В.ЧЕРКАСОВ-ГЕОРГИЕВСКИЙ «МОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ К НОВОМУ ИЗДАНИЮ МЕМУАРОВ ГЕНЕРАЛА А.Г.ШКУРО»
Послано: Admin 23 Ноя, 2021 г. - 11:43
Белое Дело
|
Писали о Шкуро не только белогвардейские газеты — колоритным молодым генералом интересовалась и французская, и английская пресса. Не в последнюю очередь поэтому он был удостоен англичанами одной из высших наград Великобритании — ордена Бани со званием «почетный рыцарь¬командор». Награда была вручена в Таганроге, где была тогда ставка Деникина, начальником британской военной миссии генералом Хольменом с формулировкой «за заслуги в борьбе с боль¬шевизмом как с мировым злом».
И вот в эти самые лучезарные дни Белой армии точно так же, как год назад донские казаки, удалившиеся от своих лабазов под Царицын, зароптали кубанцы. Сам Шкуро засвидетельствовал:
«В городе начала ощущаться некоторая деморализация казаков... „Мы воюем одни, — заявляли они. — Говорили нам, что вся Россия встанет, тогда мы отгоним большевиков, а вот мужики не идут, одни мы страдаем. Многие из нас уже побиты. Где новые корпуса, которые обещали? Все те же корниловцы, марковцы, дроздовцы да мы, казаки.... Не можем мы одни одолеть всю красную нечисть. Скоро нас всех побьют, тогда опять большевики Кубань завоюют...“
Казаки стали стремиться на родину под разными предлогами... Некоторые дезертировали, уводя с собой коней и приобретенную мародерством добычу. Иные собирались целыми группами и от моего имени требовали себе вагоны, а то и просто захватывали их силой. Численный состав корпуса стал стремительно уменьшаться и дошел... до 2500–3000 шашек».
То же самое, почти один к одному, говорил генерал Деникин о донцах, о разбегающемся с добытым барахлом корпусе генерала Мамонтова, окончательно подытоживая результаты его рейда:
«Из 7 тысяч сабель в корпусе осталось едва 2 тысячи. После ряда неудавшихся попыток ослабленный корпус... двинулся в ближний тыл Лисок и тем содействовал левому крылу донцов в овладении этим важным железнодорожным узлом. Это было единственное следствие набега, отразившееся непосредственно на положении фронта. Генерал Мамонтов поехал на отдых в Ново¬черкасск и Ростов, где встречен был восторженными овациями. Ряды корпуса поредели окончательно».
Что донским, что кубанским казакам по большому счету было наплевать на происходящее далеко от «ридных куреней». Возможно, именно поэтому Воронеж оставался в руках белых менее месяца. Это и стало началом конца наступления Деникина на Москву. Шкуро находился в течение всех этих событий в отпуске из-¬за ранений, особенно сильно разболелась нога, поврежденная взрывом в доме священника, — он хромал и не мог ездить верхом.
В январе 1920 года в связи с расформированием Кавказской армии генерала Покровского главнокомандующий А. И. Дени¬кин приказал генерал¬-лейтенанту Шкуро формировать Кубанскую армию с передачей в нее бывших «кавказских» частей. К этому времени относится одно из последних свидетельств о Шкуро на Гражданской войне — воспоминания бывшего начальника Управления военных сообщений Кавказской армии генерала П. С. Махрова:
«Двадцать четвертого января я приехал на станцию Тихорецкая, чтобы представиться командующему Кубанской армией генералу Шкуро, в ведение которого было официально включено мое Управление. В штабе армии, в поезде, я встретил моего приятеля генерала Стогова Николая Николаевича, занимавшего должность начальника штаба, и почти всех офицеров, переведенных в штаб Шкуро из штаба Покровского...
Шкуро пригласил меня на завтрак со Стоговым и старшими офицерами его штаба. Завтракали в вагоне¬столовой, украшенной волчьими головами. Завтрак был очень скромный, пили мало. Я был удивлен, так как неоднократно слышал, что Шкуро много пьет. Шкуро, Стогов и другие офицеры были в очень хорошем настроении, и будущее на фронте представлялось им в розовом свете.
Шкуро казался беспечно веселым и довольным тем, что Деникину с Верховным Кругом удалось добиться соглашения. После этого Шкуро рассчитывал, что формирование Кубанской армии пойдет быстро и энергично. Было заметно также, что он доволен своим начальником штаба Стоговым. За завтраком Шкуро откровенно сказал:
— Я в вашей стратегии, господа, ни черта не понимаю. Вот хороший набег сделать — это я умею. Теперь стратегией пусть занимается Николай Николаевич, а я займусь формированием армии, а потом, Бог даст, станем громить большевиков, как я их бил под Екатеринославом и Воронежем.
В этих словах проявилась бесхитростность этого генерала, резко отличавшая его от других военачальников и создававшая атмосферу непринужденности. В лице Шкуро я встретил человека сердечной простоты и доброты, без дерзновенных притязаний. Слухи о его пристрастии к пьянству не соответствовали действительности. Его обвиняли в еврейских погромах, но на самом деле он этого не допускал. Правда, он налагал контрибуции на евреев в занятых им городах. Этими деньгами Шкуро помогал вдовам и сиротам своих казаков. Я в этом лично убедился: на станции Калач умер комендант, оставив вдову с детьми. Ей полагалось от казны пособие, которого при тогдашней дороговизне могло хватить на неделю скромной жизни. Я обратился к Шкуро. Без всяких разговоров он тут же на клочке бумаги карандашом написал: „Дежурному генералу. Выдать немедленно вдове полковника (такой-¬то) 200 тысяч рублей пособия. Генерал Шкуро“».
Недолго был Шкуро во главе Кубанской армии, которую он основал. В феврале 1920 года он передал командование ею генералу Улагаю, который под ударами красных отошел с кубанцами в район Туапсе — Сочи на Черном море.
В апреле главкомом ВСЮР стал генерал-¬лейтенант Врангель, и командование Кубанской армией от генерала Улагая перешло к тогдашнему кубанскому атаману генералу Букретову. Он упорно отказывался от предложения Врангеля перебросить Кубанскую армию в Крым, в результате чего большая часть его войск сдалась большевикам. Тогда Букретов передал командование остатками кубанских частей командиру 2¬й отдельной Донской бригады генералу В. И. Морозову и сложил с себя звание кубанского атамана, а сам бежал с другими членами Кубанской Рады в Грузию, откуда эмигрировал в Турцию, и там его следы потерялись.
Все эти мытарства кубанцев полной чашей хлебнул и генерал Шкуро, не бросавший своих казаков до последнего. Андрей Григорьевич, несмотря на неприязнь к нему Врангеля, все же надеялся, что новый главком даст ему еще послужить Белому делу в Русской армии, как стали называться бывшие Вооруженные силы Юга России. Но этого не произошло, генерал-лейтенант Шкуро был уволен главнокомандующим Врангелем из армии и в мае 1920 года эмигрировал из России.
+ + +
За границей тридцатичетырехлетний А. Г. Шкуро обосновался в Париже и решил организовать на деньги, одолженные у сирийца Саказана, труппу казаков¬наездников, чтобы выступать с ними на конных состязаниях. Он искал и сплачивал казаков, рассеянных по Европе. Тренировки проходили под Парижем в городе Монруж. 25 мая 1925 года кубанские наездники впервые выступили на стадионе «Буффало», собрав два десятка тысяч зрителей. Это была джигитовка и состязания с другими конниками. Продолжались соревнования более месяца, шкуровцы взяли основные призы. Потом выступали в Париже на Марсовом поле, ездили на гастроли в Англию. Сам Шкуро на коня не садился.
Артист А. Н. Вертинский неверно указал в своих мемуарах, что Шкуро якобы работал цирковым наездником. Да, в цирках Европы выступали конные труппы казаков (или объявляющих себя казаками), но Шкуро не имел к ним никакого отношения. Возможно, Вертинский неприязненно отозвался о Шкуро потому, что, как он сам признавался, в 1918 году лихой казак отбил у него женщину, чего самолюбивый Вертинский, справедливо считающий себя неотразимым, простить Шкуро не мог.
В декабре 1931 года Шкуро переезжает на постоянное жительство в Югославию, где была большая колония кубанских казаков. Он разъезжал по эмигрантским станицам, публицистически выступал с докладами. В печати Шкуро дал отповедь сторонникам провозглашаемого среди беженцев казачьего сепаратизма, являясь противником отдельной от России «страны Казакии».
В Югославии Шкуро заключил договор со строительной фирмой и возглавил обширный фронт работ по отсыпке земляного вала протяженностью свыше 90 километров. Это сооружение отгородило стеной южную сторону городов Земун, Белград, Панчево от разливов Дуная. За успешной дамбой, сделанной раньше намеченного срока, фирма заказала Шкуро построить железнодорожный мост. Эта дорога на юге страны устанавливала связь между Старой Сербией и провинциями левого берега. Благодаря предприимчивости генерала Шкуро получили работу сотни казаков. Дороги и дамбы, построенные казаками, поныне хорошо служат сербам. Одну из них, в труднодоступных горах, и сегодня местные называют «дорога Шкуро».
В годы перед Второй мировой войной Шкуро время от времени видели в кабачках Белграда и Мюнхена, где он встречался со своими бывшими «волками».
Имя генерала Шкуро вновь зазвучало среди белоэмигрантов в связи с начавшейся Второй мировой войной. Он принял участие в формировании казачьих частей, подчиненных гитлеровскому командованию.
Началось с того, что в оккупированной немцами Югославии германские власти дали разрешение на создание Русского охранного корпуса для поддержания порядка и борьбы с красными партизанами. В его формировании активно участвовал бывший походный атаман Кубанского казачьего войска, оставшийся в таком же качестве и в эмиграции, — генерал--лейтенант В. Г. Нау¬менко. К началу 1941 года в Корпусе числилось около трехсот казаков-эмигрантов, к концу года — 1200, а к концу 1942 года в нем будут воевать с партизанами Тито уже две тысячи в основном кубанцев, а также батальон донских казаков, прибывший из Болгарии.
Летом 1942 года немецкая армия вышла к Волге и на Северный Кавказ, где многие из уцелевших после расказачивания донцов, кубанцев, терцев ее приветствовали.
Под эгидой вермахта в сентябре 1942 года в Новочеркасске собрался Казачий сход, на котором избрали штаб Войска Донского во главе с бывшим войсковым старшиной Белой армии С. В. Павловым. На местах прошли выборы станичных и кое¬-где окружных атаманов, которые стали формировать казачьи части для охранной службы и боевых действий на стороне германской армии. С февраля 1943 года немцы под ударами советской армии отойдут почти со всех казачьих земель, и с ними отправятся на чужбину тысячи казаков, которые вместе с эмиграцией первой волны станут новобранцами казачьих формирований.
В декабре 1942 года в Берлине при Министерстве по делам оккупированных восточных территорий под руководством А. Розенберга было организовано Казачье управление во главе с референтом Гимпелем, который привлек к своей работе бывшего донского атамана, семидесятичетырехлетнего генерала от кавалерии П. Н. Краснова. В январе 1943 года Краснов выступил с обращением, в котором призвал казачество встать на борьбу с большевистским режимом.
Важнейшим событием в ходе сотрудничества казаков с вермахтом стало формирование 1¬-й Казачьей кавалерийской дивизии под командованием генерала войск СС Гельмута фон Паннвица, бывшего в Первую мировую войну лейтенантом кавалерии. Он носил казачью форму, посещал церковные православные службы. Когда в лагерь его казаков приезжали генералы Краснов, Шкуро, Науменко, оркестр играл «Боже, царя храни». В 1944 году казаки фон Паннвица будут драться против югославских и болгарских дивизий. А в конце декабря 1944 года выйдут на реке Драве против советской
133¬-й дивизии имени Сталина. Бои часто будут переходить в рукопашную.
В 1943 году произошло также объединение казачьих беженских станиц и строевых частей в Казачий Стан под началом походного атамана полковника С. В. Павлова. Для этих целей до середины 1943 года Казачьему управлению Гимпеля удалось перевести семь тысяч казаков с положения остарбайтеров и сделать их обладателями германских иммиграционных паспортов.
Функции Временного казачьего правительства за границей германскими властями были переданы Главному управлению казачьих войск (ГУКВ), созданному в марте 1944 года. А Казачьему Стану предоставили территорию площадью 180 тысяч гектаров в оккупированной Западной Белоруссии, откуда позже из-¬за угрозы советского наступления казаков эвакуируют в Северную Италию. ГУКВ возглавил генерал Краснов, в руководство вошли полковник Павлов, генерал Науменко, походный атаман Терского войска полковник Кулаков, начальником штаба стал племянник П. Н. Краснова полковник С. Н. Краснов. Правда, все документы, от них исходящие, не имели силы без подписи герра Гимпеля.
В сентябре 1944 года в ставке Гиммлера прошло совещание, на котором собрались командир казачьей дивизии Г. фон Паннвиц, другие начальники казачьих частей, а ГУKB представлял генерал Шкуро. Здесь было объявлено о решении развернуть 1¬ю Казачью кавалерийскую дивизию в 15-¬й Казачий кавалерийский корпус, где Шкуро стал командиром учебно-¬запасного полка.
При Главном штабе СС создали специальный орган — Резерв казачьих войск. В него было необходимо собрать всех казаков, способных носить оружие: эмигрантов и бывших «подсоветских», находящихся в лагерях военнопленных и среди восточных рабочих на германских предприятиях, коренных и иногородних жителей казачьих областей. Началь-ником Резерва казачьих войск приказом рейхсфюрера также был назначен пятидесятивосьмилетний генерал Шкуро. В Берлине образовали комендатуру и вербовочный штаб, в который вошли одиннадцать казачьих офицеров, два унтера и два казака, а на организацию вербовки выделили двадцать пять офицеров и столько же казаков. Был открыт этапный лагерь для приема мобилизованных.
Вербовочные штабы Резерва казачьих войск разворачивались также в Праге и Вене. Работе Шкуро содействовало министерство Розенберга и отделение СС «Остраум». Возраст вербуемых в Казачий корпус был расширен до сорока пяти лет для рядовых и до пятидесяти для офицеров.
Шкуро действовал независимо от ГУКВ генерала Краснова, но тот помогал освобождать казаков с немецких заводов для зачисления в строй. Это было проблемой, несмотря на распоряжение Главного управления СС, поэтому вербовка в Резерв шла не очень успешно. С сентября 1944 года по апрель 1945 года его штабы направят в учебно-¬запасной полк Казачьего корпуса, за который также отвечал Шкуро, две тысячи человек, а в Казачий Стан — семь тысяч, но в основном стариков, женщин, детей.
В ноябре 1944 года в Праге прошел учредительный съезд Комитета освобождения народов России (КОНР), создаваемого бывшим советским генералом А. А. Власо¬вым. Против КОНР восстало ГУКВ Краснова, который критиковал власовский манифест, например, за то, что «там мало говорится о православной вере и нет ни слова о жидах». Атаман Краснов изложил свою антивласовскую концепцию так:
«1. В свое время была Великая Русь, которой следовало служить. Она пала в 1917 году, заразившись неизлечимым или почти неизлечимым недугом.
2. Но это верно только в отношении собственно русских областей. На юге (в частности, в казачьих областях) народ оказался почти невосприимчивым к коммунистической заразе.
3. Нужно спасать здоровое, жертвуя неизлечимо больным. Есть опасность, что более многочисленный „больной элемент“ задавит здоровый (т. е. русские-¬¬северяне казаков).
4. Чтобы избежать этого, надо найти союзника¬-покровителя, и таким покровителем может быть только Германия, ибо немцы — единственная „здоровая нация“, выработавшая в себе иммунитет против большевизма и масонства.
5. Во власовское движение не следует вливаться: если окажется, что власовцы — абсолютно преданные Германии союзники, тогда можно говорить о союзе с ними. А пока расчет только на вооруженные силы немцев».
Что ж, Краснов был, что называется, «германофилом со стажем». Еще в годы Гражданской войны он уверенно сделал ставку на немецкую помощь, в отличие от других лидеров Белого движения, предпочитавших иметь дело с союзниками по Антанте. Правда, в итоге ни та ни другая ставка не сработала...
Каким был Шкуро в те годы? В своей книге «Жертвы Ялты» Н. Д. Толстой описывает его так:
«Официально числясь командиром учебного полка 15¬го казачьего корпуса, он вел кочевой образ жизни, наведываясь в казацкие лагеря и не пропуская буквально ни одной попойки. Он был большим знатоком соленых солдатских шуток и песен. Полковник Константин Вагнер рассказывал мне, что не допускал Шкуро в свою 1¬ю казачью кавалерийскую дивизию так как все его истории были связаны „с определенными частями тела“. По мнению полковника Вагнера, это никак не подобало генералу и плохо влияло на дисциплину. Но простые казаки обожали визиты батьки Шкуро.
Когда опускались сумерки, над Лиенцем разносилось пение Шкуро. Австрийские официанты суетились вокруг его столика на улице, возле гостиницы „У золотой рыбки“, расставляя стаканы и бутылки со шнапсом. На батькин голос со всех сторон стекались молодые казаки с женами и подружками. Балалайки и аккордеоны подхватывали мотив, и даже у почтенных австрийских бюргеров сердца начинали биться в такт заразительной мелодии».
Весной 1945 года на подконтрольной Германии территории находилось до 110 тысяч казаков, 75 тысяч из которых составляли бывшие советские граждане. Наиболее крупным казачьим сосредоточением был перебравшийся из Белоруссии в Северную Италию Казачий Стан под предводительством бывшего майора советской армии, теперь походного атамана генерал¬майора Т. И. Доманова. Его 31 тысяча казаков включала в себя донские, кубанские, терские беженские станицы, корпус из двух дивизий, конного полка, конвойного дивизиона, частей поддержки, офицерского резерва и юнкерского училища.
В апреле 1945 года советские войска атаковали пригороды Берлина. В ночь с 2 на 3 мая в Италии из¬за активизации местных партизан и для соединения с приближающейся английской армией штаб походного атамана начал эвакуировать казачьи строевые части и советских беженцев. Преодолев Альпы, казаки пересекли итало-¬австрийскую границу и расположились в Австрии в долине реки Дравы между городами Лиенц и Обердраубург. Их парламентеры отправились 7 мая в расположение британцев с объявлением о своей капитуляции.
Вместе с частями Казачьего Стана сюда переправились и около пяти тысяч беженцев с советского Кавказа — в основном адыгейцы, карачаевцы, осетины, — из которых 600 входили в Северокавказскую боевую группу Кавказского соединения войск СС. Возглавлял горцев руководитель Северо¬кавказского национального комитета адыгейский князь генерал--майор Султан Келеч¬Гирей (встречается также написание «Клыч¬Гирей». — В.Ч.¬Г.).
Двенадцатого мая в эти австрийские края из Хорватии через Альпы навстречу англичанам прорвался Казачий корпус фон Паннвица и в районе Фельдкирхен¬Альтхофен сложил перед ними оружие.
Позже всех, 15 мая, пробились на реку Драву в Австрии казаки Шкуро и встали восточнее Казачьего Стана — в городке Шпиталь. Задержались эти несколько сотен шкуровцев из Казачьего резерва потому, что столкнулись у Юденбурга с советскими частями.
Первое время это «австрийское» казачество под крылом принявших у него капитуляцию британцев жило свободно и было поставлено на английское армейское довольствие. Никто из станичников не знал, что 11 февраля 1945 года в Ялте лидерами СССР, США, Великобритании подписано соглашение о репатриации всех советских граждан, взятых в плен в составе германских вооруженных сил.
Особенность этого соглашения была в том, что оно подразумевало выдачу в СССР и беженцев, эмигрантов со времен Гражданской войны, никогда не бывших гражданами СССР. Многие из них давно стали подданными западных государств, имеющими на руках иностранные паспорта, некоторые были награждены союзниками во время Первой мировой и Гражданской войн. Наиболее почитаемым самими же англичанами из бывших белых генералов являлся А. Г. Шкуро, награжденный, напомним, в 1919 году британским королем рыцарским орденом Бани.
В некоторых источниках указывается, что вопрос о белоэмигрантах был решен почти кулуарно между Сталиным и Черчиллем. Сталин обещал передать англичанам попавших в советский плен немецких моряков и летчиков, принимавших участие в бомбежках Англии и нападениях на их суда. Отметим, что Сталин свое слово сдержал.
Шестнадцатого мая 1945 года англичане потребовали, чтобы казаки сдали оружие, те с настороженностью это выполнили. Однако еще раньше Шкуро пророчески предупреждал офицеров:
— Ребята, винтовки из рук не выпускайте, а то вырежут...
Шкуро, несмотря ни на что, все еще не унывал и по утрам объезжал казачьи лагеря. 24 мая из Зальцбурга он приехал в Лиенц.
Из высокопоставленных казаков с «сэра Шкуро» англичане и решили начать. Вечером 26 мая Андрей Григорьевич гостил у командира Казачьего Стана генерала Доманова в его штаб-квартире в Лиенце и куролесил у того в застолье допоздна, словно чуял, что в последний раз выпивает чарку.
Переводчица лагеря Пеггец О. Д. Ротова вспоминала о Шку¬ро в Лиенце:
«Утром 26 мая я вышла из барака № 6... Вижу, вся главная улица запружена казаками, казачками и детьми. Я думала, что это новая группа приехавших, и на мой вопрос об этом я получила ответ:
— Нет, это батька Шкуро приехал.
Толпа окружила его. Каждый хотел пожать ему руку. К нему протягивались руки, суя папиросы, табак, лепешки...
— Ура батьке Шкуро! — ревела толпа.
Автомобиль еле полз. Казаки провожали его до ворот лагеря и дальше, как будто бы чувствовали они, что больше никогда не увидят его...
Позже мне рассказывала О. А. Соломахина, что вечером Шкуро был приглашен на ужин к походному атаману генералу Доманову. Ее муж, генерал Соломахин, будучи начальником штаба походного атамана, никогда на такие ужины не приглашался, хотя комната его была напротив домановской.
В 3 часа утра 27 мая к ним в комнату ввалился Шкуро, сел на кровать и заплакал.
— Предал меня Доманов, — восклицал он. — Пригласил, напоил и предал. Сейчас приедут англичане, арестуют меня и передадут Советам. Меня, Шкуро, передадут Советам... Меня, Шкуро, Советам...
Он бил себя в грудь, и слезы градом катились из его глаз».
При аресте Шкуро, как пишет один из очевидцев, «сорвал с себя британский орден и бросил его под ноги английскому офицеру. Он требовал оружия, не желая отдаться живым в советские руки».
Повезли генерала за колючую проволоку в Шпиталь. К 28 мая во всех казачьих лагерях от рядовых казаков отделили офицеров, которых свезли в тот же лагерь.
В одном из бараков в отдельной комнате продолжал размышлять о своем положении генерал Шкуро, все еще не верящий, что наградившие его за борьбу с Советами британцы им теперь его и сдадут. Услышав шаги прибывших, он сослался на сердечный приступ и попросил английскую охрану прислать ему врача. Андрею Григорьевичу привели из доставленной офицерской партии его старого знакомого профессора Вербицкого.
Доктор осмотрел генерала и понял, что Шкуро симулирует, а тот прошептал:
— Кто приехал и куда их посылают?
Вербицкий сообщил, что это весь офицерский состав казаков, в том числе генерал Краснов. Шкуро побледнел, тоскливо махнул рукой и замолчал, прикрыв глаза, осознавая услышанное. Вербицкого увели, а к Шкуро зашел комендант лагеря полковник Брайар и объявил генералу, что его завтра выдадут советским властям. Шкуро попросил англичанина расстрелять его на месте...
На следующее утро казачьих офицеров должны были перевезти в Юденбург, где начиналась советская зона. Офицеры, взявшись за руки, сели на землю, чтобы английские солдаты не смогли их затолкать в подошедшие грузовики. Тогда казаков подняли прикладами и погнали в кузова машин.
Генерал Краснов смотрел на эту последнюю казачью рукопашную из открытого окна своего барака. К нему бросились несколько британцев, чтобы выволочь, но офицерская молодежь подхватила старика и на руках отнесла Краснова в кабину грузовика. Там бывший донской атаман перекрестился, прошептав:
— Господи, сократи наши страдания.
Колонна грузовиков с пятнадцатью генералами и двумя тысячами казачьих офицеров тронулась. В передней машине, будто в авангарде, ехал старейший донец генерал от кавалерии Краснов, в задней арьергардом — кубанский генерал¬лейтенант Шкуро со своим штабом. Этот отряд казаков уже был с потерями: ночью в бараках люди вешались на электрических шнурах, резали себе вены осколками стекол. Они¬то не сомневались в том, как обойдутся с ними в СССР.
Передавали казачьих офицеров англичане в Юденбурге перед мостом над рекой, текущей внизу под утесом в несколько десятков метров. С него успел прыгнуть, разбившись насмерть, еще один офицер. Другой тут же полоснул себя по шее бритвой...
В Юденбурге чекисты согнали офицеров в большой литейный цех пустующего металлургического завода, генералов поселили в его бывшей канцелярии.
Командир охраняющей их советской части воевал в Гражданскую войну и донимал Краснова со Шкуро воспоминаниями. Советский генерал приглашал казачьих генералов к себе в штаб. Послушать их «беседы» набивалась масса офицеров, с детства слышавших легендарно¬зловещие фамилии белых вождей. Краснова, обладавшего литературным дарованием, слушали с невольным почтением, на сочную матерщину и непристойности Шкуро дружно хохотали. Больше всего
советскую военную молодежь восхищала очередная шкуровская байка, в которой красные его казаков «заставили без порток удирать».
Тридцатого мая к вечеру Шкуро вместе с другими казачьими генералами переправили в Грац. Потом его отвезли в город Баден под Веной, где был центр советского Смерша. К Шкуро и сюда постоянно приезжали поговорить советские офицеры, участвовавшие в Гражданской войне. Как рассказал позднее бывший разведчик Б. Витман, «беседы были вполне мирными, в виде бесконечных устных мемуаров, конечно же, с сочным матерком: „А помнишь, как я распушил твой левый фланг?“ — „Ты лучше расскажи, как я тебе двинул в «лоб»“. Вино лилось рекой, обеды доставлялись из лучших ресторанов Вены. Ничто вроде бы не предвещало кровавого конца...»
Массовая депортация казаков из долины Дравы началась 1 июня. Английским солдатам пришлось штурмовать лагерь Пеггец, где 15 тысяч казаков с женщинами и детьми молились, чтобы их не выдали коммунистам. Их, как и офицеров в шпитальском лагере, гнали к арестантским грузовикам прикладами и штыками. Несколько десятков казаков убили при попытке к бегству, кто¬то погиб в давке, кто¬то бросился в реку или другим способом покончил с собой.
То же творилось в других последних казачьих «станицах». Всего за пять недель англичанами советским властям было передано 35 тысяч казаков.
Арестованных генералов после Юденбурга держали в разных тюрьмах НКВД в Австрии, а 4 июня 1945 года отвезли на аэродром под Веной для перелета в Москву, о чем есть воспоминания бывшего офицера, позже перебежавшего к американцам:
«Когда мы приехали, на поле уже стоял самолет, готовый к отлету. Возле был грузовик, накрытый брезентом, а рядом собралась группа офицеров Смерша...
Из кабины грузовика медленно вылез старый человек в немецкой форме, на его широких плечах красовались погоны русского генерала, а на шее висел царский орден, какой¬то белый крест.
— Это Краснов, — подтолкнул меня локтем подполковник. — А вот это Шкуро. — Я увидел маленького человека в генеральской форме...
— Молодцы англичане! — сказал подполковник. — Наградили Шкуро своим орденом, а теперь — нате вам, стоило нам мигнуть — и они тут же доставили голубчика.
Все наши дружно рассмеялись».
Казачьих генералов больше полутора лет держали в московской Лефортовской тюрьме, постоянно допрашивая. Суд над ними состоялся в январе 1947 года в столице в Колонном зале Дома Союзов, где вместе с Красновым и Шкуро в закрытом заседании были племянник Краснова¬старшего генерал С. Н. Краснов, генерал князь Султан Келеч-¬Гирей, генералы Т. И. Доманов и Гельмут фон Паннвиц, который как немец не подлежал выдаче советским властям, однако пошел на арест вместе со своими казаками добровольно. Всех приговорили к повешению. Казнь была совершена 16 января 1947 года.
В 1998 году казненным был установлен памятник (на частные средства) в Москве у храма Всех Святых, но в 2007 году мраморная плита была разбита. В 2014 году на ее месте появилась другая: «Всем казакам, павшим за Веру, Царя и Отечество», без указания каких-либо конкретных имен или дат.
Неоднократные ходатайства о реабилитации осужденных также закончились ничем — в 2001 году Главная военная прокуратура вынесла особое постановление, что приговор 1947 года был обоснован и пересмотру не подлежит.
+ + +
О публикующихся здесь мемуарах генерала А.Г.Шкуро. Он диктовал их в Париже в 1920–1921 годах бывшему полковнику русской армии В. М. Беку, служившему во французском военном министерстве. Беку удалось изложить воспоминания эмоционального Шкуро в стилистически выдержанной литературной форме. Книга была подготовлена к печати, однако Андрей Григорьевич так и не опубликовал ее. Возможно, потому, что мемуары охватывают только часть его жизни — до момента вручения генералу английского ордена в 1919 году, — а ведь после этого была жизнь, полная событий, и Шкуро, может быть, надеялся описать ее объемнее, значительно увеличив текст.
Рукопись мемуаров хранилась у В. М. Бека, который в 1936 году вместе со своей семьей переехал в Южную Америку, а после его смерти в 1944 году — в его семье. В конце 1960 года вдова предложила ее директору издательства «Сеятель» Н. Холовскому в Буэнос-Айресе. Издательство опубликовало мемуары без всяких поправок и редакторских изменений под названием «Записки белого партизана» в декабре 1961 года.
Владимир Черкасов-Георгиевский
|
|
| |
|
