го корпуса, не мог помочь донским казакам, пока 2 июля его части наконец, как всегда, не воспрянули. В геройской контратаке на фронте Щербаковка - Янчокрак они наголову разбили противостоящих им красных.
В это время все врангелевские войска заняли исходное положение, намеченное Главнокомандующим для охватывающего удара. В шесть часов вечера 2 июля Врангель, соединившись проводом с командирами корпусов, лично отдал каждому из них соответствующие указания об атаке на рассвете. Фокус был в том, что врангелевцы отходили, одновременно совершая маневр, хорошо освоенный махновцами, -- на тачанках перекидывали пехоту на фланги.
В Мелитополе на станции в штабном поезде генерала Врангеля этой ночью явственно слышалась орудийная стрельба. Сюда уже потянулись беженцы с пожитками. И хотя в штабе Главнокомандующего работа шла обычным порядком, чувствовалось, что нервы всех напряжены до крайности. Для прикрытия города остался лишь юнкерский полк, выдвинутый к селу Вознесенское.
На следующее утро Петру Николаевичу ничего другого не осталось, как слушать беспрерывную канонаду, гул стрельбы. К полудню напряжение от ожидания в штабных вагонах достигло предела. Там, впереди среди артиллерийских разрывов в пороховом дыму, под крики людей и конское ржание со звоном и хряском шашек, рубящих плоть, в ураганах винтовочного, пулеметного огня решалась судьба корпусов последних русских героев. Оттого, что войска бросались в атаки, маневрировали, безостановочно двигаясь, связи с ними не было: куда же канут чаши Божьих весов и на этот раз? И вот послышался приближающийся звук пропеллера...
Над поездом Врангеля, резко снизившись, пронесся аэроплан, бросив сигнальную ракету и донесение. Его, ломая нетерпеливыми пальцами сургуч печатей, вскрыли и возликовали, едва начав читать! "Взятый в стальное кольцо корпус красных уничтожен". Генерал Ткачев сообщал о полном "разгроме врага".
3 июля 1920 года корниловцы генерала Кутепова, стремительно наступая на Тигервейде, к десяти часам утра заняли Рикенау и повернули на юг. Они увидели районы Клефельда, Александеркрона, где лавы обнаглевшей советской конницы давили 3-ю донскую дивизию.
Корниловские артиллеристы не стали искать удобных укрытий, они выкатили орудия на прямой огонь и ударили по несущимся на донцов красным. Белые броневики с ревом разворачивались тут же, врываясь в конные колонны, расстреливая полки "жлоб". А сверху эскадрилья аэропланов одновременно пулеметами косила красную кавалерию.
Командующий Жлоба, остановив атаку на 3-ю донскую дивизию, бросился на корниловцев всеми силами его пяти кавалерийских бригад! Однако офицеры в черных гимнастерках, Ударными батальонами воевавшие еще на Великой войне, не дрогнули, никто не засуетился в их цепях. Там точнее поправили прицелы и встретили красную ораву "выдержанным ружейным и пулеметным огнем", как сухо написали потом рапорты. Артиллеристы-корниловцы снова выскочили на открытую позицию, врезав во фланг атакующим. Слава Богу, мгновенно оправились и казаки 3-й донской, переходя в наступление.
Контратакованные с фронта и фланга, поражаемые "метательными снарядами" авиаторов, массы красной конницы смешались и бросились бежать в разных направлениях. Большая часть, до двух дивизий, во главе с самим Жлобой, прорываясь на северо-запад, кинулась на Гальбштадт и Большой Токмак. Там "жлоб" долгожданно встретили бойцы резерва 13-й пехотной дивизии и бронепоезда -- в упор расстреливали беспорядочно метавшиеся своры красных кавалеристов. Жлоба бросился на юг, но и тут попался под удар неумолимых дроздовцев. Лихие "дрозды", по-махновски пересев на тачанки, устремились за советскими вдогонку, перехватывая пути отхода, добивая в упор из пулеметов.
Остатки красных дивизий конница генерала Морозова настигла около Черниговки и рассеяла окончательно. Вторая группа советских из-под Александеркрона бросилась на север к деревне Моргенау, но там наткнулась на убийственный огонь дроздовцев. Тогда "товарищи" бросились на восток и были перехвачены на рубку 2-ой донской дивизией. Передовые части конницы генерала Морозова и донцов долго преследовали остатки противника, бегущего на Черниговку. Столь боевито начавшие эти сражения красные уже не оказывали никакого сопротивления, бросая загнанных коней и разбегаясь по хуторам и балкам.
Так была совершенно разгромлена конная группа Жлобы. Вся красная артиллерия -- свыше сорока орудий, а также до двухсот пулеметов и около двух тысяч пленных попали в руки врангелевцев. Было отбито три тысячи коней, полностью пополнивших состав 2-й конной и донских дивизий. Белые захватили даже штабы двух дивизий красной конницы.
Бои с остатками советских войск еще продолжались с 3 по 6 июля, и в них на ореховском и александровском направлениях было дополнительно захвачено свыше 3000 пленных и много трофеев. Как писал генерал Врангель, за весь этот период (вторая крупная операция Русской Армии) "взято свыше 11 000 пленных, 60 орудий, 300 пулеметов, два броневика и большое количество огнестрельного и холодного оружия. План красного командования очистить Северную Таврию от Русской армии потерпел полную неудачу".
+ + +
Чтобы лучше себе представлять театр военных действий, на котором дрались врангелевцы, сделаем его географический и экономический обзор. Территория, занятая Русской Армией, почти соответствовала бывшей Таврической губернии и простиралась примерно на 60 000 квадратных километров, насчитывая около трех миллионов населения коренных жителей, беженцев и добровольцев. Постоянно контролировался белыми лишь Крымский полуостров. Северная Таврия, освобожденная июньским наступлением, также будет под властью Врангеля до октября. К северу пределом продвижения его армии станет город Александровск (ныне --Запорожье), который захватят в начале осени; к востоку в руках белых были Бердянск и административный, торговый уездный центр на 15 000 жителей Мариуполь, на северо-западе границей служил Днепр.
Северная Таврия является сухой степью, покрытой, где можно, хлебными полями и пастбищами. Селения, часто очень крупные, были в местах, где есть пресная вода, среди них -- много богатых колоний, заложенных со времен Государыни Екатерины II в основном немцами. Здесь раскинулось также имения в тысячи десятин, в которых велось славившееся на всю Россию овцеводство и коневодство. Ниже Александровска берега Днепра расплывались в болота и массу речных рукавов, в этих плавнях было отличное убежище разнообразных партизанских отрядов.
Пахотных земель в плодородной здешней степи хватало на всех желающих. Даже захваченной большевиками у помещиков и состоятельных крестьян земли не удавалось обрабатывать полностью в 1919 году, чему, конечно, мешали и постоянные военные действия. Тем не менее, в Северной Таврии, до революции широко экспортировавшей зерно, и до 1920 года сохранились значительные запасы продовольствия. Здесь можно было и теперь привольно трудиться хотя бы в полутора десятках бывших крупных имениях, которых врангелевская администрация превратила в совхозы. В самом Крыму хозяйство было еще лучше налажено, имея незасеянные земли лишь в степной полосе.
Крымский полуостров в 23 600 квадратных километров отделен от материка Перекопским перешейком шириной в четыре километра. На восток от перешейка до Керченского полуострова плещется мелководное озеро Сиваш, пересеченное посередине своей железнодорожным путем из Севастополя в Харьков. От Азовского моря Сиваш отделен Арабатской стрелкой, пропускающей его воды в Азов на севере у Геническа.
Степь охватывает северную часть полуострова, которую отделяют от южного побережья Крымские горы в полторы тысячи метров высоты, местами в густых лесах - пристанище "зеленых". На юго-восточном берегу Крыма, прикрытом горами от северных ветров, тянулись многочисленные курортные местечки, переполнившиеся беженцами. На этой узкой прибрежной полосе царили садоводческие культуры и было развито виноделие. Из промышленности самым крупным предприятием был портовый завод в Севастополе для нужд военного флота.
Самым населенным здесь являлся административный центр Таврической губернии Симферополь, составлявший около семидесяти тысяч жителей. Но белая столица Крыма Севастополь, забитый беженцами, в 1920 году ненамного уступал ему в численности, имея около шестидесяти тысяч населения. В Евпатории, Ялте, Феодосии и Керчи, в то время жило по несколько десятков тысяч человек.
Основная железнодорожная магистраль Таврической губернии из Севастополя тянулась через Симферополь, Джанкой и Мелитополь до Александровска. Из Керчи и Феодосии была такая же связь с Джанкоем. До Евпатории шла ветвь от станции Карача-Кангил несколько севернее Симферополя, а Ялта такого пути не имела. Однако весьма плачевны были поезда, а передвигаться на конях и авто по дорогам через горы или вблизи этих природных "казарм" для "зеленых" и других шаек было на любителя.
Тем временем в городе Спа состоялась конференция между представителями Франции и Англии для координации политики в польском вопросе. Хотя они сошлись в необходимости поддержки Польши в пределах "линии Керзона", французский министр иностранных дел Мильеран68, как и прежде, не захотел вступить в официальные переговоры с Советской Россией. В случае же открытия таких мирных переговоров министр посоветовал генералу Врангелю требовать в них своего полноправного представительства и сохранения всей занятой Русской Армией территории.Критическое положение Польши толкнуло Францию на более открытую, чем раньше, поддержку Врангеля. 20 июля 1920 года Мильеран публично поддержал правительство Врангеля во французском парламенте и предупредил Струве, что он согласен на признание де-факто Правительства Юга России при трех основных условиях:
1. Признание всех долгов предыдущих русских правительств, соразмерно с территорией под эффективной властью генерала Врангеля.
2. Предоставление в собственность крестьянам распределенной между ними земли.
3. Официальное сообщение Правителя Юга России Врангеля о его намерении созвать выбранное населением Учредительное собрание.
Генерал Врангель сообщил о своем согласии с этими условиями. В июле Франция также помогла Врангелю получить от румынского правительства разрешение на возвращение генералу русского военного имущества, находящегося в Румынии, а в августе разрешила Главнокомандующему установить собственную радиосвязь через Константинополь.
10 августа государственный секретарь США Колби объявил, что его страна и против расчленения России, и против признания большевиков, соглашениям с которыми доверять невозможно. Таким образом, у Франции появился союзник по врангелевскому вопросу. В тот же день Французская республика официально признала де-факто Правительство Юга России под руководством генерала Врангеля. Маршалу Фош была дана инструкция о помощи военным снабжением Русской Армии.
В это же время охладели к Совдепии и англичане -- требования советского правительства по отношению к Польше показались им чрезмерными. Торговые переговоры с советской делегацией в Англии были прерваны.
Польские войска снова начали теснить красных, опять заняв всю территорию до "линии Керзона" и продолжали наступать от нее на востоке. 1 сентября "министр" иностранных дел Врангеля Струве передал ноту начальнику французской миссии в Крыму, где предлагалось "путем согласованных действий польской и русской армии, под высшим руководством французского командования, нанести советской власти решительный удар и обеспечить миру всеобщее успокоение и социальный мир".
Французская помощь Врангелю все же оставалась в области благих намерений, и Струве постоянно напоминал о ней союзникам. Наконец, из опубликованного в английских газетах проекта договора между Францией и врангелевским правительством выяснилось, что французы далеко не бескорыстны. Договор содержал признание финансовых обязательств русских правительств по отношению к Франции в полном объеме и выплату долгов с рассрочкой на 35 лет с годовым процентом в 6, 5 процентов. Выплата эта должна была гарантироваться, в частности, предоставлением Франции эксплуатации всех русских железных дорог, предоставлением всего экспортируемого с Украины и Кубани зерна, правом на 3/4 русской продукции нефти и 1/4 продукции угля Донецкого бассейна. Конечно, такой договор Врангелем не мог быть не только подписан, но даже и явиться предметом переговоров.
В итоге помощь Франции Врангелю окажется весьма не покрывающей его нужды. Как замечал в своей книге об отце К. А. Кривошеин, "в сущности, французская помощь сводилась, в финансовом плане, к тактическому ходу, позволившему бы Франции получить с Врангеля выплату долгов его предшественника (т. е. ген. Деникина) и продать ему в рассрочку чужое, ненужное ей имущество".
В очередных боях с красными с 25 июля по 2 августа Русская Армия захватила свыше 5000 пленных, более 30 орудий, 150 пулеметов, 4 бронепоезда и другую военную добычу. Верхнетокмакская, пологская и александровская группы советских войск были разбиты. В ночь на 3 августа генерал Врангель приказал, разрушив Александровский железнодорожный узел, оставить и "попутно" взятый город Александровск.
4 августа в Севастополе состоялось торжественное подписание соглашения Правителя и Главнокомандующего ВСЮР генерала Врангеля с атаманами и правительствами Дона, Кубани, Терека и Астрахани. Оно гласило:
"1. Государственным образованиям Дона, Кубани, Терека и Астрахани обеспечивается полная независимость в их внутреннем устройстве и управлении.
2. В совете начальников управлений при Правителе и Главнокомандующем участвуют, с правом решающего голоса по всем вопросам, председатели правительств государственных образований Дона, Кубани, Терека и Астрахани, или заменяющие их члены сих правительств.
3. Главнокомандующему присваивается полнота власти над всеми вооруженными силами государственных образований Дона, Кубани, Терека и Астрахани, как в оперативном отношении, так и по принципиальным вопросам организации армии. Государственные образования Дона, Кубани, Терека и Астрахани обязуются производить по указанию Главнокомандующего мобилизацию не менее сроков и категорий, какие устанавливаются на территории Вооруженных Сил на Юге России.
4. Все необходимые для снабжения борющихся с большевиками Вооруженных Сил Юга России продовольственные и иные средства предоставляются, по требованию Главнокомандующего, территориями Вооруженных Сил и государственными образованиями Дона, Кубани, Терека и Астрахани по особой разверстке.
5. Управление железнодорожными путями и магистральными телеграфными линиями предоставляется власти Главнокомандующего.
6. Соглашения и переговоры с иностранными правительствами, как в области политической, так и в области торговой политики, осуществляются Правителем и Главнокомандующим. Если переговоры эти касаются интересов одного из государственных образований Дона, Кубани, Терека и Астрахани, Правитель и Главнокомандующий предварительно входит в соглашение с подлежащим атаманом.
7. Устанавливается общая таможенная черта и единое косвенное облажение; отменяются всякие таможенные заставы и досмотры между отдельными территориями, участвующими в настоящем соглашении.
8. На территории договаривающихся сторон устанавливается единая денежная система. Эмиссионное право осуществляется Правителем и Главнокомандующим. Установление денежной системы и распределение денежных средств, получаемых от эмиссии составляет предмет дополнительных соглашений. Размеры эмиссий определяются постановлением совета начальников управлений при Правителе и Главнокомандующем, при непременном участии представителей государственных образований Дона, Кубани, Терека и Астрахани и утверждаются Правителем и Главнокомандующим.
9. По освобождении территорий государственных образований Дона, Кубани, Терека и Астрахани, настоящее соглашение имеет быть внесено на утверждение больших войсковых кругов и краевой рады, но приемлет силу тотчас по его подписании.
10. Настоящее соглашение устанавливается впредь до полного окончания гражданской войны".
Однажды в тихий августовский вечер на закате, радужно игравшем в море, когда в сумерках зажигались городские огни, Врангель сидел с генералом Шатиловым на террасе дворца.
- Да, мы сами не отдаем себе отчета в том чуде, которому мы свидетели и участники, - задумчиво проговорил Шатилов. - Ведь всего три месяца тому назад, как прибыли мы сюда. Ты считал, что твой долг ехать к армии, я - что мой долг не оставлять тебя в эти дни. Не знаю, верил ли ты в возможность успеха, что касалось меня, то я считал дело проигранным окончательно. С тех пор прошло всего три месяца.
Он замолчал и продолжил:
- Да, огромная работа сделана за это время, и сделана недаром; что бы не случилось в дальнейшем, честь национального знамени поверженного в прах в Новороссийске, восстановлена, и героическая борьба, если ей суждено закончиться, закончится красиво... Нет, о конце борьбы речи теперь быть не может. Насколько три месяца тому назад я был уверен, что эта борьба проиграна, настолько теперь я уверен в успехе. Армия воскресла, она мала числом, но дух ее никогда не был так силен. В исходе кубанской операции я не сомневаюсь, там на Кубани и на Дону армия возрастет и численно. Население сейчас с нами, оно верит новой власти, оно понимает, что эта власть идет освобождать, а не карать Россию. Поняла и Европа, что мы боремся не только за свое русское, но и за ее европейское дело. Нет, о конце борьбы сейчас думать не приходиться.
Петр Николаевич слушал слова своего друга и помощника, думая:
"Огромная работа сделана нами. Три месяца тому назад, прижатая к морю, на последнем клочке родной земли, умирала армия. Русский народ отверг ее. В ней видел он не освободителей, а насильников. Европа отвернулась от нас, готовая видеть во власти захватчиков России - власть, представляющую русский народ. Казалось, конец неизбежен. Теперь наши войска победоносно двигаются вперед. Воскресшие духом, очистившись в страданиях, русские полки идут, неся с собой порядок и законность. Новая власть пользуется доверием народа. Ее лицо для него открыто. Мир, забывший было нас, вновь нас вспоминает, и борьба горсти русских патриотов начинает приобретать значение крупного фактора международной политики. Да, это так. Но как ничтожен маленький клочок свободной от красного ига русской земли по сравнению с необъятными пространствами, залитой красной нечистью России. Как бедны мы по сравнению с теми, кто ограбил несметные богатства нашей родины. Какое неравенство пространства, сил и средств обеих сторон. Редеют ежедневно наши ряды, раненые заполняют тыл. Лучшие опытные офицеры выбывают из строя, их заменить некем. Изнашивается оружие, иссякают огнеприпасы, приходят в негодность технические средства борьбы. Без них мы бессильны. Приобрести все это нет средств. Наше экономическое положение становится все более тяжелым. Хватит ли сил у нас дождаться помощи, придет ли эта помощь и не потребуют ли за нее те, кто ее даст, слишком дорогую плату? На бескорыстную помощь мы рассчитывать не в праве".
Мысли нахлынули и не оставляли Врангеля:
"В политике Европы тщетно было бы искать высших моральных побуждений. Этой политикой руководит исключительно нажива. Доказательств этому искать недалеко… Что порукой тому, что, используя наши силы, те, кому мы сейчас нужны, не оставят нас в решительную минуту? Успеем ли мы дотоль достаточно окрепнуть, чтобы собственными силами продолжать борьбу? Темно будущее и лучше не заглядывать в него. Выбора нет, мы должны бороться, пока есть силы".
+ + +
Победив в Приднепровье, 14 августа белые высадили десант в низовьях Кубани в район станицы Приморско-Ахтарской без потерь.
Операция на Кубани стала развиваться успешно, 18 августа войска генерала Улагая вышли на линию станиц Тимашевская - Брюховецкая, нанеся противнику ряд жестоких поражений. Наголову разбив 1-ю Кавказскую кавалерийскую дивизию советских, белые захватили весь ее штаб, артиллерию, массу пленных во главе с командиром дивизии, бывшим капитаном царской армии Мейером, которого немедленно расстреляли. Части генерала Улагая соединились с кубанскими повстанцами полковника Скакуна, также к врангелевцам примкнули до двух тысяч казаков освобожденных станиц.
В это время произошел конфликт Врангеля с одним из своих лучших генералов Я. А. Слащевым, выпускником Академии Генштаба, кавалером ордена Святого Георгия и Георгиевского оружия, получившим только на Великой войне пять ранений и две контузии, дважды был ранен и на Гражданской. В середине августа он телеграфировал Главнокомандующему из-под Каховки в Севастополь, что от повторения атак на укрепленную позицию противника вынужден отказаться, и просил разрешения отвести свои части на линию Каменный Колодезь - Черненька. Барон согласился, но указал Слащеву на неудовольствие его действиями.
В ответ генерал Слащев прислал рапорт:
"Срочно. Вне очереди. Главкому.
Ходатайствую об отчислении меня от должности и увольнении в отставку. Основание: 1) удручающая обстановка, о которой неоднократно просил разрешения доложить Вам лично, но получил отказ; 2) безвыходно тяжелые условия для ведения операций, в которые меня ставили (особенно отказом в технических средствах); 3) обидная телеграмма № 008070 за последнюю операцию, в которой я применил все свои силы, согласно директивы и обстановки. Все это вместе взятое привело меня к заключению, что я уже свое дело сделал, а теперь являюсь лишним".
Петр Николаевич вспоминал:
"Я решил удовлетворить его ходатайство и освободить от должности. Ценя его заслуги в прошлом, я прощал ему многое, однако, за последнее время все более убеждался, что оставление его далее во главе корпуса является невозможным.
Злоупотребляя наркотиками и вином, генерал Слащев окружил себя всякими проходимцами. Мне стало известно из доклада главного военного прокурора об аресте по обвинению в вымогательстве и убийстве ряда лиц с целью грабежа, начальника контрразведки генерала Слащева военного чиновника Шарова. Последнего генерал Слащев всячески выгораживал, отказываясь выдать судебным властям. Следствие, между прочим, обнаружило, что в состоянии невменяемости генералом Слащевым был отдан чиновнику Шарову, по его докладу, приказ расстрелять без суда и следствия полковника Протопопова как дезертира. Полковник Протопопов был расстрелян, причем, вещи его, два золотых кольца и золотые часы, присвоил себе чиновник Шаров. Бескорыстность генерала Слащева была несомненна, и к преступлениям чиновника Шарова, он, конечно, прямого касательства не имел. Опустившийся, большей частью невменяемый, он достиг предела, когда человек не может быть ответствен за свои поступки…
Назначенный командиром 2-го корпуса, начальник Дроздовской дивизии, генерал Витковский был генерал большой личной храбрости, прекрасно разбиравшийся в обстановке, исключительно хороший организатор. Последнее было особенно важно для 2-го корпуса, сильно расстроенного управлением последнего командира.
Я решил, в виду того, что с развитием операции на Кубани северный участок фронта являлся вполне самостоятельным, объединить войска 1-го, 2-го и конного корпусов в 1-ую армию, во главе которой оставить генерала Кутепова. Во главе 1-го корпуса я поставил коменданта Севастопольской крепости генерала Писарева".
У прибывшего 18 августа в Севастополь мертвенно-бледного Слащева тряслась челюсть и беспрерывно текли слезы. Он вручил Врангелю еще один рапорт, по которому стало ясно, что у Слащева от спирта и кокаина основательно страдает психика. В бумаге упоминалось, что "вследствие действий генерала Коновалова, явилась последовательная работа по уничтожению 2-го корпуса и приведении его к лево-социал-революционному знаменателю", автор упрекал Врангеля: "чтобы окончательно подорвать дух 2-го корпуса, моим заместителем назначен генерал Витковский, человек, заявивший в момент ухода генерала Деникина, что если уйдет Деникин - уйдет и Витковский со своей Дроздовской дивизией". Заканчивалось словами: "Как подчиненный ходатайствую, как офицер у офицера прошу, а как русский у русского требую назначения следствия над начальником штаба Главнокомандующего, начальником штаба 2-го корпуса и надо мной..."
Обидно было за генерал-лейтенанта, превосходно показавшего себя как на Великой войне, вплоть до того, что в 1917 г. командовал Московским гвардейским полком, так и на Гражданской в Добровольческой армии -- начальник штаба партизанского отряда полковника А. Г. Шкуро, командир Кубанской пластунской бригады, начальник 4-й дивизии; в Русской Армии -- командир 3-го Армейского корпуса, командующий 2-го Армейского корпуса. Врангель как исключение решил зачислить генерала Слащева в свое распоряжение с сохранением содержания, чтобы тот спокойно начал лечиться. В заключение их встречи Главнокомандующий передал Слащеву приказ, в котором за его заслуги генералу присваивалось наименование "Крымский" -- это была давнишняя мечта Якова Александровича. Теперь уже генерал Слащев-Крымский, как печально замечал главком, "растрогался совершенно; захлебывающимся, прерываемым слезами голосом, он благодарил меня. Без жалости нельзя было на него смотреть".
В тот же день Слащев с женой побывал у баронессы Ольги Михайловны Врангель с визитом. На следующий день барон с супругой поехали отдавать визит и увидели:
"Слащев жил в своем вагоне на вокзале. В вагоне царил невероятный беспорядок. Стол, уставленный бутылками и закусками, на диванах - разбросанная одежда, карты, оружие. Среди этого беспорядка -- Слащев в фантастическом белом ментике, расшитом желтыми шнурами и отороченном мехом, окруженный всевозможными птицами. Тут были и журавль, и ворон, и ласточка, и скворец. Они прыгали по столу и дивану, вспархивали на плечи и на голову своего хозяина".
Едва ли не языческо-оккультная фантасмагория! Интересно, что в армии Древнего Рима была должность гаруспика -- гадателя по полету птиц или по их внутренностям, к сему предсказателю перед походом и сражением обязательно обращались военачальники. После того, как врачи осмотрели Слащева, определили сильнейшую форму психического расстройства и неврастении, требующие серьезного лечения. После эвакуации в Константинополе за оголтелые выпады против Главнокомандующего Врангеля и его штаба по приговору офицерского суда чести генерал Слащев будет уволен от службы без права ношения мундира.
Я умышленно уделил изрядно места точке зрения самого генерала Врангеля в этой истории, потому что о Слащеве-Крымском наплели в СССР разное. Чего стоит его карикатурное изображение генералом-садистом Хлудовым в фильме, названном мерзко "Бег" вслед одноименной булгаковской пьесе. Мерзко, как для Булгакова, служившего врачом в Белой армии, так и для создателей фильма, потому что и самому затрапезному советскому режиссеру было известно -- считанные белые полки не бегали, а 5 лет доблестно дрались против миллионных полчищ красных. Теперь среди наследников "агитпропа" превалирует иное преображение сего несчастного генерала, -- как "русско-советского" патриота?
Вот как, например, ваяют такие авторы:
"Слащев анализирует причины разгрома. Вывод неутешителен -- Россия не с нами, Россия против нас! В 1921 году генерал заявляет о том, что готов покаяться в своих грехах перед Советами, более того, готов сам стать к "стенке", лишь бы умереть на Родине. Слащев заявляет об этом в газетах, выступает по радио, обращается к Советскому правительству... Известие о желании генерала вернуться заставляет тяжело больного Ф. Дзержинского подняться с постели и отправиться в Севастополь для встречи со Слащевым. Само возвращение генерала -- случай из ряда вон выходящий. С одной стороны -- это сильнейший удар по белой эмиграции, с другой -- акт политического признания законности Советской власти одним из злейших ее врагов. Слащева амнистируют, за ним сохраняют воинское звание, и красно-белый генерал начинает преподавать стратегию и тактику в Высшей Школе РККА. Его слушатели -- бывшие враги. Слащев детально раскладывает ошибки и промахи своих бывших оппонентов. 11 января 1929 года во флигель дома № 3, по улице Красноказарменной в Лефортово, где жил генерал, постучал человек. "Это вы генерал Слащев?"-- спросил гость. Услышав утвердительный ответ, посетитель заявил: "В 19-ом году, в Крыму, на моих глазах вы зарубили моего брата". После чего достал револьвер и разрядил весь барабан в Слащева".
На самом же деле Слащев птиц сильно любил, причем, родной полосы: журавля, ворона, ласточку, скворца, -- посему начал приручать их еще на фронте. Эта появившаяся у него от чрезмерного напряжения страсть, скорее всего, и загнала генерала снова на родину.
+ + +
В эти недели на советско-польской войне закончилась перегруппировка польских войск, под стенами Варшавы завязались упорные бои. На некоторых участках фронта у поляков появился успех и большевики терпели поражение.
У врангелевцев на фронте войск генерала Кутепова возобновились жестокие сражения. Главнокомандующий приказал оставить часть сил для прикрытия Бердянского и Верхнетокмакского направлений и сосредоточить сильную ударную группу между Большим Токмаком и железной дорогой на Александровск. Планировалось наступление на Васильевскую группу красных, чтобы прижать ее к плавням. На Каховском участке белые, не ввязываясь в упорные бои, должны были прикрывать Сальковское и Перекопское направления. После завершения операции против Васильевской группы Врангель намеревался перебросить часть своих сил на Каховское направление, чтобы отбросить большевиков за Днепр.
На Кубани врангелевский десант, заняв 18 августа ряд станиц, далее не продвигался. 23 августа генерал Врангель выехал в Керчь. На станции Владиславовна он получил телеграмму генерала Улагая: "В виду обнаружения вновь прибывших свежих частей противника и подавляющей численности врага, положение серьезное…" Улагай просил спешно выслать к Приморско-Ахтарской суда для погрузки отходящего десанта.
"Предчувствие не обмануло меня. Краткие сообщения радио не давали возможности составить себе определенную картину происшедшего, однако, неудача всей задуманной операции уже определенно обозначилась. Необходимое условие успеха - внезапность была уже утеряна; инициатива выпущена из рук и сама вера в успех у начальника отряда поколеблена", -- резюмировал позже Врангель.
Утром 24 августа Главнокомандующий был в Керчи, потом, переплыв Керченский пролив, прибыл на легендарную землю Тамани. В станице Таманской около памятника-скульптуры казака со знаменем в церкви, которую в СССР снесут, Врангель присутствовал на молебне, потом говорил со станичным сбором. Белые части были уже верстах в десяти к востоку от Таманской, советские отходили, не оказывая сопротивления. Однако здешние немногие оставшиеся казаки были совершенно запуганы, не веря в успех барона Врангеля и ежечасно ожидая возвращения красных. И это было в станице, которую прославил шедевром русской словесности -- рассказом "Тамань" поручик Лермонтов, где в центре по сей день стоит памятник казаку-герою со знаменем, -- всем казакам, высадившимся здесь, чтобы биться с нехристями за эту землю по приказу Государыни Екатерины Великой.
25 августа генерал Улагай телеграфировал вернувшемуся в Керчь Главнокомандующему, что в виду изменившейся обстановки необходимость пересылки кораблей отпадает.
"Телеграмма эта мало успокоила меня. Резкая перемена настроения начальника отряда ясно показывала, что равновесие духа было уже утеряно, -- замечал Петр Николаевич. -- К сожалению, генерал Улагай, вопреки собственным своим словам, обращенным к начальнику: "только решительное движение даст нам успех. База наша на Кубани. Корабли для нас сожжены", -- сковал себя огромным громоздким тылом. В месте высадки - станице Приморско-Ахтарской - были сосредоточены большие запасы оружия, снарядов и продовольствия. Здесь же оставались последовавшие за армией на Кубань семьи воинских чинов и беженцы. Наши части, при движении своем вперед, вынуждены были оглядываться назад".
Врангелевцы небезосновательно рассчитывали, что недовольные Советами кубанцы поддержат десант. Надежды были и на повстанческие отряды генерала М. А. Фостикова, скрывавшиеся в горах и кубанских плавнях. Тем не менее, после трех недель тяжелейших боев белым частям все-таки пришлось готовиться к эвакуации в Крым. Был разгромлен и десантный отряд полковника Ф. Д. Назарова, высаженный в районе Таганрога, чтобы поднять донских казаков.
Снова прибыл в Керчь генерал Врангель 1 сентября. Только вчера на Тамани белые заняли станицу Старотиторовскую, но сегодня красные перешли в мощное контрнаступление и к вечеру потеснили десантные части. К ночи дравшийся там отряд генерала Харламова, понесший чрезвычайно тяжелые потери, отошел к станице Таманской. Врангель приказал начать погрузку войск для переброски в Керчь.
Петр Николаевич подытоживал:
"Кубанская операция закончилась неудачей. Прижатые к морю на небольшом клочке русской земли, мы вынуждены были продолжать борьбу против врага, имевшего за собой необъятные пространства России. Наши силы таяли с каждым днем. Последние средства иссякали. Неудача, как тяжелый камень, давила душу. Невольно сотни раз задавал я себе вопрос, не я ли виновник происшедшего? Все ли было предусмотрено, верен ли был расчет?
Тяжелые бои на северном фронте, только что разрешившие с таким трудом грозное там положение, не оставляли сомнений, что снять с северного участка большее число войск, нежели было назначено для кубанской операции, представлялось невозможным. Направление, в котором эти войска были брошены, как показал опыт, было выбрано правильно. Несмотря на нескромность кубанских правителей, задолго разболтавших о намеченной операции, самый пункт высадки оставался для противника неизвестным. Красные ожидали нас на Тамани и в районе Новороссийска. Войска высадились без потерь, и через три дня, завладев важнейшим железнодорожным узлом - Тимашевской, были уже в сорока верстах от сердца Кубани - Екатеринодара. Не приостановись генерал Улагай, двигайся он далее, не оглядываясь на базу, через два дня Екатеринодар бы пал и северная Кубань была бы очищена. Все это было так.
Но вместе с тем, в происшедшем была значительная доля и моей вины. Я знал генерала Улагая, знал и положительные, и отрицательные свойства его. Назначив ему начальником штаба неизвестного мне генерала Драценко, я должен был сам вникнуть в подробности разработки и подготовки операции. Я поручил это генералу Шатилову, который сам, будучи очень занят, уделил этому недостаточно времени. Я жестоко винил себя, не находя оправдания.
Единственное, что дал нам десант, - это значительное пополнение десантного отряда людьми и лошадьми. Число присоединившихся казаков исчислялось десятью тысячами. Это число не только покрывало тяжелые потери последних дней на северном фронте, но и давало значительный излишек".
+ + +
Белые продолжали прочно контролировать, помимо Крыма, Северную Таврию. А их конные разъезды доходили до Синельникова, налетами захватывали Юзовку.
Учитывая признание его правительства Францией, генерал Врангель разделил свою Русскую Армию на две и представители Главнокомандующего приступили в Польше к организации 3-й Русской армии из остатков войск генерала Юденича и русских добровольцев на освобожденных поляками от красных территориях. Генерал Махров, посланный Врангелем в Варшаву, чтобы выяснить возможности сотрудничества с Польшей, прибыл туда в середине сентября. В то время самой заметной русской фигурой в Польше стал Б. В. Савинков, пользовавшийся доверием главы Польского государства маршала Пилсудского и поддерживающий одно из тамошних отечественных военных формирований - Русскую Народную Добровольческую армию генерала С. Н. Булак-Балаховича.
За исключением генерала Бредова, переправившегося в белый Крым с несколькими тысячами человек, которые туда прибыли "в лохмотьях, босые, некоторые в одном грязном нижнем белье", начальники различных русских воинских частей не рвались в бои с советскими на юге России. И все же Махрову удалось добиться от Савинкова и польского правительства согласия на создание в Польше 3-й Русской Армии, имея в виду, что Русская Армия в Крыму разделилась на 1-ю и 2-ю. С правительством Пилсудского было согласовано, что эта З-я врангелевская армия будет действовать на правом фланге польских войск, дабы соединиться с крымскими армиями барона.
К концу августа разгром большевиков поляками выяснился в полной мере: около 250 тысяч красноармейцев и десятки тысяч коней попали в плен и частично были интернированы в Германии. Остатки советских армий бежали на восток, преследуемые польскими войсками. 14 сентября генерал Врангель начал отвлекающую операцию, которую планировал завершить ударом на северо-запад для соединения с поляками или 3-й Русской Армией. Тогда бы белым удалось мощно вырваться из "крымской бутылки".
В течение сентября 1-я Русская Армия рассеяла красных на всем своем фронте от Азовского моря до Кичкасской переправы. Задача Главнокомандующего Врангеля: развязать себе руки для заднепровского наступления, - была выполнена.
О том, что барон прекрасно себя чувствовал и вел довольно барский образ жизни, можно судить из его письма от 8/21 сентября 1920 г. в русское посольство в Константинополе, где находилась в это время его жена:
"Ее Превосходительству баронессе Ольге Михайловне Врангель
…На днях Шатилов уговорил поехать меня за 8 верст от города и пострелять перепелов, которых сейчас пропасть. Достали собаку, какие-то ружья и за два часа выскочило 100 штук на три ружья, я один взял 40.
Походил и отдохнул от забот. Очень прошу Дмитрия приготовить одно из его ружей 12-го калибра, заказать и прислать мне несколько сот патронов 10 №, а также пороху, дроби и пыжей для перестрелки.
Пока кончаю, обнимаю Тебя и деток, да хранит Вас Бог. Всем привет.
Петруша".
Было обнародовано Временное положение об уездном земстве:
"ПРИКАЗ
Правителя юга России и Главнокомандующего Русской Армией
№ 150
Севастополь. 20 сентября (3 октября) 1920 г.
Приказом моим 15-го июля с. г. население сельских местностей призвано к устроению нового земского порядка в волостях, на началах широкого участия в этом деле всего крепкого земле хозяйственного крестьянства.
Для дальнейшего устроения на тех же началах земской жизни юга России я признаю необходимым предоставить повсеместно созываемым ныне волостным земским собраниям образовать из своей же среды и уездные земские учреждения.
Заботы о всех хозяйственных и культурно-просветительных нуждах деревни по уездам всецело возлагаются на избранные волостями уездные земские собрания, которым с этой целью даются обширные права, причем устраняется излишний надзор и всякое, не вызываемое требованиями государственной безопасности, вмешательство в их дела правительственной власти, чтобы ничем не стеснить свободу почина, самостоятельность и широту земской работы по восстановлению благоустройства и порядка жизни, разрушенных смутой.
Уездным земским собраниям вменяется в обязанность выяснить вместе с тем желательный самому населению порядок ведения тех земских дел, которые непосильны для отдельных уездов и лежат теперь на губернском земстве.
По делам этого рода уездам предоставляется объединяться в особые, по взаимному соглашению уездных земств, союзы, охватывающие губернию или целые области.
Новая земская волость даст и обновленное свежими силами земли, готовое к творческой работе, уездное земство, эту необходимую ступень подъема на пути к дальнейшему возрождению русской государственности. Верю, что междоусобица скоро закончится и наступит время избрать достойных земских людей во всероссийское народное собрание, которое укажет, как должна быть устроена Русская земля.
Поэтому п р и к а з ы в а ю:
Впредь до установления общегосударственной властью окончательного порядка земского самоуправления, вводить в действие в местностях, занимаемых войсками Русской армии, утвержденное мною 20-го сего сентября Временное положение об уездных земских учреждениях, с соблюдением утвержденных того же числа правил.
Генерал Врангель".
Еще в апреле в беседе с представителями севастопольских газет Врангель ясно сформулировал свои взгляды на цензуру и свободу печати:
-- Уважая чужие мнения, я не намерен стеснять печать, независимо от ее направления, конечно, при условии, если это направление не будет дружественно нашим врагам.
Однако он и указал, что из-за исключительности гражданской войны, "где орудием борьбы являются не только пушки и ружья, но и идеи", необходима не только военная, а и общая цензура.
27 сентября/10 октября из мелитопольской ставки вышел текст приказа главкома, отданный по Гражданскому управлению для распространения во всех газетах на территории Правительства Юга России:
"За последние дни в целом ряде органов печати появляются статьи, изобличающие агентов власти в преступных действиях, неисполнении моих приказов и т. д. При этом большей частью пишущие указывают, что долг честных русских людей помогать в моем трудном деле, вырывая язвы взяточничества, произвола и т. д. Приказом моим… учреждена Комиссия высшего правительственного надзора, куда каждый обыватель имеет право принести жалобу на любого представителя власти с полной уверенностью, что жалоба дойдет до меня, не останется не рассмотренной. Этим путем и надлежит пользоваться честным людям, желающим действительно помочь общему делу. Огульную же критику в печати, а равно тенденциозный подбор отдельных проступков того или другого агента власти объясняю не стремлением мне помочь, а желанием дискредитировать власть в глазах населения. За такие статьи буду беспощадно взыскивать как с цензоров, распустивших их, так и редакторов газет. Генерал Врангель".
В городах Крыма выходило около двух десятков газет разных политических оттенков. Часть из них существовала еще до революции, другие были созданы после 1917 года, но до времени правления Врангеля, и, наконец, -- выходящие уже при нем. Лишь четыре газеты были лишены субсидий правительства, но все материально зависели от власти, контролирующей распределение покупаемой за границей бумаги. Субсидии были совершенно необходимы большинству газет, почти не имевшим подписчиков. Для повсеместной популярности газетного дела важную роль играло то, что города со значительным населением, как Евпатория, Ялта, Феодосия или Керчь, не были удобно связаны между собой и белой столицей Севастополем транспортом.
В июне на фронт доставлялось ежедневно 1620 номеров разных газет, в августе там количество экземпляров уже перевалило за десять тысяч. 20 крымских газет можно более или менее условно разделить на три либеральные, четыре умеренные, три монархические, четыре крайне монархические, три профессиональные (две крестьянские, одна профсоюзная) и три официальные. Это количество и политическая пестрота в "государстве" Врангеля в 1920 году поразительны для москвича 1980-х годов, имевшего в столице СССР меньший выбор прессы с однообразной коммунистической серятиной.
Официальные газеты являлись военными органами: "Военный Голос" печатался в Севастополе, "Голос Фронта" - в Мелитополе, так же, как и казачья газета "Сполох". Помимо статей, они помещали воинские приказы и правительственные распоряжения. "Таврический Голос", "Южные Ведомости" и "Крымский Вестник" были либеральными органами.
Дореволюционно основанные "Южные Ведомости" редактировал видный таврический земский деятель Н. Н. Богданов. Газета печаталась в Симферополе в типографии губернского земства, финансово ее поддерживали Центросоюз и кооперативы, распространялась среди земцев и радикальной интеллигенции. Как пишут исследователи: "По отношению к правительству Врангеля газета была настроена определенно оппозиционно и проповедовала идею демократического обновления добровольческой армии и правительства". Главными ее сотрудниками "являлись журналисты, причислявшие себя к народным социалистам".
"Таврический Голос" также издавался в Симферополе с императорских времен. Ее сотрудники, среди которых было много евреев, имели кадетские, правоэсеровские симпатии. При крымском правительстве 1919 года газета считалась его официальным органом, а при Врангеле возглавившие ее в большинстве деятели кадетской партии оказались "налево", хотя Главнокомандующего поддерживали и пользовались бумажной субсидией властей. Газета широко распространялась среди чиновничества и слоев населения, идейно связанных с Белым Движением. Во главе сего "Голоса" стоял Н. А. Казмин и довольно авантюристичный Б. А. Ивинский - бывший редактор одесской красноармейской газеты.
Тридцать третий уже год издавался в Севастополе "Крымский Вестник". Его редактор И. Я. Нейман придавал газете направление, среднее "между обывательским социализмом и буржуазным либерализмом". Эта со вкусом оформленная газета в спокойном тоне рассказывала, качественно информировала о севастопольской жизни и культурных вопросах.
Среди умеренных газет, четко идущих в ногу с правительством, фигурировали "Вечерний Курьер", "Юг России", "Курьер" и "Великая Россия". Симферопольский "Вечерний Курьер" содержал в основном официальные сообщения и информацию о местной жизни. "Курьер", издававшийся там же Б. Ратимовым, был изданием бульварного типа.
Севастопольский "Юг России" был популярной газетой, дающей на хорошем уровне разнообразный материал. Редактировал ее К. В. Егоров, сюда часто давали рассказы и фельетоны популярные писатели Е. Н. Чириков и Аркадий Аверченко. Не всегда "Юг России" избегал цензурных стеснений и даже был на время закрыт при участии начальника Части печати Отдела Генерального штаба Г. В. Немировича-Данченко. Посетив генерала Врангеля, Аверченко добился от него приказа, возобновившего выхода газеты.
"Великую Россию" главком Врангель считал самым серьезным крымским печатным органом. Ее издателем был Н. Н. Львов, редактором В. М. Левитский. Основана газета была В. В. Шульгиным еще в 1918 году в белом Екатеринодаре. Исследователи отмечают: "В общем большой размер газеты, исправно поставленная информация и спокойный солидный тон придавали "Великой России" характер настоящего большого официозного органа". Монархистами являлись почти все ее сотрудники, ненавязчиво, без сенсаций печатавшие статьи аналитического характера на политические, социальные и экономические темы.
Попроще, но ортодоксальнее по декларированию монархизма были три следующие газеты. Это редактируемые Борисом Сувориным симферопольское "Время" и феодосийское "Вечернее Время". Позицией этих газет было "фрондирование с определенным уклоном вправо и хлесткая критика в пределах дозволенного правительством", иногда все-таки переходящая эти пределы. Б. Суворин развивал свои ярко монархические взгляды блестяще, энергично, что приходилось по вкусу многим, его газеты пользовались значительной популярностью. Особенно ,,Вечернее Время" было легко читаемо, живо и разнообразно по тематике.
В Севастополе редактировалась Бурнакиным газета под тем же названием "Вечернее Время". Ее платформа была близка суворинской, но уступала уровнем, являясь, скорее, бульварным листком, нежели политическим органом. Со своих страниц Бурнакин часто запускал сенсационные и нелепые слухи.
Твердую монархическую позицию занимала также газета "Ялтинский Вечер", в котором сотрудничал Н. Савич и писал прекрасный изобразитель жизни наших Царей И. Сургучев. Это издание любили проживающие в Ялте представители высших слоев императорской России.
К трем крайне правым монархическим газетам Севастополя относились "Святая Русь", где выступал епископ Вениамин, "Царь Колокол", в котором участвовал Г. В. Немирович-Данченко. Не дойдя до десятого номера "Царь Колокол" был закрыт, "когда стал обличать в демократизме врангелевских министров". И, наконец, последняя из этого ряда газета нашего обзора -- "Заря России" была примечательна тем, что увлекалась идеей союза врангелевской армии с войском Нестора Махно.
+ + +
Давайте взглянем и на духовную жизнь белого Крыма.
При генерале Деникине высшая церковная власть делилась между двумя учреждениями - "Управлением вероисповеданий", во главе которого стоял князь Г. Н. Трубецкой, и "Временным высшим церковным управлением на юго-востоке России" (ВВЦУ), созданном в мае 1919 года и собиравшимся под председательством архиепископа Донского и Новочеркасского Митрофана. Первое учреждение ведало всеми исповеданиями, второе - исключительно делами Православной Церкви. Во главе военного и морского духовенства стоял отец Георгий Шавельский, занимавший должность Протопресвитера Армии и Флота.
П. Н. Врангель сначала отставил либерального о. Г. Шавельского, поручив ему "ознакомиться на месте с положением наших беженцев заграницей". Управляющим военным духовенством 31 марта был назначен епископ Севастопольский Вениамин (Федченков), его помощником - протоиерей Г. Спасский.
Главнокомандующий Врангель выслал архиепископу Таврическому Димитрию (Абашидзе) письмо с предложением, ввиду отъезда нескольких членов церковного управления, "озаботиться в ближайшие дни изысканием способов устройства высшей церковной власти". 6 апреля состоялось совещание в составе архиепископа Димитрия, протоиерея Г. Шавельского и бывшего Таврического губернатора, члена Поместного Собора Русской Православной Церкви 1917 -- 1918 годов графа П. Н. Апраксина. Оно решило пригласить в ВВЦУ бывшего духовника Царской Семьи архиепископа Полтавского Феофана (Быстрова), епископа Севастопольского Вениамина, о. Сергия Булгакова и А. А. Салова. Уехавшего позже о. Г. Шавельского заменил протоиерей Г. Спасский. Потом пригласили почетным председателем ВВЦУ пребывающего за границей митрополита Киевского Антония (Храповицкого), который приехал в Крым в конце сентября.
Таким образом, в ВВЦУ вошли: архиепископ Таврический Димитрий (Абашидзе), архиепископ Полтавский Феофан (Быстров), епископ Севастопольский Вениамин (Федченков), ставший представителем ВВЦУ в Совете министров при генерале бароне П. Н. Врангеле, и ученый-экономист, богослов, профессор-протоиерей Сергий Булгаков. По своему приезду председателем ВВЦУ стал митрополит Антоний (Храповицкий), возглавлявший его до эвакуации в Константинополь.
После поражения армии генерала П. Н. Врангеля архиепископ Димитрий останется в России, а два других члена ВВЦУ - архиепископ Феофан и возглавлявший военное духовенство епископ Вениамин - эмигрируют. Архиепископ Димитрий, отсидев срок за "контрреволюционную и антисоветскую деятельность", в 1924 г. будет освобожден из-под стражи. В конце 1920-х годов он примет схиму под именем Антоний и скончается в возобновленной Киево-Печерской лавре.
Наиболее активным членом церковного управления был 35-летний епископ Вениамин, ранее являвшийся ректором Тверской, Таврической семинарий, членом Всероссийского Церковного Собора 1917 -- 1918 годов. Викарным епископом Таврической епархии он стал в 1919 году и произвел большое впечатление на Врангеля, высланного в Крым генералом Деникиным. После возвращения из Константинополя в Крым в марте 1920 года, Врангель опять обратился к владыке Вениамину, который его укрепил духовно и благословил на возглавление армии и личную жертву ради России.
В Крыму возник ряд широких планов для оживления и укрепления приходской жизни. В апреле, например, подал записку инженер Петр Виридарский, предлагавший для "национального государственного воспитания народа" и для борьбы с влиянием социалистических идей "создание из православного прихода основной ячейки общественной и государственной жизни". Эта же идея высказывалась ревнителями православия еще Деникину, а попытается воплотить ее в жизнь глубоко религиозный генерал Дитерихс на Дальнем Востоке, когда в 1922 году станет его белым Правителем и проведет Земской Собор по восстановлению монархии. Виридарский также предлагал устройство "мощной сети приходских кооперативов со своим центральным кооперативным учреждением".
В июне был подан в ВВЦУ также проект от "Русского народного кооператива" за подписями генерала Заустинского и В. Петрова. Из этого вырос проект, попытавшийся связать экономику и политику с церковной почвой приходскими кооперативами как "религиозно-коммерческими предприятиями".
Наконец в конце августа ВВЦУ получило детальный устав церковно-приходских кооперативов с добавлением проекта устава "Всероссийского братства Святого Креста Господня", нацеливающего Братство, чтобы:
-- "содействовать укреплению православной веры в русском народе",
-- "всячески способствовать восстановлению в прежнем благолепии православных святынь",
-- "распространять просвещение в духе христианской веры и исконных русских начал",
-- "всеми мерами содействовать к устроению на родной жизни в мире и взаимной любви русских людей между собой".
Сочетание кооперативов (кооперативен) с Братством, ставящим такие задачи, очевидно, должно было не давать скатываться православным к Мамоне. Братство решили организовать в пределах Таврической епархии. Его отделения составляли братья и сестры одного прихода, войсковой части или учреждения, имеющего свой храм. Создание церковно-приходских кооперативен ВВЦУ поручило генералу Заустинскому.
Высшее церковное управление обратило внимание и на школьные дела. В сентябре оно обратилось к А. В. Кривошеину с просьбой восстановить церковно-приходские школы. Правительство пошло навстречу, кроме того, утвердило штаты епархиальной женской гимназии, духовной семинарии и духовного училища. Еще летом возникал проект создания высшей духовной школы, инициаторами которого были П. Кудрявцев и И. Четвериков. ВВЦУ взамен предложило организовать бесплатные Богословские курсы для всех желающих.
Церковные праздники и торжества были значительны в общественной жизни Крыма. Как знаем из документов, например, были отпущены "продукты натурой" в день Пасхи, "всем служащим в войсках, управлениях и учреждениях". 12, 13 и 14 сентября (старого стиля) были объявлены "днями траура и молитвенной памяти убиенных и в смуте погибших" с запрещением "всякого рода публичных зрелищ и увеселений". В эти дни повсеместно совершались торжественные богослужения с оглашением особого послания православным. Оно призывало весь народ к покаянию в грехах, говоря о "богоотступничестве многих", "духе мятежного своеволия и бунта", приведшего "к страшному греху цареубийства", "братоненавистничеству" и "богопротивной и злобной партийности", наконец --"поклонении золотому тельцу" народа, обманутого учением, что "одним хлебом жив человек".
Дни покаяния были одной из примет церковной жизни того времени. Они проводились истинными священниками, мужественными пастырями Христа также и в городах советской России - Москве, Петрограде и других. Например, в некоторых петроградских храмах богослужение во время особых дней покаяния в 1918 г. продолжалось всю ночь и завершалось под утро общей исповедью всех присутствовавших.
Особая роль в Днях покаяния по всей России отводилась распространению среди мирян и воинства, в том числе и красноармейцев, написанного отцом Сергием Булгаковым "Послания Временного высшего церковного управления на юго-востоке России православному русскому народу", в котором, в частности, говорилось:
"Многими тяжкими грехами осквернился народ наш в недобрые годины мятежного лихолетья и смуты: бунт и измена, пролитие крови и братоубийство, безбожие и осатанение, богохульство и кощунство, разбой и лихоимство, зависть и хищение, блуд и растление, празднолюбие и празднословие".
Послание осуждало "учение безбожное" и его "лукавых лжеучителей, которые лестью обманули народ, чтобы затем поработить". В заключение оно призывало "всех православных русских людей к покаянию и единению".
В Крыму протоиерей В. Востоков предлагал устроить крестный ход, чтобы пойти с молитвами на большевистский север России.
-- Не крестовый поход врангелевского воинства сокрушит это дьявольское царство, - говорил пламенный батюшка в одной из проповедей, - а крестный ход всего крымского духовенства, с иконами вместо пушек и хоругвями вместо винтовок... Увидев это священное шествие, красноармейцы, благочестивые русские крестьяне, благоговейно снимут шапки, вонзят штыки в землю и падут ниц перед святыми иконами. Не пролитием крови сокрушится богоненавистная большевицкая власть, а силою Креста Господня.
Большим событием явилось прибытие Чудотворной иконы Божией Матери "Знамение" Курской-Коренной на пароходе в белый Севастополь. Навстречу Чудотворному образу вышел почти весь город, около семисот тысяч православных, преимущественно -- рабочих, при необычайном духовном подъеме. Сначала икону принесли в Большой дворец - резиденцию П. Н. Врангеля, а потом начались службы по всем храмам. Затем Курскую-Коренную икону повезли в Ялту и в другие свободные от красных крымские города, где народ всем миром встречал икону Богоматери.
Вот как это описывалось в газетах:
"Чудотворная икона в Мелитополе
Мелитополь, 20 сентября.
Сюда прибыла чудотворная икона Курской Божьей Матери в сопровождении епископа Вениамина. Икона прибыла в поезде Главнокомандующего. Для встречи иконы из города направился крестный ход, в сопровождении военных и гражданских властей, городского и земского самоуправления, учащихся и массы молящихся. Икона была вынесена Генералом Врангелем, который благословил иконой собравшийся массой народ, икону поддерживали генералы Шатилов и Кутепов. Крестный ход с иконой направился к собору, где на площади был отслужен молебен епископом Вениамином, обратившимся к молящимся с глубоко прочувствованным словом. Икона отбывает на фронт!"
Еще в конце марта епископ Вениамин обратил внимание генерала Врангеля "на угрожающий упадок нравственности в армии".
-- Междоусобная война со всеми ее ужасами, -- говорил он, -- извращает все нравственные понятия, грязнит душу, духовенство же в войсках почти не работало.
Соглашаясь с этим мнением, Врангель подчинил управляющего военным духовенством непосредственно себе, "включив Управление военным и морским духовенством на время военных действий в состав штаба главнокомандующего", и учредил при этом Управлении десять должностей "проповедников армии". Проповедниками были назначены не только члены духовенства, а и миряне.
Этому Управлению был предоставлен вагон-церковь для совершения богослужений в местах, где не было храма. Деятельности своих проповедников, "повсюду разъезжающих с богослужениями, проповедями, беседами", епископ Вениамин придавал большое значение и сетовал на затруднения с транспортом, с которыми они часто сталкивались. Но те не унывали, миссионер Рудаков призывал 3-й стрелковый полк Дроздовской дивизии идти крестным ходом на Москву, чем он и присоединит к себе встречающийся на его пути народ. Рудаков, не уступающий в в пламенности о.В. Востокову, также призывал написать "За Веру!" на полковых знаменах.
Самому владыке Вениамину, объезжавшему фронт в июле, пришлось два раза совершить длинные переходы пешком, на что он заметил:
-- Конечно, это апостольский способ проповеди. Но время теперь чрезвычайно дорого.
Помимо деятельности назначенных проповедников, ВВЦУ поручило о. Сергию Булгакову как профессору политической экономии организовать группу добровольных "лекторов из профессуры и интеллигенции".
Петр Николаевич Врангель предназначал проповедь военных проповедников не для одних только воинских частей, еще в мае начальник штаба Главнокомандующего, генерал Махров, писал епископу Вениамину, что в перспективе предстоящего наступления "главком просит, Вашего, Владыко, распоряжения о назначении опытных проповедников с тем, чтобы они, прибыв в корпуса до перехода их в наступление, по занятии нового района, могли бы незамедлительно начать проповедь слова Божия, излагая попутно наши задачи по воссозданию России на новых началах".
Вот что еще, кроме приведенных выше сведений, привлекает внимание из мемуарной книги бывшего врангелевского архиерея, ставшего в СССР митрополитом, Вениамина (Федченкова) "На рубеже двух эпох":
"Генерал Врангель. Я озаглавливаю эту главу именем одного человека потому, что он был действительно центральною личностью, воодушевлявшей белое движение под его управлением. Был до него генерал Деникин, но то время, гораздо более продолжительное, не было окрашено его именем. Говорили: "деникинцы", "белые", "кадеты", но редко: "генерал Деникин". А здесь про все движение обычно говорилось кратко: "генерал Врангель" или еще проще: "Врангель"…
Генерал старался по возможности подтягивать всех, и отчасти ему это удалось. Никаких оргий в тылу, о коих я писал прежде в деникинское время, уже не было. А если бы они завелись, то, несомненно, были бы подавлены Врангелем беспощадно. И здесь не может быть двух мнений, к чести главнокомандующего!..
По постановлению нашего Синода на 12-14 сентября (старого стиля) было назначено всеобщее покаяние в грехах… Я получил от какого-то ревнителя благочестия жалобное письмо: "Владыка, где же наше начальство? Почему никого из них не видно в храмах? Неужели лишь рабочим нужно каяться, а не им?"
И дальше в таком роде.
Я потом передал содержание письма Врангелю, да еще, кажется, и при жене. Он ответил нам:
-- Владыка! Мы тоже верующие. Но у нас иное было воспитание в семьях и школах, мы не афишировали нашей религиозности, даже стеснялись показывать ее. Нас тоже можно понять, да и дел масса.
Тут есть правда. Сам генерал -- я это знаю, -- исповедовался и причащался. Не могу забыть и тех трех крестов его, какими он молился перед принятием главного командования".
Это все более или менее путное о П. Н. Врангеле, что я нашел в данной книге. Остальное про Белую армию в мемуарах сего архиерея рассказано или критически, или пренебрежительно. Зато о жизни в СССР, куда он в конце концов отправился, изложено, понятно, с другим вдохновением.
+ + +
Так иногда называемые "неомонархисты" были ближе всего к Врангелю и Кривошеину: П. Б. Струве, князь П. Д. Долгоруков, В. В. Шульгин, а также руководители газеты "Великая Россия" Н. Н. Львов, В. М. Левитский и Н. Н. Чебышев. Политическая жизнь в белом Крыму 1920 года, не говоря о монархической подкладке всей врангелевской деятельности, отличалась и "стихийным монархизмом", по замечаниям очевидцев. Доходило до того, что, например, в Симферополе однажды в воскресенье большая группа гимназистов после обедни собралась на площади перед собором, чтобы выбрать Царя. И они выдвинули князя Никиту Александровича -- сына Великого князя Александра Михайловича.
Монархизм являлся самым распространенным политическим чувством среди офицерства Русской Армии, чему свидетельствовало непременное вызывающее пение гимна "Боже, Царя храни!" в застольях офицерской молодежи. Это и удалось использовать большевистскому агенту по фамилии Пинхус.
В июне монархисту генералу Врангелю вдруг сообщили, что в Севастополе среди офицеров флота обнаружен заговор еще более отчаянных монархистов. Оказалось, дюжина молодых офицеров попала под влияние большевистского провокатора Пинхуса, который подбил их, а те пытались уговорить лейб-казаков из охраны Главнокомандующего арестовать его вместе с генералом Шатиловым. Власть предполагалось передать Великому князю Николаю Николаевичу, а до его приезда в Крым пасынку того - герцогу Сергею Лейхтенбергскому, состоявшему ординарцем при генерале Слащеве. Пинхуса расстреляли, морских офицеров отправили на фронт.
Как и Деникин, Врангель не смог полностью справиться с разбуханием тыла. К сентябрю общий состав армии определялся в 50 000 офицеров и 270 000 солдат, но из них на фронте было 19 000 офицеров и 152 000 солдат, причем, на передовой -- 6 000 офицеров и 52 000 солдат. То есть, на офицера-бойца приходилось 7 тыловиков-офицеров, на одного солдата-бойца - 4 солдата в тылу.
Не удалось генералу Врангелю искоренить в "цветных" полках старые "добровольческие" привычки, как он не налаживал именно регулярную армию. По давней рыцарской традиции Белых корниловцы, алексеевцы, дроздовцы и марковцы сочетали почти неправдоподобную доблесть в боях с круговой порукой: что бы ни произошло, выгораживали однополчан, и при частом выбывании из строя раненых или убитых начальников ставили на их мета, кого самим заблагорассудится -- не назначенных командиров, а выборных.
Надо добавить, что "цветные", считая себя новой добровольческой гвардией, пришедшей на смену гвардейским полкам Императорской армии, не любили гвардейцев царского "кроя", ярчайшим представителем которых был сам конногвардеец П. Н. фон Врангель. Не долюбливали они барона и потому что почти все: корниловцы, алексеевцы, марковцы, -- хотя бы во имя традиции, поддерживали и идеологию своих покойных шефов -- Корнилова, Алексеева, Маркова, -- которые были февралистами и либералами. Лишь дроздовцы выделялись среди "цветных" монархичностью в память своего генерала Дроздовского -- ярого поклонника самодержавия.
Щепетильным был вопрос об отличии белых воинов, среди которых геройство считалось нормой. Врангель так это оценивал:
"В армиях адмирала Колчака, генерала Деникина, генерала Юденича подвиги отмечались боевыми наградами. Солдаты, а в некоторых из этих армий и офицеры, награждались боевыми орденами, а в армиях адмирала Колчака даже орденом Св. Георгия. За боевые отличия офицеры производились в старшие чины. В армиях генерала Деникина боевые подвиги награждались исключительно чинами. При беспрерывных боях многие получали в течение двух лет несколько чинов и в штаб-офицеры и даже в генералы попадали совсем юноши. Являясь по своему чину кандидатами на высшие должности командиров частей и высших соединений, они не обладали ни достаточной зрелостью, ни должным опытом. Необходимо было, кроме чинов ввести в армии другой вид боевых отличий. Награждение подвигов, совершенных в междоусобной брани, общероссийскими орденами, коими доселе награждались подвиги в борьбе с внешним врагом, представлялось едва ли уместным.
Приказом от 30-го апреля мною был учрежден орден во имя Святителя Николая Чудотворца в виде черного металлического креста с изображением Святителя Николая и надписью "Верою спасется Россия" на трехцветной национальной ленте".
Орден Николая Угодника имел две степени, и каждый воин Русской Армии, вне зависимости от ранга или должности, мог за боевые отличия удостоиться награждением его обеими степенями.
Придя к власти, Врангель решительно рвал с отрицательными явлениями эпохи "добровольчества", что видно, например, из приказа:
"Армия перестраивается на новых началах. Основания комплектования армии изменены, части войск комплектуются не добровольцами, а лицами, призванными на военную службу по мобилизации. Новая организационная схема ничего общего со старой, построенной на добровольческих началах, не имеет. Необходимо теперь же отказаться и от старых, не приложимых к новым организационным соединениям, терминов - Добровольцы и Добровольческий. Корпуса должны иметь наименования - армейские по номерам и казачьи по соответствующему войску".
Одной из важнейших задач было пресечение в армии привычки к "самоснабжению" и насилию над населением. При начальниках гарнизонов и комендантах крепостей, при штабах корпусов, дивизий и отдельных бригад создали "военно-судные комиссии", независимые от местного строевого начальства и подчиненные непосредственно главному военному прокурору. Их заседания, первоначально проходившие при закрытых дверях, стали вскоре проводиться публичными.
Сообщая в приказе от 27 марта о расстреле солдата-грабителя, Врангель прибавил: "Ходатайство о помиловании мною отклонено. Впредь осужденным за грабежи и их родственникам с таковыми ходатайствами ко мне не обращаться". Суровые приговоры касались не одних солдат: 22 сентября, например, за похищение лошадей у извозчика, с нанесением ему ран, в Симферополе расстреляли полковника.
Земский деятель В. А. Оболенский, как либерал далеко не поклонник Врангеля, в своих мемуарах указывает, что жалобы крымцев на бесчинства его армии почти прекратились: "У нас на глазах совершилось чудо". Однако есть у мемуариста и такой пассаж:
"И Врангель, и Кривошеин обладали запасом здорового оппортунизма, столь необходимого им в их положении, обладали и большим жизненным чутьем, но по основным чертам психологии первый все-таки оставался ротмистром Конного Его Величества полка, а второй -- тайным советником и министром большой самодержавной России".
Для такого, как сей Оболенский, поименованные им психологические качества главных "хозяев" белого Крыма ущербны, потому что старорежимны, реакционны, а на мой вкус -- лучшая аттестация последнего рыцаря разгромленной Империи и его рачительного сподвижника.
В крымских городах хватало не только либералов, демократов, а и различных социалистических групп с меньшевистскими или эсеровскими симпатиями. Они были связаны с некоторыми профессиональными союзами и кооперативными организациями типа Центросоюза, который поддерживал коммерческие и административные контакты со своим центром в красной Москве. Когда в марте 1920 года большевистское правительство национализировало все кооперативные организации в РСФСР, руководство Центросоюза перешло на положение советских государственных чиновников. По приказу генерала Врангеля в сентябре расследовали деятельность некоторых кооперативных организаций и связанных с ними лиц и группировок с "лидерами оппозиции из состава севастопольского городского самоуправления во главе с городским головой, социалистом-революционером Перепелкиным". И этому господину пришлось всего-навсего оставить свою должность и покинуть Крым.
Руководство разведкой и контрразведкой в Крыму осуществлялось Особым отделом штаба Главнокомандующего, который возглавлял генерал-лейтенант Е. К. Климович, бывший директор Департамента полиции императорского МВД. Под его руководством практически было ликвидировано подполье в городах, а повстанцы отступили в горы. Успешно разрабатывалась информация о взаимодействии иностранных контрразведок и эмигрантских политических организаций, о попытках внедрения советских разведчиков через крымские кооперативы, органы местного самоуправления, "Красный крест".
В первые месяцы 1920 года в Крыму положение со школьным образованием было неудовлетворительным. Учителей хватало, но плохо обстояло дело со школьными зданиями, которые часто реквизировались под лазареты. В Симферополе, например, три средние школы с тысячью учащихся размещались в одном тесном здании. Но уже на заседании правительства в июле были даны штатные расписания гимназий, реальных, коммерческих, технических училищ -- высших и начальных; обычных, торговых и ремесленных школ -- мужских и женских, учительской семинарии и Таврического университета. Позже было определено расписание даже Никитского училища садоводства и виноделия.
В сентябре открылись в Симферополе Подготовительные курсы для детей железнодорожных служащих, занятия на которых проводились по программе средних учебных заведений. Не хватало пособий, и правительство со вниманием откликнулось, как сообщают документы, на "представление Начальника Гражданского Управления об издании учебников и учебных пособий и о закупке учебных и письменных принадлежностей для школ". Также всемерно поддерживался Таврический университет, на заседании совета которого генерал Врангель присутствовал уже в апреле, а в конце июля -- начале августа Совет при Главнокомандующем проследил за отпуском средств из казны на содержание университета. Для окончания курса медицинского факультета с фронта возвращали недоучившихся студентов-медиков.
В Крыму работали Севастопольская биологическая станция бывшей Академии наук, отделение Главной астрономической обсерватории в Синеизе, Карагадская научная станция (геологическая, зоологическая и ботаническая), Никитский ботанический сад. С августа в шести главных городах формировали химико-бактериологические лаборатории для борьбы с эпидемиями. При Гражданском управлении для раскопок организовали Государственную археологическую комиссию, которой подчинялись Херсонесская дирекция музеев и раскопок Тавриды, Керченская дирекция музеев, администрации генуэзского замка в Судаке, генуэзской крепости и археологического музея в Феодосии, ханского дворца в Бахчисарае, музеев и памятников обороны в Севастополе.
Еще в апреле Врангель приказал всем военным частям и учреждениям сдать в Комиссию для сбора военно-исторических материалов в Севастополе "все, имеющие военно-историческое значение документы, материалы и предметы, относящиеся к Освободительной от большевиков войне", и делать это ежемесячно в будущем.
Политическая часть при Главнокомандующем участвовала в открытии народных читален, учреждала "в больших городах вечерние курсы для народа". В Севастополе открылся и Народный университет. По инициативе Кривошеина, начальники государственных управлений выступали с публичными докладами о своей деятельности и отвечали после них на вопросы публики.
Культурно-просветительная жизнь в Крыму в полном смысле била ключом за счет большой роли земства и городского самоуправления, профессиональных союзов, кооперативов, церковных организаций, таких юношеских движений, как, например, активно работавшие скауты. Тут были высшей марки цирки и кинематографы, концерты и театральные представления, объявлениями о чем пестрили крымские газеты.
Масса интеллигенции собралась под защиту белых войск, хотя производственная ставка служащего была от 3 до 7 раз ниже жалованья рабочего. Но в любом случае здесь было дело в массе периодике писателям. Широко сотрудничали в местных изданиях Аркадий Аверченко, В. В. Вересаев, Е. Н. Чириков, будущий советский драматург К. А. Тренев, И. Д. Сургучев, И. С. Шмелев. В Крыму жили в это время поэты Максимилиан Волошин и Осип Мандельштам, которого подозревали в советизме и арестовывали на несколько дней. В Феодосии обретался и последующий сподвижник коммунистов, любимец невзыскательных советских читателей Илья Эренбург, в то время проклинавший большевиков и писавший стихи о Святой Руси, потом эвакуированный с врангелевской армией.
Из довольно скудного материального существования крымцы выходили, как умели. Даже мальчишки -- севастопольские скауты звена "Буревестник" оборудовали в заброшенном помещении механическую ремонтную мастерскую, помогая своим родителям. И все же большинство беженцев не могло процветать, поэтому особенно негодовало на преуспевающих спекулянтов, среди которых было много евреев. Это обостряло антисемитизм, что отмечал Врангель на заседании Совета при Главнокомандующем 23 июля (ст. стиль):
-- Усиление в последнее время еврейского влияния в различных областях экономической жизни страны вызывает глухое недовольство коренного населения и служит благодарною почвою для погромной агитации на фронте и в тылу.
Тем не менее, единичными были антисемитские действия, наказывавшиеся беспощадно.
Низкий жизненный уровень диктовал и нелюбовь к союзникам. Крымцев возмущало заигрывание английского правительства с советской Россией, недобросовестность широко разрекламированного Англией и Францией снабжения Крыма. Явным мародерством отдавало и здешнее поведение иностранцев, как писали очевидцы: "Бестактное поведение иностранных морских офицеров и матросов, скупающих за бесценок наши произведения искусства и драгоценности, вызывает кругом плохо скрываемое раздражение". В ожидании этих добытчиков "св. иконы и безжалостно содранные с них ризы среди разного хлама валяются в комиссионных магазинах"… "Наши союзники - англичане... скандалят и безобразничают чуть ли не ежедневно, держат себя вызывающе и учиняют драки; видимо, заразились от большевиков, а поэтому и немудрено, что отношения к ним самые неблагожелательные".
Русские люди в Крыму, воспитавшиеся в православной Империи, не забывали пристально следить за нравственностью, что отмечалось, например, в одном из апрельских приказов:
"Приходится отметить, что не все сестры милосердия проникнуты сознанием того святого дела, к которому они призваны, и некоторые из них, появляясь в костюме сестры милосердия в увеселительных местах, роняют то высокое звание, к которому все привыкли относиться с полным уважением. Часто костюм сестры милосердия носится многими лицами, не имеющими на то никакого права. Воспрещается сестрам милосердия посещение в форме: театров, кафэ, кинематографов, общественных гуляний и пр. увеселительных мест. Необходимо помнить, что костюм сестры милосердия нужно носить так, чтобы все к нему относились с полным уважением".
Доставалось в прессе часто встречающимся в севастопольских ресторанах "милым дамам, которым решительно все равно, что делается на белом свете, лишь бы были духи, помада и наряды". Этих то ли кокеток, то ли кокоток прозывали "фунтоловками", "лирическими дамами" или "принцессами долларов" -- в зависимости от валюты, которую они предпочитали за знакомство.
+ + +
Стремясь закрепить занятые позиции, Врангель приказал 5 октября 1920 года форсировать Днепр, чтобы выйти в тыл Каховской группировки большевиков. Белые эскадроны переправились на правый днепровский берег и устремились под Никополь. Здесь они отбросили и рассеяли 2-ю красную Конную армию бывшего войскового старшины (подполковника) Миронова. Но бывший казачий офицер Миронов, которого позже не случайно убьют сами большевики, был талантлив и снова собрал свою 2-ю Конную (славу у какой потом украдет 1-я Конная армия бывшего унтера Буденного). Он навязал конникам Врангеля затяжной бой, потому что ни его первосортные в Красной армии эскадроны, ни его соперника Буденного никогда не выдерживали по себе прямого сабельного удара белых.
В этом бою снарядом убило великолепного командира Кубанской казачьей дивизии генерал-лейтенанта Г. Ф. Бабиева, о котором Врангель писал:
"Бабиев был одним из наиболее блестящих кавалерийских генералов на юге России. Совершенно исключительного мужества и порыва, с редким кавалерийским чутьем, отличный джигит, обожаемый офицерами и казаками... За время Великой войны и междоусобной брани, находясь постоянно в самых опасных местах, генерал Бабиев получил девятнадцать ран. Правая рука его была сведена, однако, несмотря на все ранения, его не знающий удержа порыв остался прежним".
Командовавший этой операцией у белых генерал Д. П. Драценко, столкнувшись с большими потерями, самовольно отдал приказ об отходе. Красные немедленно прорвались в Северную Таврию, угрожая отрезать главные силы Врангеля от Крыма.
В то же время роково срикошетили по "стране Крым" последствия закончившейся советско-польской войны. Поляки заключили перемирие с большевистским руководством. 13 октября Пилсудский вызвал генерала Махрова и сообщил ему о подписании с красными перемирия. Он предложил ему позаботиться о том, чтобы русские войска покинули польскую территорию до дня вступления в силу договора - 18 октября: в противном случае, по условиям договора, русские войска будут разоружены и интернированы.
После поездки в Париж, где он получил на это разрешение Струве, Махров вошел в контакт с украинцами Петлюры, и часть русских частей была выдвинута к польско-советской границе, в район расположения украинских частей.
Несмотря на польско-советское перемирие, Франция официально продолжала поддерживать правительство Врангеля. 19 октября прибыла в Крым французская миссия во главе с графом де Мартель, назначенным "верховным комиссаром" Франции при генерале Врангеле. 22 октября Струве даже сообщил из Парижа, что у него большие надежды на благоприятное разрешение вопроса о займе во Франции... Но тогда уже настанут последние дни белого Крыма.
О подписании же предварительных условий этого мира Врангель узнал, когда уже его войска втянулись в бои за Днепром для реализации согласованного "польского варианта". Барон мрачно бросил:
-- Поляки в своем двуличии остались себе верны.
Сколь исторически преуспевают в лицемерии не только сэры, а и славянские паны, продолжившие "подставлять" Россию и в конце XX века, например, чеченцам, организовавшим при Д. Дудаеве на польской территории пропагандистское антирусское гнездо... Впрочем, кто только русские Белые армии и их вождей не предавал! Чехословаки -- адмирала Колчака, кавказские горцы -- генерала Деникина, эстонцы -- генерала Юденича, британцы -- последних белых главкомов генералов Миллера и Врангеля. И вот поляки напоследок пригвоздили барона в спину. Правда, диктатор Польши с 1918 года Пилсудский и раньше, как мог, старался подножками Деникину, хотя тот и был наполовину поляком по своей матери Е. Ф. Вржесинской.
Закончившаяся война с Польшей позволила большевикам издать кровожадный вопль для заклания последней мощной Белой армии, все еще жертвенно сражающейся в России: "Все на Врангеля!" Они сосредоточили против врангелевцев в полтора раза больше войск, чем когда-то собирали против Деникина, или воюя с поляками на Варшавском направлении.
Командующий красным Южным фронтом Фрунзе получил в свое распоряжение 6-ю и 13-ю армии и 2-ю конармию. К ним вскоре присоединились, присланная с польского театра военных действий, 1-я конармия Буденного и части батьки Махно. В первой половине октября красные войска насчитывали 99 500 штыков и 33 685 сабель, белые - 23 070 штыков и 11 795 сабель. Орудий у красных было 527, у белых -- 213. Советские превосходили врангелевцев также в несколько раз по количеству пулеметов и бронепоездов.
Врангель тактически верно решил принять это сражение в Северной Таврии, а не на укрепленных позициях перешейков. План же Фрунзе предусматривал захват в клещи войск белых, чтобы отрезать их от Крыма. Этот план большевиков провалился, и большей части белых войск удалось отступить к перешейкам.
Приказом от 7 ноября Врангель объявил Крым на военном положении и одновременно секретно распорядился готовить эвакуацию. Уход отсюда морем за границу предусматривался давно, в крымских портах на этот случай были сосредоточены все суда, способные держаться на плаву. Поэтому ни на какую героическую оборону Перекопа белые и не рассчитывали, хотя советские историки потом постараются расписать "штурм Перекопа" многократно превосходящей белых Красной армией едва ли не высшим ее подвигом в конце Гражданской войны.
На этот счет даже либерал А. А. Валентинов в своей "Крымской эпопее", не случайно издававшейся в СССР в конце 1920-х годов, отмечал:
"Долговременных артиллерийских укреплений на перешейке не было вовсе. Существовавшие полевые были весьма примитивны. Установка большей части артиллерии была рассчитана на последнюю минуту, так как свободных тяжелых орудий в запасе в Крыму не было, заграница их не присылала... Электрический ток, фугасы, якобы заложенные между ними, и т.п. -- все это было лишь плодом досужей фантазии".
Нужно добавить, что обычно ни зимой, ни тем более осенью не замерзающий болотистый соленый Сиваш в начале ноября 1920 года навалившийся вдруг жестокий мороз сковал льдом. Это значительно облегчило здесь красное наступление, а белые потеряли много бойцов обмороженными, потому что опоздал большой транспорт "Рион" с зимней одеждой для их войск.
11 ноября главком генерал барон П. Н. Врангель отдал приказ об эвакуации "всех, кто разделял с армией ее крестный путь, семей военнослужащих, чинов гражданского ведомства, с их семьями, и отдельных лиц, которым могла бы грозить опасность в случае прихода врага".
В три наиболее крупных порта, где начали грузиться имуществом и эвакуирующимися людьми корабли: Севастополь, Феодосия, Керчь, -- для охраны порядка вызвали Алексеевское, Сергиевское артиллерийское, Донское атаманское, Корниловское, Константиновское военные училища из войск, прикрывающих отход. Юнкера оторвались от красных и в два-три дня достигли намеченных портов.
Боевой белый Черноморско-Азовский флот состоял из трех отрядов из более ста двадцати судов, в том числе -- линейного корабля, крейсера, трех вспомогательных крейсеров, восьми эсминцев и девяти канонерских лодок. Главной его базой был Севастополь, база 2-го отряда находилась в Керчи. Генерал Врангель рассказывал:
"В последних числах сентября заболел командующий флотом адмирал Саблин. Болел он уже давно, однако перемогался. Теперь он слег. Болезнь - рак печени - быстро развивалась и положение его стало безнадежным. Это была для флота большая потеря. Энергичный и знающий адмирал Саблин, несмотря на необыкновенно тяжелые условия, полное расстройство материальной части, сборный, случайный, неподготовленный состав команд, сумел привести флот в порядок. Корабли подчистились, подкрасились, команды подтянулись. Материальная часть в значительной мере была исправлена, образованы были в портах неприкосновенные запасы: 500 тысяч пудов угля, 1500 пудов масла на случай эвакуации. Боевые суда эскадры успешно несли охранную службу побережья, прикрывая наши операции. Производившиеся нами десанты были всегда удачны. Надежд на выздоровление адмирала не было, и я предложил должность командующего флотом и начальника морского управления, вызванному А. В. Кривошеиным в Крым, адмиралу Кедрову. Последний имел репутацию исключительно умного, решительного и знающего моряка. При личном знакомстве он произвел на меня наилучшее впечатление. После некоторых колебаний адмирал Кедров изъявил согласие должность принять. Этот выбор оказался чрезвычайно удачным. Беспримерная в истории исключительно успешная эвакуация Крыма в значительной мере обязана своим успехом адмиралу Кедрову".
13 ноября в Севастополе начали грузиться прибывшие из Симферополя эшелоны. В это время по Крыму, согласно директиве Врангеля, белый фронт отходил почти без соприкосновения с противником и находился в тот день около Сарабуза. Утром 14 ноября Врангель и командующий флотом вице-адмирал М. А. Кедров объехали на катере в Севастопольской бухте заканчивающие погрузку суда. Снялись последние заставы, юнкера выстроились на портовой площади.
Вышедший к ним барон Врангель поблагодарил белую молодежь за славную службу и сказал:
-- Оставленная всем миром обескровленная армия, боровшаяся не только за наше русское дело, но и за дело всего мира, оставляет родную землю. Мы идем на чужбину, идем не как нищие с протянутой рукой, а с высоко поднятой головой, в сознании выполненного до конца долга. Мы вправе требовать помощи от тех, за общее дело которых мы принесли столько жертв, от тех, кто своей свободой и самой жизнью обязан этим жертвам.
Утром 15 ноября корабли из Севастополя прибыли в Ялту, где погрузка тоже закончилась, улицы были пустынны. Для обеспечения здесь спокойствия белая конница, прикрывая отход пехоты, сдерживала красных, а потом, быстро оторвавшись, усиленными переходами отошла к Ялте. Большевистские части значительно отстали, они могли появиться тут не ранее следующего утра.
Из Ялты днем флотилия во главе с крейсером "Генерал Корнилов", на борту которого был генерал Врангель, пошла на Феодосию. За русским флагманом следовал французский адмирал Дюмениль на своем крейсере в сопровождении миноносца.
16 ноября утром белая эскадра встала на якорь в Феодосийском заливе. Врангель принял радио, что в Керчи погрузка успешно заканчивается. После недавней жесточайшей стужи в Крыму вдруг потеплело, на солнце было жарко. Замершее море, словно "на вечную память" зеркалом отражало голубизну неба.
В два часа дня крейсер адмирала Дюмениля "Waldeck-Rousseau" ударил орудийными залпами в 21 выстрел -- последний салют в русских водах русскому Андреевскому флагу, реющему на крейсере под символичным именем "Генерал Корнилов"...
В Керчи казаки на берегу плакали, прощаясь со своими конями. Пряча глаза, снимал со своего боевого друга чубатый казачий офицер седло и уздечку. Конь вел ушами, жалобно всхрапывал и уже сиротливо озирался. Казак кусал твердые губы под обвисшими усами и вдруг горячечно заговорил:
-- Васенька, Васька! Вывозил ты меня из беды... Пятьдесят красных на тебе я срубил! И что ж? Оставляю тебя для этой сволочи... -- Офицер зажал руками лицо и закачался, потом вздернул голову и прямо глянул в блестящие конские глаза. -- Смотри, брат! Не вози красного! Сбей эту мразь с седла, как каждого ты сбивал, пока я не овладел тобой...
С 13 по 16 ноября из крымских портов Севастополь, Евпатория, Керчь, Феодосия, Ялта вышло 126 судов, на которых уплыло в Константинополь 145 693 человека, не считая судовых команд, как указывал генерал Врангель. В их числе было около 10 тысяч офицеров, 2 тысяч солдат регулярных частей, 15 тысяч казаков, 10 тысяч юнкеров военных училищ, более 7 тысяч раненых офицеров, 35-40 тысяч офицеров и чиновников тыловых учреждений и 55-60 тысяч гражданских лиц, значительную часть из которых составляли семьи офицеров и чиновников.
Как это в белоэмигрантских стихах В.Смоленского?
Над Черным морем, над белым Крымом
Летела слава России дымом.
Над голубыми полями клевера
Летели горе и гибель севера.
Летели русские пули градом,
Убили друга со мною рядом.
И ангел плакал над мертвым ангелом.
Мы уходили за море с Врангелем.
Однако я хочу закончить эту часть, ознаменованную заголовком -- девизом рода Врангелей: "Погибаю, но не сдаюсь!" (дословно по латыни: "Ломаюсь, не гнусь!) -- не в миноре, а патетикой жизни. Иначе не назовешь следующие строки из воспоминаний капитана артиллерии Пронина:
"Немецкая колония Фридрихсфельд в Таврической губернии. Конец лета, яркий солнечный день, на окраине показалась группа людей. Впереди, возвышаясь над всеми, -- генерал Врангель, худой, с мужественным лицом, на котором выделялись выразительные серые глаза. Рядом с ним штабные офицеры, командиры корпусов и дивизий, иностранные военные атташе: маленький француз в фуражке с позолоченной окантовкой, еще меньше его -- японец, итальянец в высокой шапке и другие.
Прошли батальона Дроздовской дивизии. Она только что вышла из тяжелых боев. С парада дивизии сразу отправлялись на север, где усиливался натиск противника.
Следом шла наша батарея. Раздалась команда: "Равнение направо!"
Мы услышали громкий и отчетливый голос Врангеля: "Здорово, орлы!" После паузы последовало громогласное: "Здравия желаем, ваше превосходительство!"
"Орлы" шли в грязных, мокрых от пота гимнастерках. Утром мы рылись в вещмешках, подыскивая что-либо почище. В рядах было много раненых, кое-кто шел с повязкой на голове, бинты были серые от пыли.
Батарея шла рысью. "Внимание!" -- перед нами был Врангель. Слова приветствия, ответ. Мы проходили в тучах желтоватой пыли.
В голове возникали сцены из истории древнего Рима: залитая солнцем огромная желтая арена, выход гладиаторов. Они вскидывают руки, приветствуя императора, и произносят традиционное: "Ave Caesar, moriture te salutant! (Идущие на смерть приветствуют тебя, Цезарь!)"
Врангель и был нашим любимым вождем. В нем воплощалась наша последняя надежда на победу в этой войне. Мы верили ему и любили его, нашего белого рыцаря".
|