В.Черкасов-Георгиевский «Сретение Господне, о писательском характере»
Послано: Admin 15 Фев, 2014 г. - 19:33
Литстраница
|
Сегодняшнй праздник Сретение Господне символизирует встречу Ветхого и Нового Заветов. Древний старец Симеон, толковник-переводчик Священного Писания с еврейского на греческий язык, долгожданно увидел Младенца Иисуса. В образе сего Сретения уместно говорить вообще о встрече человека с Христом.
За семью печатями внешней жизни, быта, судьбы, творчества, величайших искушений и откровений лежит это сретение у писателей. Казалось бы, писатель, получивший свой редкий дар от Бога, наиболее близок к воплощению одаренности во славу Божию. Однако типичный писатель: поэт, романист, драматург, всякий литератор, – обычно далек от этого.
И.А.Ильин пишет в главе "О чтении и критике" из его книги "О тьме и просветлении"
«Биография поэта не должна заслонять и вытеснять собою его художество. Ни история литературы, ни тем более художественная критика не имеют своим предметом жизнь самого автора. Им позволительно интересоваться его жизнью лишь постольку, поскольку это необходимо для уразумения его художества. Провести и соблюсти здесь верную границу может только нравственный такт и исследовательское чутье ученого. При отсутствии того и другого художественная критика неминуемо выродится в постыдные альковные сплетни или в психоаналитическое разоблачение души распинаемого поэта... Художественный акт, подлежащий воспроизведению, анализу и критике, не определяет собою ни души поэта, ни его внутренней и внешней жизни. Так, поэт может быть религиозным и творить из нерелигиозной установки; он может быть в жизни целомудренным аскетом, а писать непристойные новеллы; он может иметь нежную, лирически-задумчивую душу, тогда как писания его будут рассудочно-холодными; не свершив в жизни ни одного волевого поступка, он может писать драмы и трагедии большого волевого напряжения; он может быть человеком утонченной культуры и аристократического благородства, а творить из злодейски-примитивной, дикарски-хищной установки души; он может быть трезво-разумным человеком, а творить свое художество из юродствующего акта».
Все так, но русская проблема, настоянная на родовом нашем православии, вот ведь в чем, коли говорить простодушно. Француз смотрит -- как написано, немец -- что написано, а русский -- кем написано! Вслед за почитанием святых отцов русские обязательно «биографически» присматриваются к писателям, потому что исконно, по Божию завету, верим Слову, которое «было в начале». Русскому очень важно, кто его произносит в литературе. Беда, что почти всегда высота таланта не соответствует его избранникам в их характерах, натурах.
На счету Пушкина двадцать одна дуэль, которые почти всегда затевал он, а впервые в семнадцать лет вызвал стреляться своего дядю Павла Ганнибала, лишь на последнюю Пушкина вызвал Дантес. Таким же самолюбом, гордецом был Лермонтов. Умолчим поименно о более низменных проявлениях писательского характера в пьянстве, распутстве. Несносен для окружающих гранями своей натуры писатель. Сколь потрясает самый могучий наш классик прозы Лев Толстой уж не похотливыми поступками, а убежденно назвавшим церковное Святое Причастие «окрошкой».
Вслед за золотым веком русской литературы унизился писательскими выходками век серебряный, который «увенчал» своей «семейной» жизнью первый русский нобелевский лауреат Бунин. Советский литературный период я наблюдал по писателям в общении своими глазами. В моей книге «Путешествия. Рассказы о писателях России», изданной в 1987 году, я вычленил лучшее о них. Однако потом часто думал, чтобы написать «Антирассказы». О том, каковы современные модные, популярные писатели РФ, можно убедиться хотя бы по фотоальбому, опубликованному с ехидным заголовком «Русские писатели»>>>
Однако на то великая русская литература, чтобы сияла она нам и личными писательскими примерами, православными, жизненными подвигами литераторов. Неувядаем К.Н.Леонтьев, постриженный во монаха Климента в Оптиной пустыни, скончавшийся в Гефсиманском скиту Троице-Сергиевой Лавры. Здесь же уединился с 1917 года В.В.Розанов, нищенствовал, голодал, похоронен в 1919 у Гефсиманского скита. А сколько пережил под Солнцем мертвых в красном Крыму И.С.Шмелев... Белым героизмом светят нам Н.Гумилев, И.Савин, Н.Туроверов, А.Несмелов, П.Краснов.
Достославно воплотившими свой талант и по православному сретению стали Гоголь и Достоевский. Они по величине дара и жизненной встрече с Христом непревзойдены. Вряд ли появятся им подобные литераторы, хотя бы потому, что той Руси, России, из какой напитались они, уж нет и вряд ли будет. Их человеческий вклад не в какой-то тримудро-уравновешенной натуре, смиренности характера, а в РАСКАЯНИИ.
Достоевский был и несносен, как его собратия по перу; его, бывало, раздражало, что «солнце медленно садится», а жене отрезАл: «Если дура, то держи язык за зубами». Но старец Оптиной пустыни Амвросий после встречи и беседы с Федором Михайловичем охарактеризовал его одним словом: «Кающийся».
Ежели Достоевский был в постоянном движении этом его души, то Гоголь РАСКАЯЛСЯ делом. Он исповедался «Выбранными местами из переписки с друзьями» и уничтожил в рукописи свою последнюю художественную работу – второй том «Мертвых душ». Своей живой душой Николай Васильевич явил жизнь вечную, бессмертную.
Как страшно и восхитительно такое Сретение! Об этом мечтает каждый русский православный писатель.
+ + +
У меня на сей стезе было огромное искушение в конце 1970-х годов. Через знакомого художника я подружился со священником Московской патриархии (ныне он недавно почил). Тогда в Москве оставались действующими всего сорок храмов, и этот батюшка, мой ровесник, выпускник семинарии, затем Духовной академии, служил в одном из самых популярных. Он крепко выпивал, покуривал, и будучи в своей семье отцом пятерых детей, не пропускал дамочек, распахивавших ему объятия. Я потихоньку отошел от него. Разуверился в попах МП, а заодно и в том, что вера Христова облагораживает.
Истинную Церковь с честными священниками я нашел в конце 1990-х в РПЦЗ. Да вот искушение новое – с 2002 года я взялся на сайте «Меч и Трость» за публицистику по Церкви и Белому Делу. Писал резко, беспощадно, с журналистской хлесткостью. В ответ получил помойные моря. Позорили, ильински говоря, не «художественные критики», понимающие что-то в «психоаналитическом разоблачении души распинаемого поэта», а кому не лень самым поганым образом. И все же противники в основном не придумывали мне пороки, а лишь преувеличивали, раздували, передергивали мои некрасивые наклонности, глумились над недостатками, страстями, ущербами моих поступков и натуры. В замесе грехов моей личности они правы.
Эдакого интернет-купороса не мог хлебнуть в век гусиного пера Пушкин за эпиграммы, «Литературную газету», Достоевский за «Дневник писателя». Но их из чернильницы, из устных пересудов «достало» так, что Пушкин стал бретером, Достоевский топил себя в игре на рулетке, а разбогатев по рачительности жены, истерично раздавал золотые монеты уличным нищим. Они выстаивали как могли. Пушкин вел поэтический диалог с «московским Златоустом» святителем Филаретом (Дроздовым), мечтал умереть в монастыре, что потом удалось Леонтьеву, Достоевский каялся. Они жаждали Сретения Господня и Его прощения.
Не можем сравниваться мы с великими талантами по своей меньшей значительности. Но, как и они, знаем – кому что-то одаренное дано, с того по соразмерности и спросится. Ничуть не меньше гениев мечтаем мы не литературным, публицистическим перезвоном, а строем души встретиться с Христом так, чтобы утишиться, обрести в Вере покой. Всегда грезятся умиротворенные слова Симеона Богоприимца, увидевшего Младенца Иисуса на Сретение:
«Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром, ибо видели очи мои спасение Твое, которое Ты уготовал пред лицем всех народов».
|
|
| |
|
