Воспоминания смертника «Кашкетинских расстрелов» Г.А.Черкасова «Воркута». 1936-38 г.г. 7.РАССТРЕЛ.
Послано: Admin 18 Дек, 2023 г. - 13:10
Литстраница
|
Предыдущие публикации — 1.ЭТАП — СЫН Л.ТРОЦКОГО С.СЕДОВ. «КАРЛ МАРКС» ЦОМАХ. КНЯЗЬ ЩЕРБИЦКИЙ. 2.СЕВЕРА — МИМО СОЛОВКОВ. ТРОЦКИСТЫ. БЕЛОГВАРДЕЕЦ МИХАЙЛОВ. ПЕРВОЕ САМОУБИЙСТВО. 3.УХТПЕЧЛАГ – ЛАГЕРНО-УГОЛЬНАЯ ПЫЛЬ. ПРОФЕССОР РОХКИН. ПОЭТ С.ЩИПАЧЕВ. ТРОЦКИЙ-МЛАДШИЙ. 4.ГОЛОДОВКА – ЦИНГА. «ШПИОН» ВАЛЕРА. ОПЕР УСЬКОВ. 5.СМЕРТНИКИ – КИРПИЧНЫЙ ЗАВОД. ПАЛАТКА НА РАССТРЕЛ. КАШКЕТИН. МИШКА ПШЕНИЧНЫЙ. УБИЙСТВО «ПРОКУРОРА». 6.КРЕСТИКИ — КАТАКОМБНЫЙ СВЯЩЕННИК ОТЕЦ ЕГОР. МУЧЕНИКИ. НОВОГОДНИЙ КОНЦЕРТ.
Эти воспоминания Г.А.Черкасова отредактированы его сыном писателем В.Г.Черкасовым-Георгиевским. Георгий Акимович был в 1937-38 годах среди смертников в Воркутлаге на расстрелах под командой лейтенанта НКВД Е.Кашкетина, где уцелел случайно.
Г.А.Черкасов «В последний путь» («На расстрел»). УХТПЕЧЛАГ. Написано в 1960-х годах; холст, масло, 1 х 1,8 м.
7. РАССТРЕЛ — ГРАБЕЖ. В ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ. ОЧЕВИДЕЦ РАХМАТУЛИН.
В январские дни наступившего 1938 года воры npитаились. Они постоянно что-то обсуждали с Мишкой Пшеничным. Через своих в комендатуре они наладили прочную связь, тянущуюся в ближайший лагерь и даже в тундру к оленеводам. У них стали чаще появляться продукты и табак взамен отнятых у смертников вещей. Но для обменов лучше всего подходили деньги.
Однажды ночью вижу на середине прохода, высвеченным лампой, как кучка воров с Малолеткой, eдвa ступая, несет на руках спящего старого армянина. Он вдруг открыл глаза, не успел вскрикнуть — Малолетка задушил его. Воры стремительно унесли тело к себе.
На нарах нацменов вскоре панически закричали, там началась кутерьма, они стали спрыгивать на пол. Кавказцев и азиатов словно вымело из палатки. Кинулись к вышке, истошно взвыли:
— Алла-а-а! Бисмул-ла-а-а!
Стрелки на вышках прицельно держат винтовки стволами вниз. За проволоку зэки не бегут — стрелять нельзя.
Утром в оледенелой одежде нацмены вернулись в палатку. Встали в длинную очередь, выстроенную блатарями для повального грабежа всех обитателей палатки. Из нее конвойные воры слаженно подводили каждого к столам, за которыми кабинетно восседали управители из паханов. Одеяние с разоблачаемых догола зэков передавали подручным для осмотра. Оперативным опытом «шмонов» воры владели безупречно.
Свернуть
Один из бандитских надзирателей разъяснял:
— Раздевайтесь организованно, суки. Бить не будем, вы не в органах.
Одежду дотошно npощynывали, пороли подкладки, отрывали подошвы обуви в поисках денег.
Меня направили к столу Пшеничного. Его сявки осмотрели меня с головы до пят. До нитки-то обследовали только заподозренных в заначках. Я все же стянул с себя рубаху, глядя на Мишку. Тот отвернулся. Его адъютант-раздевала спрашивает:
— Гонтрики есть?
Я не понял этого слова, опустил глаза на свои изорванные ботинки:
— Они старые.
Другой вор уточнил:
— Не то. Деньги, спрашивают, у тебя есть?
Удивился я такому вопросу.
Меня отвели к одевающимся. Троцкист рядом напяливает на себя пиджак с разрезанными в крылья рукавами, говорит мне:
— Грабят всесторонне: и государство, и родные ему «социально близкие».
Неподалеку орудующий вор оглянулся на нас.
— Все равно не мы, а государство замачивать вас будет!
У задушенного армянина, взятого ночью на пробу, в рванине нашли-таки деньги — даровита воровская наводка. И четкость при шмоне повыше чекистской.
Несколько десятков "законников"-блатных без помех проверили, раздели и ограбили двести «незаконных» смертников.
Операция уголовников как бы подытоживала и планы кашкетинских головорезов. Февраль клонился к весне. Нары пустели ежедневно.
Весна 1938 года приспевала, хотя март брел в метелях. В предпоследнюю, прикинул я, команду взяли цвет кодлы с Пшеничным, Сенькой и их любовниками, а также палаточных троцкистов всех до единого.
А в последней партии на расстрел, решил я, идти уж мне со всеми пока уцелевшими.
Троцкисты не могли передвигаться от истощения морозом и голодом, и их посадили, положили в двое розвальней, запряженных клячами. Блатари зашагали следом. Лошадей, тоже еле державшиxся на ногах, вели под уздцы. (См. это на иллюстрации – на картине «В последний путь», написанную автором воспоминаний Г.А.Черкасовым в 1960-е годы. На ней изображены за санями Мишка Пшеничный, Сенька с юнцами-любовниками. На первом плане двое ссученных зэков, вступивших в «самоохрану», связывают руки катакомбному батюшке отцу Егору. Зачем? Возможно, чтобы священник не стал осенять смертников крестным знамением, благословляя их на Христово мученичество. — Прим. В.Черкасова-Георгиевского)
(СПРАВКИ В.Черкасова-Георгиевского --
Кашкетин-Скоморовский Ефим Иосифович
Сотрудник НКВД. Лейтенант. Помощник начальника III отделения III отдела ГУЛАГа. Отбирал 500 кандидатов для расстрела из уже находящихся в Воркутинском лагере (Кашкетинский расстрел).
Годы жизни: 1905-1940
Биографические сведения:
Род. в 1905 г. в Житомире; еврей. Кандидат в члены ВКП(б) c 1926 г. В органах ВЧК−ОГПУ−НКВД с 1927 г. С 02.11.1936 лейтенант государственной безопасности, до 29.01.1939 - начальник отделения 3 отдела ГУЛАГ НКВД СССР. По приговору ВК ВС СССР расстрелян 09.03.1940 в Москве.
https://arch2.iofe.center/person/17594
+
Кашкетин (Скоморовский) Ефим Иосифович (1905-1940, расстрелян) - пoм. начальника 3-го отделения 3-го отдела ГУЛАГа, лейтенант ГБ - (5)III. (Солженицын Александр. "Архипелаг ГУЛАГ". YMCA-PRESS, Paris, 1973.)
"Кашкетинские расстрелы"
Ухта (осн. 1929) - центр Ухтпечлага (Ухтинско-Печорский лагерь, мрачную славу которому создали "Кашкетинские расстрелы" 1937-38 годов. Тогда было расстреляно около 3000 человек. Зекам объявляли о переводе в другой лагерь, вели через тундру, где в определенном месте их ждала группа чекистов с пулеметами. Оставшиеся в лагере об этом не догадывались. Автором оригинальной технологии был помнач лагеря Ефим Кашкетин...
С января по апрель 1938 года он находился в командировке в Воркуто-Печорском лагере, а с сентября по 20 декабря 1938 года — в Ухто-Ижемском. В командировку в Коми АССР он ехал в качестве руководителя оперативной группы для борьбы с троцкистами, для выполнения приказа НКВД СССР № 00409 от 1937 года.
https://www.solovki.ca/memo/kaminski.php )
Багрово сияли опухшие от пьянства рожи конвоиров. Разводящий шел впереди вразвалку с наганом в руке.
Как и всех задержавшихся в живых, эту партию без подготовки «на кирпичиках» свернули на Обдорск. Город этот когда-то начался с Обдорского острога.
Вор, который вместе со мной провожал людей у палатки в последний путь, говорит:
— П…зда нашему казачеству.
Возле огня печей для нашей кучки неизрасходованных на гробовом конвейере очередников освободилось много места.
Небольшая свора оставшихся блатных, пошепталась в кутке, подзывают меня. Подают мне украденное ими мое пальто.
— Слышь, ты парень неплохой. Был бы падлой, разрезали б твое пальто на куски и бросили под нары. На, носи его на здоровье.
Благодетели, мать их в душу… А у меня уж нет душевных сил, чтобы улыбнуться даже про себя.
+ + +
О том как было на Старом Кирпичном заводе, рассказал мне потом зэк-возчик Рахматулин.
На территории кирпичного завода тихо и мрачно как в огромной братской могиле. Но жизнь шевелилась в брезентовых палатках, камерах одноэтажной длинной тюрьмы: лежали на нарах, грелись толпами у печей обреченные на смерть. Их молчаливость, покорность достались оперу Кашкетину с его ратниками дешевой ценой. Три месяца кандидатов на расстрел морили голодом, ограничивали не только в хлебе, а и в воде. Сломили физически и стали знакомиться со смертниками поближе.
Метрах в семидесяти от палаток и тюрьмы на пригорке стояла утепленная мазанка для конвоя и охранников. Одну из ее комнат заняли прибывшие с Кашкетиным московские чекисты для вызовов туда обреченных. В новеньких мундирах, хромовых сапогах они валялись на кроватях, посиживали на стульях с книгой или гитарой в руках. Разговаривали с троцкистами миролюбиво, будто ничего страшного впереди. В это же время в трех-четырех километрах оттуда в тундре в сторону Обдорска оборудовались пулеметные огневые точки для расстрелов.
Старший из троих братьев Каменецких, вернувшись после чекистской беседы, рассказывал:
— Встретили меня приветливо, весело говорили на разные темы, кроме политических. А вскользь запускают, что долго держат нас тут из-за подготовки отправки в другие лагеря. Мол, формируются специальные этапы дальнего следования. Объясняют, что троцкисты не хотят работать в шахтах, а другой работы в этом суровом климате нет, вот и отправят в другую местность. Это вранье! Мы настолько обескровлены, слабы, что не осилим пешком долгий путь, а подвод с лошадями на нас не хватит даже со всей Воркуты.
Первую партию для "дальней отправки" кашкетинцы составили по списку из шестидесяти человек. Перемешали троцкистов с отпетыми уголовниками, чтобы успокоить политиков неоднородностью этапа. Однако включили, например, убийцу Серебрякова, который не заслуживал ничего кроме расстрела. Он был врожденный головорез: тридцатилетний верзила, большие карие глаза, огромный, какой-то трагический рот, а уши маленькие, прижатые к черепу. На роже, всей его повадке лежала печать убийцы. Даже в лагере на Усе, проиграв в карты другому вору свое барахло, Серебряков ночью зарезал того.
Всех тщательно проверили по списку, вещи отправили на розвальнях. Возчиком на них среди других ехал татарин Рахматулин, имевший за это денежную оплату и питание досыта. На подводы с вещами уложили совсем немощных троцкистов. Остальные побрели. Розвальни вскоре ушли далеко вперед. Охранники с винтовками наперевес создавали впечатление будто гонят этап.
Белое безмолвие в мертвой снежной тундре последний раз обнимало их. Уголовники топали шустрее, троцкисты еле брели. Два брата Каменецких шли рядом. Старший — с темными волосами по плечи, нос перебит, как всегда глядел исподлобья. Младший благороден осанкой, красив лицом. Их третий брат был тогда со мной на Усе. Этот проповедывал христианство, частную собственность и демократию, но в формуляр ему все равно записали "троцкист", его расстреляли в одной из предпоследних партий из нашей палатки.
Троцкисты шли молча, вглядываясь туда, где маячат туманные горы Обдорска. Их души знали, что это последний путь. А полумертвые тела двигались словно сани под гору, чтобы замереть внизу.
Партию ждали два замаскированных снежными глыбами станковых пулемета. Конвой приотстал, пулеметы ударили с флангов!
Недострелянных и не поднимавшихся с саней троцкистов добили из наганов.
Рахматулин и другие возчики стащили трупы в штабеля. Облили горючкой, жгли вместе с вещами. Потом в оттаявшей тундре зэки находили несгоревшие металлические предметы: ложки, кружки, ручки, чемоданные углы…
Партии за партиями текли под пулеметы всю зиму. Поле "сенокоса" оцепили вкруговую на пять-шесть километров, в кольце пылали вонючие костры.
В последний раз везли на подводах больных троцкистов, их жен с детьми, прижитых в тюрьмах, других женщин с грудничками. Этих, как уже бывало, всех пришлось рубить шашками, чтобы не зацепить пулями лошадей и возчиков, ведших их, упиравшихся, под уздцы. Рахматулин ругался, что приходилось долго отмывать розвальни от крови.
(Продолжение следует)
|
|
| |
|
