В.Г.Черкасов-Георгиевский. Книга «Генерал П.Н.Врангель». Часть седьмая (1920) "ПОГИБАЮ, НО НЕ СДАЮСЬ!"
Послано: Admin 10 Июл, 2011 г. - 16:33
Белое Дело
|
Однажды в тихий августовский вечер на закате, радужно игравшем в море, когда в сумерках зажигались городские огни, Врангель сидел с генералом Шатиловым на террасе дворца.
- Да, мы сами не отдаем себе отчета в том чуде, которому мы свидетели и участники, - задумчиво проговорил Шатилов. - Ведь всего три месяца тому назад, как прибыли мы сюда. Ты считал, что твой долг ехать к армии, я - что мой долг не оставлять тебя в эти дни. Не знаю, верил ли ты в возможность успеха, что касалось меня, то я считал дело проигранным окончательно. С тех пор прошло всего три месяца.
Он замолчал и продолжил:
- Да, огромная работа сделана за это время, и сделана недаром; что бы не случилось в дальнейшем, честь национального знамени поверженного в прах в Новороссийске, восстановлена, и героическая борьба, если ей суждено закончиться, закончится красиво... Нет, о конце борьбы речи теперь быть не может. Насколько три месяца тому назад я был уверен, что эта борьба проиграна, настолько теперь я уверен в успехе. Армия воскресла, она мала числом, но дух ее никогда не был так силен. В исходе кубанской операции я не сомневаюсь, там на Кубани и на Дону армия возрастет и численно. Население сейчас с нами, оно верит новой власти, оно понимает, что эта власть идет освобождать, а не карать Россию. Поняла и Европа, что мы боремся не только за свое русское, но и за ее европейское дело. Нет, о конце борьбы сейчас думать не приходиться.
Петр Николаевич слушал слова своего друга и помощника, думая:
"Огромная работа сделана нами. Три месяца тому назад, прижатая к морю, на последнем клочке родной земли, умирала армия. Русский народ отверг ее. В ней видел он не освободителей, а насильников. Европа отвернулась от нас, готовая видеть во власти захватчиков России - власть, представляющую русский народ. Казалось, конец неизбежен. Теперь наши войска победоносно двигаются вперед. Воскресшие духом, очистившись в страданиях, русские полки идут, неся с собой порядок и законность. Новая власть пользуется доверием народа. Ее лицо для него открыто. Мир, забывший было нас, вновь нас вспоминает, и борьба горсти русских патриотов начинает приобретать значение крупного фактора международной политики. Да, это так. Но как ничтожен маленький клочок свободной от красного ига русской земли по сравнению с необъятными пространствами, залитой красной нечистью России. Как бедны мы по сравнению с теми, кто ограбил несметные богатства нашей родины. Какое неравенство пространства, сил и средств обеих сторон. Редеют ежедневно наши ряды, раненые заполняют тыл. Лучшие опытные офицеры выбывают из строя, их заменить некем. Изнашивается оружие, иссякают огнеприпасы, приходят в негодность технические средства борьбы. Без них мы бессильны. Приобрести все это нет средств. Наше экономическое положение становится все более тяжелым. Хватит ли сил у нас дождаться помощи, придет ли эта помощь и не потребуют ли за нее те, кто ее даст, слишком дорогую плату? На бескорыстную помощь мы рассчитывать не в праве".
Мысли нахлынули и не оставляли Врангеля:
"В политике Европы тщетно было бы искать высших моральных побуждений. Этой политикой руководит исключительно нажива. Доказательств этому искать недалеко… Что порукой тому, что, используя наши силы, те, кому мы сейчас нужны, не оставят нас в решительную минуту? Успеем ли мы дотоль достаточно окрепнуть, чтобы собственными силами продолжать борьбу? Темно будущее и лучше не заглядывать в него. Выбора нет, мы должны бороться, пока есть силы".
+ + +
Победив в Приднепровье, 14 августа белые высадили десант в низовьях Кубани в район станицы Приморско-Ахтарской без потерь.
Операция на Кубани стала развиваться успешно, 18 августа войска генерала Улагая вышли на линию станиц Тимашевская - Брюховецкая, нанеся противнику ряд жестоких поражений. Наголову разбив 1-ю Кавказскую кавалерийскую дивизию советских, белые захватили весь ее штаб, артиллерию, массу пленных во главе с командиром дивизии, бывшим капитаном царской армии Мейером, которого немедленно расстреляли. Части генерала Улагая соединились с кубанскими повстанцами полковника Скакуна, также к врангелевцам примкнули до двух тысяч казаков освобожденных станиц.
В это время произошел конфликт Врангеля с одним из своих лучших генералов Я. А. Слащевым, выпускником Академии Генштаба, кавалером ордена Святого Георгия и Георгиевского оружия, получившим только на Великой войне пять ранений и две контузии, дважды был ранен и на Гражданской. В середине августа он телеграфировал Главнокомандующему из-под Каховки в Севастополь, что от повторения атак на укрепленную позицию противника вынужден отказаться, и просил разрешения отвести свои части на линию Каменный Колодезь - Черненька. Барон согласился, но указал Слащеву на неудовольствие его действиями.
В ответ генерал Слащев прислал рапорт:
"Срочно. Вне очереди. Главкому.
Ходатайствую об отчислении меня от должности и увольнении в отставку. Основание: 1) удручающая обстановка, о которой неоднократно просил разрешения доложить Вам лично, но получил отказ; 2) безвыходно тяжелые условия для ведения операций, в которые меня ставили (особенно отказом в технических средствах); 3) обидная телеграмма № 008070 за последнюю операцию, в которой я применил все свои силы, согласно директивы и обстановки. Все это вместе взятое привело меня к заключению, что я уже свое дело сделал, а теперь являюсь лишним".
Петр Николаевич вспоминал:
"Я решил удовлетворить его ходатайство и освободить от должности. Ценя его заслуги в прошлом, я прощал ему многое, однако, за последнее время все более убеждался, что оставление его далее во главе корпуса является невозможным.
Злоупотребляя наркотиками и вином, генерал Слащев окружил себя всякими проходимцами. Мне стало известно из доклада главного военного прокурора об аресте по обвинению в вымогательстве и убийстве ряда лиц с целью грабежа, начальника контрразведки генерала Слащева военного чиновника Шарова. Последнего генерал Слащев всячески выгораживал, отказываясь выдать судебным властям. Следствие, между прочим, обнаружило, что в состоянии невменяемости генералом Слащевым был отдан чиновнику Шарову, по его докладу, приказ расстрелять без суда и следствия полковника Протопопова как дезертира. Полковник Протопопов был расстрелян, причем, вещи его, два золотых кольца и золотые часы, присвоил себе чиновник Шаров. Бескорыстность генерала Слащева была несомненна, и к преступлениям чиновника Шарова, он, конечно, прямого касательства не имел. Опустившийся, большей частью невменяемый, он достиг предела, когда человек не может быть ответствен за свои поступки…
Назначенный командиром 2-го корпуса, начальник Дроздовской дивизии, генерал Витковский был генерал большой личной храбрости, прекрасно разбиравшийся в обстановке, исключительно хороший организатор. Последнее было особенно важно для 2-го корпуса, сильно расстроенного управлением последнего командира.
Я решил, в виду того, что с развитием операции на Кубани северный участок фронта являлся вполне самостоятельным, объединить войска 1-го, 2-го и конного корпусов в 1-ую армию, во главе которой оставить генерала Кутепова. Во главе 1-го корпуса я поставил коменданта Севастопольской крепости генерала Писарева".
У прибывшего 18 августа в Севастополь мертвенно-бледного Слащева тряслась челюсть и беспрерывно текли слезы. Он вручил Врангелю еще один рапорт, по которому стало ясно, что у Слащева от спирта и кокаина основательно страдает психика. В бумаге упоминалось, что "вследствие действий генерала Коновалова, явилась последовательная работа по уничтожению 2-го корпуса и приведении его к лево-социал-революционному знаменателю", автор упрекал Врангеля: "чтобы окончательно подорвать дух 2-го корпуса, моим заместителем назначен генерал Витковский, человек, заявивший в момент ухода генерала Деникина, что если уйдет Деникин - уйдет и Витковский со своей Дроздовской дивизией". Заканчивалось словами: "Как подчиненный ходатайствую, как офицер у офицера прошу, а как русский у русского требую назначения следствия над начальником штаба Главнокомандующего, начальником штаба 2-го корпуса и надо мной..."
Обидно было за генерал-лейтенанта, превосходно показавшего себя как на Великой войне, вплоть до того, что в 1917 г. командовал Московским гвардейским полком, так и на Гражданской в Добровольческой армии -- начальник штаба партизанского отряда полковника А. Г. Шкуро, командир Кубанской пластунской бригады, начальник 4-й дивизии; в Русской Армии -- командир 3-го Армейского корпуса, командующий 2-го Армейского корпуса. Врангель как исключение решил зачислить генерала Слащева в свое распоряжение с сохранением содержания, чтобы тот спокойно начал лечиться. В заключение их встречи Главнокомандующий передал Слащеву приказ, в котором за его заслуги генералу присваивалось наименование "Крымский" -- это была давнишняя мечта Якова Александровича. Теперь уже генерал Слащев-Крымский, как печально замечал главком, "растрогался совершенно; захлебывающимся, прерываемым слезами голосом, он благодарил меня. Без жалости нельзя было на него смотреть".
В тот же день Слащев с женой побывал у баронессы Ольги Михайловны Врангель с визитом. На следующий день барон с супругой поехали отдавать визит и увидели:
"Слащев жил в своем вагоне на вокзале. В вагоне царил невероятный беспорядок. Стол, уставленный бутылками и закусками, на диванах - разбросанная одежда, карты, оружие. Среди этого беспорядка -- Слащев в фантастическом белом ментике, расшитом желтыми шнурами и отороченном мехом, окруженный всевозможными птицами. Тут были и журавль, и ворон, и ласточка, и скворец. Они прыгали по столу и дивану, вспархивали на плечи и на голову своего хозяина".
Едва ли не языческо-оккультная фантасмагория! Интересно, что в армии Древнего Рима была должность гаруспика -- гадателя по полету птиц или по их внутренностям, к сему предсказателю перед походом и сражением обязательно обращались военачальники. После того, как врачи осмотрели Слащева, определили сильнейшую форму психического расстройства и неврастении, требующие серьезного лечения. После эвакуации в Константинополе за оголтелые выпады против Главнокомандующего Врангеля и его штаба по приговору офицерского суда чести генерал Слащев будет уволен от службы без права ношения мундира.
Я умышленно уделил изрядно места точке зрения самого генерала Врангеля в этой истории, потому что о Слащеве-Крымском наплели в СССР разное. Чего стоит его карикатурное изображение генералом-садистом Хлудовым в фильме, названном мерзко "Бег" вслед одноименной булгаковской пьесе. Мерзко, как для Булгакова, служившего врачом в Белой армии, так и для создателей фильма, потому что и самому затрапезному советскому режиссеру было известно -- считанные белые полки не бегали, а 5 лет доблестно дрались против миллионных полчищ красных. Теперь среди наследников "агитпропа" превалирует иное преображение сего несчастного генерала, -- как "русско-советского" патриота?
Вот как, например, ваяют такие авторы:
"Слащев анализирует причины разгрома. Вывод неутешителен -- Россия не с нами, Россия против нас! В 1921 году генерал заявляет о том, что готов покаяться в своих грехах перед Советами, более того, готов сам стать к "стенке", лишь бы умереть на Родине. Слащев заявляет об этом в газетах, выступает по радио, обращается к Советскому правительству... Известие о желании генерала вернуться заставляет тяжело больного Ф. Дзержинского подняться с постели и отправиться в Севастополь для встречи со Слащевым. Само возвращение генерала -- случай из ряда вон выходящий. С одной стороны -- это сильнейший удар по белой эмиграции, с другой -- акт политического признания законности Советской власти одним из злейших ее врагов. Слащева амнистируют, за ним сохраняют воинское звание, и красно-белый генерал начинает преподавать стратегию и тактику в Высшей Школе РККА. Его слушатели -- бывшие враги. Слащев детально раскладывает ошибки и промахи своих бывших оппонентов. 11 января 1929 года во флигель дома № 3, по улице Красноказарменной в Лефортово, где жил генерал, постучал человек. "Это вы генерал Слащев?"-- спросил гость. Услышав утвердительный ответ, посетитель заявил: "В 19-ом году, в Крыму, на моих глазах вы зарубили моего брата". После чего достал револьвер и разрядил весь барабан в Слащева".
На самом же деле Слащев птиц сильно любил, причем, родной полосы: журавля, ворона, ласточку, скворца, -- посему начал приручать их еще на фронте. Эта появившаяся у него от чрезмерного напряжения страсть, скорее всего, и загнала генерала снова на родину.
+ + +
В эти недели на советско-польской войне закончилась перегруппировка польских войск, под стенами Варшавы завязались упорные бои. На некоторых участках фронта у поляков появился успех и большевики терпели поражение.
У врангелевцев на фронте войск генерала Кутепова возобновились жестокие сражения. Главнокомандующий приказал оставить часть сил для прикрытия Бердянского и Верхнетокмакского направлений и сосредоточить сильную ударную группу между Большим Токмаком и железной дорогой на Александровск. Планировалось наступление на Васильевскую группу красных, чтобы прижать ее к плавням. На Каховском участке белые, не ввязываясь в упорные бои, должны были прикрывать Сальковское и Перекопское направления. После завершения операции против Васильевской группы Врангель намеревался перебросить часть своих сил на Каховское направление, чтобы отбросить большевиков за Днепр.
На Кубани врангелевский десант, заняв 18 августа ряд станиц, далее не продвигался. 23 августа генерал Врангель выехал в Керчь. На станции Владиславовна он получил телеграмму генерала Улагая: "В виду обнаружения вновь прибывших свежих частей противника и подавляющей численности врага, положение серьезное…" Улагай просил спешно выслать к Приморско-Ахтарской суда для погрузки отходящего десанта.
"Предчувствие не обмануло меня. Краткие сообщения радио не давали возможности составить себе определенную картину происшедшего, однако, неудача всей задуманной операции уже определенно обозначилась. Необходимое условие успеха - внезапность была уже утеряна; инициатива выпущена из рук и сама вера в успех у начальника отряда поколеблена", -- резюмировал позже Врангель.
Утром 24 августа Главнокомандующий был в Керчи, потом, переплыв Керченский пролив, прибыл на легендарную землю Тамани. В станице Таманской около памятника-скульптуры казака со знаменем в церкви, которую в СССР снесут, Врангель присутствовал на молебне, потом говорил со станичным сбором. Белые части были уже верстах в десяти к востоку от Таманской, советские отходили, не оказывая сопротивления. Однако здешние немногие оставшиеся казаки были совершенно запуганы, не веря в успех барона Врангеля и ежечасно ожидая возвращения красных. И это было в станице, которую прославил шедевром русской словесности -- рассказом "Тамань" поручик Лермонтов, где в центре по сей день стоит памятник казаку-герою со знаменем, -- всем казакам, высадившимся здесь, чтобы биться с нехристями за эту землю по приказу Государыни Екатерины Великой.
25 августа генерал Улагай телеграфировал вернувшемуся в Керчь Главнокомандующему, что в виду изменившейся обстановки необходимость пересылки кораблей отпадает.
"Телеграмма эта мало успокоила меня. Резкая перемена настроения начальника отряда ясно показывала, что равновесие духа было уже утеряно, -- замечал Петр Николаевич. -- К сожалению, генерал Улагай, вопреки собственным своим словам, обращенным к начальнику: "только решительное движение даст нам успех. База наша на Кубани. Корабли для нас сожжены", -- сковал себя огромным громоздким тылом. В месте высадки - станице Приморско-Ахтарской - были сосредоточены большие запасы оружия, снарядов и продовольствия. Здесь же оставались последовавшие за армией на Кубань семьи воинских чинов и беженцы. Наши части, при движении своем вперед, вынуждены были оглядываться назад".
Врангелевцы небезосновательно рассчитывали, что недовольные Советами кубанцы поддержат десант. Надежды были и на повстанческие отряды генерала М. А. Фостикова, скрывавшиеся в горах и кубанских плавнях. Тем не менее, после трех недель тяжелейших боев белым частям все-таки пришлось готовиться к эвакуации в Крым. Был разгромлен и десантный отряд полковника Ф. Д. Назарова, высаженный в районе Таганрога, чтобы поднять донских казаков.
Снова прибыл в Керчь генерал Врангель 1 сентября. Только вчера на Тамани белые заняли станицу Старотиторовскую, но сегодня красные перешли в мощное контрнаступление и к вечеру потеснили десантные части. К ночи дравшийся там отряд генерала Харламова, понесший чрезвычайно тяжелые потери, отошел к станице Таманской. Врангель приказал начать погрузку войск для переброски в Керчь.
Петр Николаевич подытоживал:
"Кубанская операция закончилась неудачей. Прижатые к морю на небольшом клочке русской земли, мы вынуждены были продолжать борьбу против врага, имевшего за собой необъятные пространства России. Наши силы таяли с каждым днем. Последние средства иссякали. Неудача, как тяжелый камень, давила душу. Невольно сотни раз задавал я себе вопрос, не я ли виновник происшедшего? Все ли было предусмотрено, верен ли был расчет?
Тяжелые бои на северном фронте, только что разрешившие с таким трудом грозное там положение, не оставляли сомнений, что снять с северного участка большее число войск, нежели было назначено для кубанской операции, представлялось невозможным. Направление, в котором эти войска были брошены, как показал опыт, было выбрано правильно. Несмотря на нескромность кубанских правителей, задолго разболтавших о намеченной операции, самый пункт высадки оставался для противника неизвестным. Красные ожидали нас на Тамани и в районе Новороссийска. Войска высадились без потерь, и через три дня, завладев важнейшим железнодорожным узлом - Тимашевской, были уже в сорока верстах от сердца Кубани - Екатеринодара. Не приостановись генерал Улагай, двигайся он далее, не оглядываясь на базу, через два дня Екатеринодар бы пал и северная Кубань была бы очищена. Все это было так.
Но вместе с тем, в происшедшем была значительная доля и моей вины. Я знал генерала Улагая, знал и положительные, и отрицательные свойства его. Назначив ему начальником штаба неизвестного мне генерала Драценко, я должен был сам вникнуть в подробности разработки и подготовки операции. Я поручил это генералу Шатилову, который сам, будучи очень занят, уделил этому недостаточно времени. Я жестоко винил себя, не находя оправдания.
Единственное, что дал нам десант, - это значительное пополнение десантного отряда людьми и лошадьми. Число присоединившихся казаков исчислялось десятью тысячами. Это число не только покрывало тяжелые потери последних дней на северном фронте, но и давало значительный излишек".
|
|
| |
|
