В.Г.Черкасов - Георгиевский. Книга «Генерал П.Н.Врангель». Часть пятая (1917 –– 1918). «ВСЛЕДСТВИЕ БОЛЬШЕВИСТСКОГО ПЕРЕВОРОТА ОТ СЛУЖБЫ ВРАГАМ РОДИНЫ ОТКАЗАЛСЯ»
Послано: Admin 20 Июн, 2011 г. - 16:07
Белое Дело
|
+ + +
Следующий день был почти сплошь белым. Глубок снег, в котором, опираясь на палку, утопал передовой колонны Корнилов в высокой папахе. Всадник конного дивизиона предложил ему свою лошадь. Генерал мрачно взглянул.
–– Спасибо, не надо.
Посадили на повозку Алексеева, которого приступы тяжелой болезни почек доводили до потери сознания. Он устроился рядом с чемоданом, там вся казна армии: миллионов шесть рублей кредитными билетами и казначейскими обязательствами. Поправляя запотевшие очки, Михаил Васильевич разгладил седые усы, сказал идущему рядом Деникину:
––Не знаю, дотянем ли до конца похода.
Деникин уже сильно простудился, давился кашлем от навалившегося тяжелого бронхита. Как было сразу не заболеть? Украли в Новочеркасске его вещи: полностью военную форму и теплую одежду. Шел всю ночь по снегу в старых дырявых сапогах да в одном потрепанном еще в Быхове костюме, хорошо, хоть выручили меховой шапкой на бритую голову.
Антон Иванович подтянул ремень карабина на плече, плохо слушая Алексеева. Беспокоило другое: патронов очень мало и снарядов всего лишь сотен семь. Подумал:
«–– Остается одно –– ценой крови с боя брать у большевиков».
Растянувшаяся в снегах колонна двигалась бодро: 36 генералов, более двух тысяч офицеров, более тысячи рядовых, тут – особенно веселые юнкера, кадеты, гимназисты. Великая им выпала честь идти на смерть с такими командирами и товарищами... Врачи, чиновники, сестрички милосердия, раненые обоза. Вперемешку шинели, пальто, платки, гимназические фуражки. Трехцветно реял над ними флаг –– русский, единственно поднятый на бескрайней земле России.
В станице Ольгинской остановились на четверо суток, был Военный совет. Опять столкнулись точки зрения Корнилова и Алексеева.
Корнилов стремился поскорее выйти к Волге, на север, чтобы оттуда идти на Москву. Его поддерживал Лукомский, считавший: надо уходить в задонскую Сальскую степь, в так называемый район зимовников с Походным атаманом генералом Поповым, который вырвался от красных в Новочеркасске с полутора
тысячью конников, пятью орудиями и сорока пулеметами. Там красные отряды не могли помешать, они вели «эшелонную войну» и опасались отрываться от железных дорог. С Задонья открывался путь на Волгу вдоль магистрали Торговая –– Царицын.
Всегда осторожный Алексеев и тут занял расчетливую позицию, настаивая идти наоборот, на юг, на Кубань:
–– Идея движения на Кубань понятна массе, она отвечает той обстановке, в которой армия находится.
Ему вторил Деникин, находившийся под обаянием своего бывшего академического преподавателя:
–– Следует двигаться на Екатеринодар, где уже собраны некоторые суммы денег на армию, где есть банки, запасы.
Богатый Екатеринодар, еще находившийся в руках Кубанской Рады, и большинству генералов казался заманчивее. Казачий же потомок Корнилов лучше всех этих генералов знал казачью психологию, он не сомневался, что «колебания» и «нейтралитет» донцов временны. Стоит их переждать, и после прихода красных они истинно подымутся, что и произойдет на самом деле.
Генеральское большинство все-таки настояло на своем –– на Кубань! В донских станицах по пути они уже столкнулись с местным горе-энтузиазмом и разуверились в батюшке Тихом Доне: огромное село в лучшем случае «наскребало» десятка два добровольцев. А атаман Попов ушел с верными казаками на Задонье в свой Степной поход.
Стоит согласиться с крупным белоэмигрантским военным теоретиком генералом Н. Н. Головиным, считавшим это решение «редкой стратегической ошибкой» Алексеева. Как и пророчили многие, и в такой ключевой момент «дед» оказался «не способным на творчество».
Взятый добровольцами курс на Екатеринодар потребует от них предельно выложиться. В это время бывшая русская Кавказская армия отходила из Турции на Кубань, оказалась на ней запертой и послужила для большевистских начальников отличным кадром для создания многочисленной Красной 11-й армии. Пока добровольцы будут сражаться на Кубани Троцкий успеет выиграть время для создания Рабоче-Крестьянской Красной армии. После ухода немцев она станет дисциплинированно драться с белыми.
Стали добровольцы собираться в свой первый поход. Провели инвентаризацию имущества, реорганизовали армию (численностью –– один обычный пехотный полк), укрупнив части. Выступили в составе:
1-й Сводно-Офицерский полк (из 1-го, 2-го, 3-го Офицерских батальонов, Военно-морской роты, Дивизиона смерти Кавказской кавалерийской дивизии), командир –– генерал Марков.
Корниловский ударный полк (из Славянского Корниловского ударного полка, как он стал называться в Новочеркасске) –– полковник Неженцев.
Партизанский полк (из пеших донских партизанских отрядов) –– генерал Богаевский.
Юнкерский батальон (из Юнкерского и Студенческого «полков») –– генерал Боровский.
Чехословацкий инженерный батальон –– капитан Неметчик.
Три дивизиона кавалерии (первый –– из бывших партизан Чернецова, второй –– из остальных донских отрядов, третий –– офицерский) –– всего 600 всадников.
Артиллерийский дивизион –– четыре батареи, по две трехдюймовки в каждой.
28 февраля 1918 года Добровольческая армия двинулась в свой Ледяной поход –– 1-й Кубанский.
+ + +
Празднично светили почистившие перышки ветераны-полки. Отливали малиново-черными фуражками и погонами корниловцы с трехцветными или «ударными» красно-черными знаками-углами на рукавах. Черный («Смерть за Родину») и белый («Воскресение России») были основными цветами Офицерского полка и четко они членили ряды. Генерал-ветеран Деникин, скинувший штатские обноски, был в этой гордо цветной, а больше «разночински» одетой Добровольческой армии уже в должности заместителя ее командующего генерала Корнилова.
Этим же днем добровольцы выбили красных из станицы Кагальницкой. А большой бой они дали в пушкински ясный, слегка морозный мартовский день у крупного села Лежанка уже в Ставропольской губернии.
Атаковать Офицерский полк пошел в авангарде. Старые и молодые полковники шагали взводными. Впереди всех –– полковник Тимановский, прозванный «Железным Степанычем», помощник командира полка, как всегда в атаке, с трубкой в зубах. Под заломленной черной папахой –– очочки на круглых неподвижных глазах, выбритые углом усы: печатает широким шагом, хотя многими ранами перебит позвоночник.
Одну из рот ведет сухой, крепкий Кутепов, черная фуражка на затылке, смоляные усищи и бородка вздрагивают –– отрывисто командует своей молодежи, те развеселились, будто на балу... Проносится на коне к головному отряду Марков, разнося кого-то. Глухой высокий разрыв шрапнели! Офицеры, не останавливаясь, разворачиваются. Без выстрела (патронов мало!) в полный рост идут на пулеметный огонь.
Село опоясано окопами, от церкви лупит красная батарея, винтовки и пулеметы секут наступающих. Те залегают перед незамерзшей речкой. И сразу вправо, в обход зашагал Корниловский полк. Там взметывается трехцветное знамя –– под ним с конниками летит Корнилов! Выскакивают под сплошные пулеметы с другой стороны юнкера и ставят орудия. Ударяют по окопам. Залегший Офицерский не выдерживает, он поднимается и стеной бросается через ледяную речку вброд. Справа наступают корниловцы. Они и Офицерский полк без выстрелов идут на окопы, экономя патроны, чтобы бить штыком...
Еще в январе Корнилов добровольцам сказал:
–– Вы скоро будете посланы в бой. В этих боях вам придется быть беспощадными. Мы не можем брать пленных, и я даю вам приказ, очень жестокий: пленных не брать! Ответственность за этот приказ перед Богом и русским народом я беру на себя!
Кто-то спросил:
–– А если не удастся победить?
Корнилов ответил:
–– Если не удастся, мы покажем, как должна умирать русская армия.
Этот поход был Ледяным и по ожесточению сердец. Буквально «ледяным» он стал не только из-за бросков через реки, как началось под Лежанкой, а и за всю стужу дорог с отчаянными сражениями насмерть, от чего леденит человечью кровь. 500 верст за 80 дней так шли добровольцы, тая на снегах и снова возрождаясь, выдержав более сорока боев. 3 698 уцелевших бойцов получат медаль «первопоходников» –– на Георгиевской ленте серебряный терновый венец, пронзенный мечом..
Будет это им и за бой у Ново-Дмитриевской. Ранним утром они шли к станице по сплошной жидкой грязи. Дождь, зарядивший с вечера, пропитал одежду и залил сапоги. К полудню обрушился липкий снег, который метелило ветром. Застлало глаза, уши, носы, жалило словно колючками. Уперлись в реку: стремнина, пена, кипящая у камней. Мост снесло.
Генерал Марков в черных погонах, белая папаха набекрень, весело проехал на коне по обледенелому спуску вниз. Въехал с двумя конными разведчиками в реку, раздвигая сапогом воду, будто черноморский прибой на отдыхе в отпуске. Двинулся стремнине наперерез.
Выбрался Марков на противоположный берег, приказал переправлять Офицерский полк. Кони в ледяную воду шли плохо, но их гоняли обмерзшими, пока не перекинули полк и так мокрый насквозь. И снова зловещий сюрприз –– грянул мороз! Ветер взвыл, обрушившись снежной пургой. Люди и кони обросли ледяной корой. Гробы одежды не давали повернуть голову, поднять ногу в стремя.
Спустилась ночь. Другие части добровольцев остались позади за ледяным потоком, впереди –– превосходящие силами красные. Марков взглянул в темень, откуда теплыми светлячками мерцали станичные огни, задумчиво сказал:
–– Не подыхать же из-за погоды. Пошли в станицу!
Он приказал всем спешиться. Полузамерзший Офицерский полк, как уже бывало с русскими в Альпах, на Шипке, в Карпатах, сжимая прилипающие сталью винтовки, беззвучно бросился на Ново-Дмитриевскую. Мгновенно ударили по ним со всех направлений винтовки и пулеметы. Офицеры едва держались на ногах, проваливаясь по колено в болото из грязи, снега и льда. Но в станице окрепли в рукопашной!
На следующий день одна из «сестричек» лазарета увидела Маркова, потерявшего в ночном бою шапку, уж в новой, форменной папахе Офицерского полка: черная барашковая с белым верхом, перекрещенным черным шнурком. Девушка, по легенде, заложившей название этого похода, восхищенно сказала:
–– Это был настоящий ледяной поход.
Ледяной поход Добровольческой армии не надо смешивать с Ледовым походом кораблей Балтийского флота в то же время –– с февраля по март 1918 года. «Ледовый поход» вел капитан 1-го ранга Алексей Михайлович Щастный, спасая от немцев 236 кораблей и судов красного Балтфлота. Потом Троцкий обвинит капитана в контрреволюционном заговоре. А. М. Щастный «удостоится» первого расстрельного приговора «революционного суда» Советской России.
Как раз перед боем в Ново-Дмитриевской 28 марта добровольцы объединились с частями 29-летнего В. Покровского, сформировавшего после октябрьского переворота на Кубани 2-й Добровольческий отряд. Этот лихой Георгиевский кавалер, выпускник Павловского военного училища и Севастопольской авиационной школы, в Первую мировую был военным летчиком, штабс-капитаном командовал 12-м армейским авиационным отрядом в Риге.
1 марта 1918 года Кубанская Рада назначила Покровского командующим войсками Кубанской области и произвела в полковники и 13 марта –– в генерал-майоры!.. А на следующий день Екатеринодар сдался без боя красным частям бывшего хорунжего А. Автономова и бывшего есаула И. Сорокина. Кубанские добровольцы Покровского назвали свой марш к Корнилову, как и балтийские моряки, –– Ледовым походом.
Добровольческие вожди искоса посматривали на «мгновенного» генерала Покровского, который, по выражению Деникина, был «кипучей энергии, смел, жесток, властолюбив и не очень считался с моральными предрассудками». Но его две с половиной тысячи бойцов, как также указал Антон Иванович, представляли из себя на Кубани только одну «фактическую силу, способную бороться и бить большевиков». Замечательно, что создал ее не казак Покровский.
+ + +
Таким образом, шесть тысяч белых бойцов вышли в начале апреля 1918 г. под Екатеринодар и начали его штурмовать. Они захватили предместья, вокзал, артиллерийские казармы, один отряд прорвался даже к городскому центру, но после этих трехдневных боев военное счастье им изменило. Против белых дрались в три раза превосходящие красные силы, у них были бронепоезда, гаубицы и легкие орудия. В белых лазаретах находилось уже более полутора тысяч раненых, и многие в атаках полегли. Убили любимца Корнилова, командира «его» ударного полка Неженцева. Эта смерть особенно зловеще повеяла на Командующего.
Генерал Корнилов собрал 11 апреля второй после Ольгинского Военный совет в штабе, расположившемся на ферме сельского кооператива, и сказал:
–– Положение действительно тяжелое, и я не вижу другого выхода, как взятие Екатеринодара. Поэтому я решил завтра на рассвете атаковать по всему фронту. Как ваше мнение, господа?
Генералы возразили, Корнилова поддержали только Алексеев и кубанцы. Командующий не изменил решения, Алексеев сумел его лишь убедить отложить атаку на сутки. Когда с совета разошлись, Деникин спросил Корнилова:
–– Лавр Георгиевич, почему вы так непреклонны в этом вопросе?
–– Нет другого выхода, Антон Иванович. Если не возьмем Екатеринодар, то мне останется пустить себе пулю в лоб.
–– Этого вы не можете сделать. Ведь тогда остались бы брошенными тысячи жизней. Отчего же нам не оторваться от Екатеринодара, чтобы действительно отдохнуть, устроиться и скомбинировать новую операцию? Ведь в случае неудачи штурма отступить нам едва ли удастся.
Корнилов уперся в него глазами.
–– Вы выведете.
Деникин встал из-за стола.
–– Ваше превосходительство! Если генерал Корнилов покончит с собой, то никто не выведет армию –– она вся погибнет!
Перед этим штурмом (выпавшим именно на 13-е число, хотя и по новому стилю) Марков сказал своим офицерам:
–– Наденьте чистое белье, у кого есть. Екатеринодар не возьмем, а если и возьмем, то погибнем...
Белая Гвардия поднялась в это раннее утро и привычно пошла к Екатеринодару на смерть. Но сначала Господь милостиво дал погибнуть самому Корнилову, чтобы не было еще одного «крымовски-калединского» выстрела.
Деникин следил за боем с речного обрыва над Кубанью невдалеке от фермы, у окна которой сидел за столом над картой Корнилов. Штабной дом красные давно пристреляли, но Командующий, как всегда, плевал на опасность. Было 7.30. Гранаты со свистом неслись над деникинской головой. Вот один снаряд ударил в рощу у фермы, второй –– в дом! Он окутался взрывом...
В ферме, простреленной в стену, у разбитого стола лежал Корнилов. Кровь сочилась из ранки на виске, текла из ноги. Вынесли генерала наружу, Деникин подбежал и склонился над носилками. Корнилов был без сознания, тяжело дышал. Приник лицом к холодеющей руке Командующего Антон Иванович.
–– Вы примете командование армией? –– спросил его начальник штаба Романовский.
Деникин поднял голову.
–– Да.
Через час Корнилов умер. Приехавший Алексеев сказал Деникину:
–– Ну, Антон Иванович, принимайте тяжелое наследство. Помоги вам Бог!
Корниловская гибель сломила дух наступающих добровольцев. Кроме того, в Офицерском полку пошли сомнения: сможет ли Деникин вывести армию? Стали доказывать:
–– Марков был правой рукой Корнилова, его шпагой, его мечом. Только он должен стать во главе армии.
Генерал Марков обрезал своих подчиненных:
–– Армию принял генерал Деникин. Беспокоиться за ее судьбу не приходится. Этому человеку я верю больше, чем самому себе!
Деникин отменил штурм Екатеринодара. Тело Корнилова отвезли в станицу Елизаветинскую и положили в сосновый гроб, местный батюшка отслужил панихиду. Он рисковал: за весну на Кубани большевики насмерть замучили более двух десятков священников, исполнявших требы для проходивших добровольцев. Корниловский гроб замаскировали сеном на повозке, Командующий отправился в свой последний путь уже не впереди уходящего войска.
15 апреля остановились в немецкой колонии Гначбау. Здесь Корнилова неприметно опустили в землю его конвойцы, сравняли это место с землей, чтобы не обнаружили красные. Из генералов лишь Деникин «стороной, незаметно прошел мимо, чтобы бросить прощальный взгляд на могилу».
На следующий день в Гначбау появились красногвардейцы. Прослышав, что белые тут что-то зарывали, решили –– золото! Начали копать и действительно наткнулись на свежее, золотое для них захоронение. Найденный труп Корнилова потащили на телеге в Екатеринодар. На соборной площади там выкинули тело на мостовую. Сорвали с него одежду, топтали ногами, превратив в бесформенную массу. Повесили голого покойника на дереве, веревка оборвалась –– над упавшим телом снова глумились. Потом перевезли его на городскую бойню, где сожгли останки.
21 апреля главный редактор московских «Известий ВЦИК» Стеклов (Нахамкис) написал в своей газете: «Со смертью Корнилова отходит в историю целая полоса российской контрреволюции». Это правда. Так закончился Ледяной поход, но он доказал, что есть «светоч».
Белые добровольцы были страшны в бою с противником, но после него обретали сдержанность, врожденную культуру, благородство. Они были христиански «отходчивы». Побеждавшие числом красные злопамятно мстили, беспощадно расправляясь и с беззащитными, о чем потом будет систематически сообщать «Деникинская комиссия» по расследованию их зверств.
Дико, что спустя время в СССР вдруг появятся «добровольцы», которые –– комсомольцы. Для них композитор Фрадкин сочинит шлягер «Комсомольцы-добровольцы». Такая же история с украденной еще у сражавшихся истинных добровольцев песней первопоходников:
Слушай, гвардеец,
Война началася.
За Белое Дело
В поход собирайся.
Смело мы в бой пойдем
За Русь Святую...
В кривом зеркале красных исполнителей «гвардеец» превратится в «товарища», а «Русь Святая» станет «Властью Советов».
|
|
| |
|
