В.Черкасов-Георгиевский «Десантник Кондрат, московская Немецкая слобода, Петр Великий и Карл Великий» -- Фрагмент из романа «ЧЕМ НЕ ШУТИТ ЧЕРТ»
Послано: Admin 21 Сен, 2010 г. - 11:49
Литстраница
|
2
Унывать я не имел права. Поэтому дальше стал вспоминать, что не столь комфортабельно направлялся когда-то тоже в Германию, тоже плотник и пьяница император российский Петр Первый. Помимо двух общих квалификаций я с Петром Великим и немецким, иностранным следом в русской истории связан, мать честная, сызмальства.
Родился я в Москве на северо-восток от Садового кольца у станции метро "Бауманская" - на бывшей Немецкой (сегодня Бауманской) улице, в бывшей Немецкой слободе. Тут жили иностранцы и все заморские друзья царя Петра. Мальчишкой я ошивался здесь у осадистого дворца основного из них - Франца Лефорта. В ватагах с ребятами путешествовал через речку Яузу и Лефортово в Измайлово, где в сараях вокруг дворца своей матушки тоже пареньком Петр отыскал его первое судно – английский бот.
Произрастал я, увы, не под журчанье сверчка, а под грохот трамваев. Но ходил-то я в школу имени А.С.Пушкина. На ее месте стоял когда-то дом, где лучший русский поэт появился на свет. Крестились мы с ним в одной и той же церкви неподалеку - Елоховской. Жил недалеко от нас, на Новобасманной, и знаменитый приятель Пушкина - выдающийся чудак Чаадаев, философски раздолбавший Россию за отсталость в христианском понимании жизни. А на Старой Басманной до сих пор светит колоннадой особняк, где декабристы обсуждали свои масонские дела.
Да что ж излишне скромным оставаться! Собор в честь Василия Блаженного на Красной площади по всему миру знают. Василий-то святой также был с наших дворов. Родился юродивый и помер здесь еще в селе Елохово, прозывавшимся так по местному ручью Ольховец. Студентом же я учился в Инженерно-строительном институте тоже рядом, на известнейшей в старой Москве трактирами площади Разгуляй, что, наверное, также мемориально помогло мне не дождаться диплома.
Я так вам расскажу. Тенисты таинственностью скверы моего детства: и у нашей краснокирпичной школы, сердцевиной которого бюст юноши Пушкина, и у Елоховского Богоявленского собора, и у бывших казарм суворовского Фанагорийского полка на Бауманской, и у Яузы, в какую спускал Петр свой ботик.
Эти скверы как волны в каменной буре московских зданий самых разных возрастов. Они изумрудны и величавы летом, когда мимо, бренча, взметая пыль, несутся трамваи и толпы покупателей снуют в скопище магазинов. Скверы задумчивы в вязи оснеженных ветвей и стволов зимой, несмотря на визг тормозов по промороженным рельсам и кучи школьников, студентов из Высшего Технического училища (теперь университета), топчущих их подножье.
Там мне порой казалось, что и Василий Блаженный с крестом на покрытой струпьями груди, и царь Петр, едущий по Немецкой слободе к своей возлюбленной немке Анне Монс, и мальчик Пушкин, вприпрыжку бегущий в дом к своему дяде Василию Львовичу через Разгуляй, все они вот сейчас, как задумывался, со мной, здесь. Исчезал временной провал...
Петр Великий, что ж? В Коппенбурге на ужине у курфюстин ганноверской и бранденбургской хватал еду руками, поцеловал 10-летнюю принцессу, испортив ее прическу и приподняв за уши. Поэтому, возможно, и стала та девчонка в будущем матерью Фридриха Великого.
На Западе Петр хорошо учился производственным ухваткам. А не захотел, например, вникнуть, что пьют в Амстердаме и Лондоне не с такой замашкой, как иностранная рвань московской Немецкой слободы.Да и у нас тогда народ беспричинной выпивкой гребовал: грешно. Это позже под присмотром резкого Петра и интернационалистов допилась до террора и революций простодушная Русь.
Историк Ключевский неглупо о царе Петре написал:
"...Он не был охотник до досужих общих соображений; во всяком деле ему легче давались подробности работы, чем ее общий план; он лучше соображал средства и цели, чем следствия; во всем он был больше делец, мастер, чем мыслитель...Мастеровой характер усвоенных с детства занятий, ручная черная работа мешала размышлению, отвлекала мысль от предметов, составляющих необходимый материал политического воспитания, и в Петре вырастал правитель без правил, одухотворяющих и оправдывающих власть..."
Любил Петр Великий простую российскую водку. Но уважал царь, например, и хитрую вещь - флин: пиво, подогретое с коньяком и лимонным соком. Художество выпивать Петр, как и всё, что в руки попадет, довел до совершенных форм. Организовал Коллегию пьянства: Сумасброднейший, Всешутейный и Всепьянейший Собор. Во главе «патриархом московским и всея Яузы», князем-папой поставил Зотова Никиту.
Тот с пяти лет царя грамоте обучал и также искусно держал стакан.
При князе-папе действовал конклав Двенадцати кардиналов: как один законченные алкоголики, отъявленные по всей Москве.У них - огромный штат «епископов, архимандритов, других священных чинов», заслуживших саны питьем вусмерть и "носивших прозвища, которые никогда, ни при каком цензурном уставе не появятся в печати".
Петр был удостоен лишь «сана протодьякона», почему и не пропил Россию. Но он со всем своим государственным пылом тщательно разработал Собору Устав. До мельчайшей законодательности определил избрание, поставление папы, рукоположение на разные степени иерархии пьяниц. Гению Петра современные, тупо придуманные наркологами три стадии алкоголизма не канали.
Самой святой заповедью ихнего ордена было ежедневно напиваться и обязательно - падать спать. Царствовал завет:"Служение Бахусу и честное обхождение с крепкими напитками".(Без честности, очевидно, алкоголику ни в пьянке, ни в трезвости пути нет.) Для пьянодействия соборяне ввели свои облачения, молитвословия, песнопения. В звания архиерейш и игумений посвящали женщин из тех, кто в горящую избу взойдет.
Раньше в церкви перед крещением спрашивали:
- Веруешь ли?
На Петровом этом соборе новобранца вопрошали:
- Пиеши ли?
Какому-нибудь иностранцу, вдруг поселившемуся бы в Немецкой слободе с идеями трезвенничества, житья б не было.Таких "мудрствующих еретиков-пьяноборцев" собор предавал анафеме.Да и любой, соборские научные люди считали, кого не хватись, ежели пропадает в трезвости, - подлец и грешник. Этих торжественно отлучали от всех кабаков государства российского.
Коллегия есть Коллегия. Ночью человек двести на святках несется в Москве или Питере на десятках саней.Впереди красномордый патриарх в жестяной митре, с жезлом в руке.Песни и дикий свист.Куда понравится, туда и ломятся.Хозяин дома обязан напоить и дать денег за "славление". Чуть он растерялся - штраф. Бокала три вина или сразу "орла"- большой ковш в глотку.Лучше самому, а-то неосторожно зальют.
На масленицу раз в конце придворного обеда царь повелел князю-папе Зотову отслужить Бахусу.Гостей заставили к патриарху подходить и преклонять колена.Он, из стакана хлебая, другой рукой их осенял сложенными накрест двумя трубочными чубуками - точно так, как архиереи в церкви благословляют дикирием и трикирием.Видимо, чтобы не упасть, владыка этот, схватив свой жезл, вдруг заплясал трепака... Сбежать оттуда удалось только одному иноземному послу.
На первой неделе великого поста Собор возьмётся каятся. Едут по улицам в вывороченных полушубках на ослах, волах или в санях, запряженных медведями, свиньями, козлами.Крику нет, но по-прежнему поголовно пьяные.
Когда предводитель Коллегии пьянства Зотов Никита от вредной должности помер, выбран был в князья-папы пропитой
генерал-лейтенант Иван Бутурлин.Мало того, что он попал под Нарвой в шведский плен и десять лет там просидел, пришлось новому главному алкоголику как преемнику Зотова жениться и на его старухе-вдове. Венчали их в присутствии всего двора в Троицком соборе Петербурга по всем правилам Всепьянейшего Собора. Вместо большого формата Евангелия, применявшегося в обычных случаях, использовали ящик водки.
Да, много чего Ключевский, другие понаписали о Петре Великом. А есть и такая история.
За несколько дней до победы при Гангуте между Гельсингфорсом и Аландскими островами темной ночью на крейсировавшую здесь русскую эскадру обрушилась страшная буря.На флагмане между офицерами началась паника: берег исчез из видимости.Петр кликнул матросов и бросился к борту.Командиры упали перед ним на колени, чтобы не рисковал.С кренящейся палубы царь спрыгнул в шлюпку, скачущую в шквалах воды.Волны погребали, матросы в смятении не владели веслами.
Петр схватился за руль:
- Чего боитесь? Царя везете! С нами Бог!
Он довел шлюпку до берега. Разжег костер, чтобы указать путь эскадре. Налил сбитня согреться гребцам. Мокрый насквозь Петр лег и заснул под парусиной у огня...
Ездивший и в Париж, будущую Мекку русской аристократии, Петр говорил:
- Хорошо перенимать у французов науки и художества, и я бы хотел видеть это у себя; а в прочем Париж воняет.
О всей Западной Европе однажды царь сказал так:
- Европа нужна нам еще несколько десятков лет, а потом мы можем повернуться к ней задом.
Далеко нам от царей.
3
Встречать в аэропорту Франкфурта-на-Майне меня должен был Клаус.
Когда наш самолет приземлился и я вышел с таможенного контроля, сразу приметил Клауса среди встречающих. Крепеньким был Клаус, моих лет, с нордическим шнобелем, мохнатая грудь под рубашкой. Являлся когда-то военным летчиком.
Мы сели в его тачку.
Ехать надо было в старинное местечко Саксенхаусен на окраине Франкфурта. Туда из аэропорта можно было добраться, не проезжая городской центр.Клаус, не подозревая, что я здесь уже бывал, гостеприимно повез меня через него, чтобы красоту и мощь показать своего "Майнхэттэна". Так еще в тон нью-йоркскому центральному району Манхэттэн Франкфурт-на-Майне называют, и оправданно.
Мы неслись по знаменитым гладью немецким автобанам, где дорожные указатели рассказывают об окрестностях до десятка метров, где в неумолимую разметку трассы водители точёно вписываются на привычной скорости 120-140 километров в час.
Движешься как в отчеканенном мультфильме, среди также безупречного зеленого пластелина лесов-полей. Потом замаячили великолепные пирамиды небоскребов германского Майнхэттэна. Таков современный писк архитектуры, американская примета этой древней европейской земли. На ней Римская империя обломала зубы. Еще перед Рождеством Христовым, более двух тысяч лет назад германские племена бились здесь с римлянами насмерть.
Самыми резкими из германцев были франки. В конце пятого века они начали создавать Франкское государство. Король Хлодвиг I разбил римлян, отняв у них владения в Галлии, сел править в Париже.В VII-VIII веках король, потом император франков Карл Великий подчинил почти всю Западную Европу. Король Оттон I в десятом веке отхватил еще и Северную, Среднюю Италию, занял Рим, основал Священную Римскую империю германской нации. Город Франкфурт, что в переводе: "Франкский брод",- был первой столицей Оттона I, местом избрания германских королей, затем императоров Священной Римской империи, а позже и их коронации.
Побывал Франкфурт и вольным имперским, и просто вольным городом в XIX веке в Германском союзе, когда заседал здесь его сейм; потом он входил в состав Пруссии. Франкфуртом-на-Майне город, куда я ехал, назвали, возможно, чтобы не спутать с Франкфуртом-на-Одере, но одерский-то за Берлином, на границе с Польшей - 1253 года рождения. О Франкском же броде на реке Майн слышно было уже с 794 года.
Лежит этот старик с небоскребами на перекрестье востока от Бельгии, Люксембурга, севера от Швейцарии. За Франкфуртом к Люксембургу, к Рейну-реке тянутся виноградники и замки Висбадена, где после слушания франкфуртской оперы еще великий русский писатель Гоголь был восхищенным экскурсантом.
В швейцарском направлении на устремляющимся здесь вниз, приграничном с Францией Рейном за престижным поучиться для
русских XIX века университетом Гейдельберга простираются курорты горного леса, минвод Шварцвальда. На одном из них, Баден-Бадене, где и сейчас лучшее в Европе казино, писатель Достоевский в рулетку дотла проигрался наличными. Выпросил он тогда у жены заложить свой свадебный ей подарок - брошь и серьги с бриллиантами, рубинами. Но и с этого ему, хоть и ловкий был романы писать, отыграться не пофартило.
Я, парень из русской Немецкой слободы, в такой акватории чувствовал себя занимательно. И был рад, что Клаус въехал во Франкфурт мимо особо современной диковинки этого города: огромной плоской фигуры человека-молотобойца. Кузнец этот ростом в пару этажей дома рядом безостановочно ковал что-то железное, как у нас при коммунистах шутили. Но этот-то умелец на шарнирах был символом того, как после сокрушения на Второй мировой войне с блеском вновь выковала себя Германия.
К Саксенхаусену из центра города мы переезжали по одному из частых здесь через реку Майн мостов. Их не спутаешь: каменно-арочные, в скульптурах при въездах; бетонными стрелами; в шатрах из железных конструкций. Оглянешься над водой - Франкфурт причудливо тебя обнимает. Кофейно-голубая, хлопковая стынь небоскребов в готической паутине кирх, башен, шпилей центра города. Приземистое заречье в зелени раскидистых деревьев долины Саксенхаусена, пристани музеев, где царит неоготическая 80-метровая башня Кирхи Трех Королей.
Камни этих вод седые. Они помнят отряды Карла Великого...
Вьются на ветру темно-голубые штандарты. Позвякивают наборные лепестки кольчуг военачальников. Улыбается один из передних всадников - любитель женщин Карл в золотой короне обручем через лоб. При его дворе собирается Академия: первые философы, ученые средневековья, поэты. На его землях в скрипториях при монастырях каллиграфически переписываются книги. Мастера режут по кости, выделывают миниатюры. Каменными знаменами реют резиденции-пфальцы с дворцом и капеллой, замки укреплений-бургов, базиликальные церкви в шипах вестверков: две-три башни, взметнувшиеся над плоской поперечной кровлей...
Германцы Карла Великого, римлянами называемые "варвары", идут! До русского Петра Великого еще 800 лет.
|
|
| |
|
