ПАМЯТЬ РАСКАЗАЧИВАНИЯ. ДОНСКИЕ ВЕТЕРАНЫ КАЗАЧЬЕГО СТАНА.
Послано: Admin 29 Янв, 2025 г. - 13:36
Казачество
|
24 января был День памяти жертв геноцида казачества. В православных храмах России и мира поминали всех убиенных казаков, погибших в результате геноцида казачества, развернутого большевиками в 1919 году. Жертвами этого геноцида стали более 3-х миллионов представителей казачества — от новорожденных детей до седых старцев. 24 января 1919 года вышла палаческая секретная директива (циркулярное письмо) Оргбюро ЦК РКП (б), положившая начало геноциду казачества на государственном уровне.

ФОТО 2000-х годов – слева направо:
бывший хорунжий 5-го Донского полка 15-го Казачьего кавалерийского корпуса Ю.Г.Болоцков;
бывший портупей-юнкер 1-го казачьего юнкерского училища Казачьего Стана Русской Освободительной армии В.Н.Аксёнов;
бывший кавалерист 1-го Донского казачьего полка Группы Походного атамана С.В.Павлова П.С.Богданов;
бывший хорунжий Казачьего Стана РОА В.Г.Пивоваров.
+ + +
БОЛОЦКОВ Юрий Георгиевич родился 11 ноября 1926 года в станице Верхнекундрюченской Ростовской области. Он потомственный донской казак, один из его предков поименован на единственном в России памятнике казакам участникам Русско-японской войны, что близ родной станицы Болоцкова. На 2-й мировой войне Ю.Болоцков был хорунжим пятого Донского полка 15-го Казачьего кавалерийского корпуса генерала Гельмута фон Паннвица, пережил выдачу в ГУЛАГ казаков в Лиенце, в СССР провел 15 лет в Норильских лагерях.
Юрий Георгиевич прекрасно играл на скрипке, был высоко эрудирован и любознателен. У всех знавших его было ощущение, что общаются со своим сверстником – настолько был харизматичен и общителен, балагурил. Часто навещали Ю.Г.Болоцкова казаки, чтобы слышать бодрый голос и видеть веселый взгляд 90-летнего старца. Скончался Юрий Георгиевич в 2016 году.
+ + +
В 2016 году в Ростовской области скончался и бывший портупей-юнкер 1-го казачьего юнкерского училища Виктор Никитич АКСЁНОВ. О смерти ветерана так написал тогда в Фейсбуке генерал Всевеликого Войска Донского за рубежом В.П.Мелихов, он создатель казачьего мемориала «Донские казаки в борьбе с большевиками» и музеев Антибольшевистского сопротивления на Дону в станице Еланской и под Подольском:
«Умер Виктор Никитич... Один из последних ветеранов Казачьего Стана. Тяжелая утрата для всех казаков. Впервые мы увиделись с ним на открытии Мемориала в 2007 году и после этого уже ежегодно встречались у нас в Еланской, где собирались все наши старики. Старики - по возрасту и пережитым страданиям, но сильные духом и молодые своей жизнерадостностью. При наших встречах он много рассказывал о своей нелегкой жизни, встречах с теми, кто ещё из казаков оставался жив после Гражданской, о том, как П.Н.Краснов спас его, направив учиться в юнкерскую школу. При этом всегда вспоминал слова Петра Николаевича, сказанные ему в Италии в 1944 году: "Казаки никогда холопами не были и не будут"...».
+
Из воспоминаний ростовских казаков, навестивших В.Н.Аксёнова:
«Январь 2010 года. Мы приехали к Виктору Никитичу Аксенову - портупей-юнкеру 1-го Казачьего юнкерского училища, легендарному ветерану. Садимся за стол, беседуем. Виктор Никитич рассказал:
-- Доводилось видеть мне и бандеровцев: было это в 44-м, в Польше. Мы на нескольких подводах везли в полк хлеб с пекарни. Тут-то к нам с высотки спустилось трое людей, у каждого по пулемету MG42. Расспросили нас, кто мы такие. Потом попросили у нас три ковриги хлеба, мы им дали и поехали дальше.
-- В Италии итальянцы относились к нам хорошо. Скажу больше: мы дружили с партизанами-бадольовцами, друг друга не трогали. Коммунистические партизаны казаков боялись как огня и прятались в горах. Многие итальянцы приглашали нас, юнкеров, к себе домой, любили с нами поговорить.
-- Юнкера носили нарукавные нашивки по принадлежности к казачьим войскам: донцы — ВД, кубанцы — КВ, терцы — ТВ. Весной 45-го, когда казаки перешли в подчинение генералу Власову, весь состав училища поменял нашивки на РОА.
-- Когда геройский полк Бондаренко вернулся из Варшавы, то он привёз с собой множество трофеев. Меня и нескольких других отличившихся юнкеров наградили золотыми часами. Тут мне один казак предложил поменять эти часы на автомат ППШ: я и сменял. Я мечтал вернуться в Россию, где такой автомат мне пригодился бы, а часы вряд ли. После этого вызывает меня мой командир и говорит:
- Дурак ты, однако, Витя.
- Почему?
- А потому. Дай-ка сюда автомат. Вот: в диске всего один патрон! Ну и балда ты! Отдать часы за, считай, негодный автомат!
- Попаду в Россию, там найду тогда патроны.
В Россию я попал, да не так, как мечтал. В СССР нас выдала палестинская бригада английской армии...
А звонок на мобильнике Виктора Никитича Аксёнова играл русский гимн "Боже, Царя храни".»
+ + +
БОГДАНОВ Петр Стефановичё - родился на Петров день 12 июля 1926 г. в хуторе Богданов станицы Калитвенской бывшей Области войска Донского. Происходил из казачьего рода, ведущего свою родословную от основателей хутора. Отец Петра Стефановича был писарем казачьей сотни в Донской армии, впоследствии дважды арестовывался. В 1933 году от голода умерла старшая сестра Пети.
На 1941 год Петр Стефанович учился в средней школе поселка Лиховского. Вместе со своими товарищами ухаживал за колхозными лошадьми, верхом возил почту из районного центра в родной хутор. При бомбежке немцами ж/д станции Лихая его отец лишился ноги, а во время облавы в хуторе румын застрелил младшего брата Пети, спрятавшегося в погребе. От отправки на работы в Германию П.Богданова спасли казаки одной из сформированных в Каменске (районном центре) сотен. Донцы забрали его из-под конвоя вместе с другими земляками в районе станции Замчалово.
Со 2-й Каменской сотней под началом сотника Сытина Петр Богданов стоял в Саур-могиле на реке Миус, вместе со своими хуторцами охранял немецкий аэродром, через Украину отступал на запад. Их сотня влилась в ряды 1-го Синегорского Атаманского казачьего полка, которым командовал войсковой старшина Журавлёв. Довелось Богданову присутствовать на похоронах Походного атамана Павлова в Белоруссии. Вспоминал, как за гробом шел оседланный атаманский конь, который плакал и слезы капали прямо на гроб покойного хозяина.
В Италии Петр попал в Юнкерское казачье училище, организованное по инициативе П.Н.Краснова. Богданов вспоминал о встрече с ним на пути из Италии в Австрию, весной 1945 года:
"-- Мы, четверо ребят, свернули на небольшую площадку, где нам предоставили грузовую машину. Тут находились двое австрийцев. Они собрали свои вещи в рюкзаки и сумки. Предложили нам вместе пообедать. После обеда они дальше пошли. Мы положили свой ящик с провизией в кузов, и решили ехать на грузовике, но никто из нас не имел понятия о вождении автомобиля. Только Сережа Оверченков когда-то катался с отцом на тракторе. Завели, а тронуться не можем, один сидит за рулем, а мы вокруг крутимся, заглядываем под низ, но увы. И тут повернул к нам с дороги легковой автомобиль, из него вышли двое и подошли к нам. Мы стали «смирно», узнав генерала Петра Николаевича Краснова. Он спросил: "В чем задержка, ребята?" Мы ответили, что нам дали машину, а мы не можем тронуться. Он тут же к своему шоферу: "Вася, посмотри, что с машиной". Шофер повернул в кабине рычаги и объяснил, как двигаться. И мы поехали своим маршрутом".
Оказавшись в казачьем лагере под Лиенцем, отыскав своих хуторцов, Петр Богданов принял участие в трагических событиях 1-го июня, развернувшихся тогда в 1945 году в долине реки Дравы. Он рассказал: "1 июня с раннего утра началось соборное богослужение. Английские солдаты выполняли приказ: молящихся людей выхватывали из толпы, бросали в грузовики и везли к вагонам, сопротивляющихся жестоко избивали. Многие вырывались, бросались в реку, бежали в горы. По ним стреляли. В результате беззащитных людей погружали в скотные вагоны, составы под конвоем британских солдат направлялись в зону советской оккупации". После выдачи в Лиенце Петра Богданова отправили на спецпоселение в г.Кемерово на шахту "Северная".
Домой Богданов вернулся в 1952 году. Жил и трудился в родном хуторе. С большой радостью встретил так называемое "возрождение казачества", в 1990 году создал школу верховой езды. Но через год из-за воровства у него лошадей и отсутствия какой-либо поддержки, вынужден был прекратить эту работу. Богданов, продолжив начатое его дедом и отцом дело, написал историю родного хутора и за свои скромные сбережения издал ее мизерным тиражом, бесплатно раздав все брошюры нынешним жителям хутора, в библиотеки, организации, знакомым и близким людям. Петр Стефанович принимал активное участие в восстановлении поруганного большевиками хуторского Свято-Никольского храма.
В трагически-юбилейном 2005 году П.С.Богданов вместе с оставшимися в живых казаками-участниками событий в Лиенце, посетил Австрию, побывал на казачьем кладбище города Лиенца, помолился о всех погибших и умерших своих соратниках, прошелся по тем местам, где был в 1945 году. До последнего месяца жизни не прекращал он переписки с представителями казачьей эмиграции, контактировал с казачьими организаций на постсоветском пространстве. Состоял почетным членом Общества ревнителей Лейб-Гвардии Атаманского полка.
Вот важное свидетельство того, что казаки, даже когда судьба разделила их линией фронта, остаются казаками. Примером тому была дружба Петра Стефановича Богданова с Михаилом Даниловичем Красновым, который являлся артиллеристом РККА. Корни этих двух казаков из одной станицы. Михаил Краснов был награжден орденом Красного Знамени, орденом Отечественной войны II степени, медалью "За отвагу", имел боевые ранения. Краснов был знатоком донской песни, казачьей истории и культуры. С 1990 года Михаил Данилович тратил немало сил и средств на воспитание молодежи в традициях донского казачества вместе с П.С.Богдановым.
Умер Петр Стефанович Богданов в родном курене 6 сентября 2015 года.
+ + +
Василий Григорьевич ПИВОВАРОВ (1925-2013) – бывший хорунжий Казачьего Стана. Он начал свою войну, чтобы за расстрелянных родителей отомстить, в 1943 году в Атаманской сотне 1-го Донского полка атамана Войска Донского полковника С.В.Павлова, потом по всей Европе воевал в казачьих соединениях вермахта, пока весной 1945 не попал с Казачьим Станом в австрийский городок Лиенц. Я с Василием Григорьевичем Пивоваровым переписывался и перезванивался. Он писал свои письма от руки, я делал их сканы и выкладывал их у себя на сайте «Меч и Трость». Там есть длинный цикл публикаций на эту и другие темы в рубриках «КАЗАЧЕСТВО» и «КАЗАЧЕСТВО НА ГРАЖДАНСКИХ ВОЙНАХ».
накроюВ.Г.Пивоваров так рассказывал:
-- Родом я из новочеркасской тюрьмы, где появился на свет в 1925 году. Сразу после родов меня маму расстреляли, а перед этим расстреляли отца и его брата с сестрой. Отец мой был казачьим полковником Русской Императорской Армии, служил в разведке, потом воевал против большевиков. После занятия будёновцами в 1918-м нашей станицы Кривянской мой отец с офицерами, казаками и казачками, почти без патронов, при одном орудии и тремя снарядами, ушли в побег в Заплавы. Сидят в камышах, обсуждают, что делать. Надо, решают, в атаку идти, а то ведь всё равно деваться некуда – придут будёновцы и перебьют. А тут мальчишки с Кривянки бегут: «Кто тут Тарасовы-Пивоваровы?» Мама моя приёмная (которой стала после расстрела моей родной мамы) в девичестве Тарасова, и отозвалась. А мальчишки: «Тётка Дуня, Буденный в Кривянке твою мать, бабку Тарасиху на груше за ноги повесил, у неё юбка задралась и всё видать! Гы-гы-гы!»
Стало тут тихо-претихо. И в этой тишине мама моя будущая приёмная подходит к свёкру, снимает с него пояс с наганом, цепляет его себе, подходит к арбе, берёт карабин, патроны, выводит коня… А за ней и другие казАчки, таким же макаром. Тут уже казаки кричат: «Стой, Дуня, стой! С утра пойдём, иначе за просто так перебьют! Но прежде надо всё разведать». И к ребятишкам: «Орудия у Будённого есть?» «Три пушки он на Заплавы направил, вам подвалит!» Тут дед Никиша вперёд выступил: «Я, говорит, - гвардеец Его Императорского Величества, пушкой командовал, у меня три лычки, мне Его Величество орудие доверяли! Пусть ребятишки бегут и точно скажут, где у Будённого эти пушки стоят, а я, как в атаку пойдёте, их накрою!» Сбегали, рассказали. Утром, в четыре часа, когда казаки с казачками к Кривянской по яру, по низине выдвинулись, дед Никиша ещё раз возле орудия, у которого даже прицела не было, руками поводил, примерился и тремя оставшимися снарядами, три будёновские пушки покорёжил.
Пошли казаки в атаку. Но под моей будущей приёмной мамой лошадь сильнее оказалась: мама вперёд всех вырвалась доскакала до дерева, где бабка Тарасиха вверх ногами висела и давай садить по врагам из нагана. А следом отец мой скакал и из маузера садил… Мало кому из красных удалось тогда уйти, да и сам Будённый едва спасся: броневиком его один прикрывал (потом казаки броневик этот всё равно сожгли), да ординарцы ему успели коня подвести. Ранен был Будённый в Кривянке, как потом и сам вспоминал, пулей из нагана, но ускакал…
За что меня фашистом обзывали? Какой я фашист? Я – казак! С уходом красных с Дона наш школьный учитель Попов стал станичным Атаманом, и 256 молодых ребят из одной лишь Кривянки к нему, а не к Гитлеру пошли! И я пошёл. Попросил у моей приёмной мамы благословения. Взяла мама икону: «Иди -- благословляю!» На Миусе страшные, кровавые бои были. За Миус я от Походного атамана Павлова два Креста получил, наградное оружие. Тогда же и хорунжего присвоили. Но в основном я в разведке воевал.
А из наших мало кто домой вернулся. Помню, как в Лиенце, при выдаче на сталинскую расправу, сколько кровищи текло… Англичане под мостом, над Дравой целую роту штыками вверх поставили, но бабы всё равно сначала детишек на эти штыки бросали, а потом и сами прыгали: никто добровольно возвращаться на «родину» не хотел. Так всю эту английскую роту в Драву и утянуло… Посекло меня слегка возле того моста осколками немецкой лимонки, крышечку с которой какой-то, на негра уж больно похожий, чудила свернул и за верёвочку побалтывал. Когда я это увидел и понял, что долго он так не побалуется, то крикнул казакам, чтоб ложились, а сам развернулся и побежал. Тут-то меня и зацепило осколками.
А ночью, на сонного и, слава Богу, уже перевязанного, навалились, скрутили проволокой руки и – в вагон. На австрийской границе – остановка… Руки мне ещё в вагоне развязали: выхожу в мундире, при трёх крестах. А тут советский полковник, при орденах: «Ты откуда?» «С донской Кривянки». Как толкнёт меня в сторону: «Немедленно раздевайся – вон тряпки!» Гора всякой одежды, как понял потом, оставшейся от расстрелянных казаков, власовцев и бандеровцев – Украинского вийска, рядом высится. Я быстро переоделся, а полковник наказывает: «Говори, что нигде не воевал и хнычь побольше!» Иду дальше, гляжу - за столом чекистня сидит. «Где служил?» «Да нигде не служил, в обозе я хны, хны, хны, да копал хны, хны, хны...» «А чего хромаешь?» «Да это американцы с самолёта хны, хны, хны.» «А чего плаксивый такой?». Так ведь хны, хны, хны…» «Иди на х..й отсюда!» И полковник тот, смотрю, тоже подходит: «А ну вали, пока не схлопотал!»
Спас он меня тогда. Но не надолго. Погрузили нас, отфильтрованных, в вагоны, и - в Караганду. Но там не приняли, отправили в Кемерово. А и в Кемерово, видать, всё переполнено. нигде таких, как я инвалидов принимать не хотят... И тут, видать, указание сверху пришло: направлять раненных инвалидов по месту жительства... Два года честно в колхозе трудился, а потом смотрю - председатель Фадей Иванович на линейке едет, а рядом незнакомец сидит. Рванулся я к бричке, где у меня пистолет заначен был (когда домой возвращался один краснофлотец уговорил махнутся на мои часы – мол, домой вернёшься, на родные места поглядишь и стреляйся, чтоб энкавэдисты не мучали). Решил, что пришла пора стреляться. Но тот, что рядом с председателем сидел, спрыгнул и дорогу мне преградил. И пошло-поехало…
Сначала дали мне 10 лет лагерей, потом, когда дознались, что я обоза и в глаза не видел – всю войну, почитай, с коня не слазил – вломили 25 лет сроку. Тюрьмы, пересылки, лагеря… Самые страшные – Питерские и Соликамские. Да ешё дорога Москва-Пекин, где, почитай под каждой шпалой русские кости лежат. Может, потому я все муки выдерживал, что Богу постоянно молился. И перед зачтением приговора – «вышка» на 25 лет заменённая – тоже молился: «Господи, стерплю я только для Тебя». И улыбаюсь. А они зверят. Они вооружённые, а я голый казак стою. В одной рубашке порватой и штаны. Стою перед ними и 2 штыка сзади торчат. Одного меня боятся. Я же голодный, меня только шумни и я упал. А они сытые, мордатые, а боятся: «Чего смеёшься, знаешь, что тебе будет?!» А я улыбаюсь: «Господи, стерплю всё ради Тебя». Было ещё: перед следователем сижу, руку щепоткой как на молитву на коленях держу, а он как заорёт: «Ты что, меня за сатану считаешь!!?» «Как можно, гражданин начальник?»
Когда в Ростовский лагерь попал, смотрю, трое священников-зэков в кучку сбились и молитвы тихонько читают. Подождите, говорю, давайте пропоём: «Отче наш, иже еси на небеси…» Они мне: «Что ты, что ты, начальство услышит, и - в карцер.» Ничего, говорю, пропоём и в карцере. Пропели мы и «Отче наш», и «Богородица, дева, радуйся», и «Живый в помощи»… И ничего. С тех пор так и молились. Хотя и запрещалось это, конечно. Но начальником там был Марушкин, хотя и чекист чекистом, а вроде как тоже из казаков.
В 55-м я в Кривянку вернулся, сторожем на скотном дворе работать стал. Фашистом меня всё обзывали. А я внимания не обращал. Какой я фашист? Я – казак! Они злятся, а я – ноль внимания. Подскакивают как-то одни: сейчас, мол, тебя, фашистского гада, задавим! Я хватаю кулаком лошадь по башке, лошадь падает. Они заохали: «Поднимайте кобылу-то!» А кобыла не поднимается. Тут бригадир бежит: «Что случилось?» «Да он кобылу кулаком…»
Господь плохого не допускает. Когда трудно, надо перекрестится и сказать: «Терплю только для Иисуса Христа!» И всё спадёт, я на себе сколько раз испытал.
|
|
| |
|