МЕЧ и ТРОСТЬ
29 Мар, 2024 г. - 10:51HOME::REVIEWS::NEWS::LINKS::TOP  

РУБРИКИ
· Богословие
· Современная ИПЦ
· История РПЦЗ
· РПЦЗ(В)
· РосПЦ
· Развал РосПЦ(Д)
· Апостасия
· МП в картинках
· Распад РПЦЗ(МП)
· Развал РПЦЗ(В-В)
· Развал РПЦЗ(В-А)
· Развал РИПЦ
· Развал РПАЦ
· Распад РПЦЗ(А)
· Распад ИПЦ Греции
· Царский путь
· Белое Дело
· Дело о Белом Деле
· Врангелиана
· Казачество
· Дни нашей жизни
· Репрессирование МИТ
· Русская защита
· Литстраница
· МИТ-альбом
· Мемуарное

~Меню~
· Главная страница
· Администратор
· Выход
· Библиотека
· Состав РПЦЗ(В)
· Обзоры
· Новости

МЕЧ и ТРОСТЬ 2002-2005:
· АРХИВ СТАРОГО МИТ 2002-2005 годов
· ГАЛЕРЕЯ
· RSS

~Апологетика~

~Словари~
· ИСТОРИЯ Отечества
· СЛОВАРЬ биографий
· БИБЛЕЙСКИЙ словарь
· РУССКОЕ ЗАРУБЕЖЬЕ

~Библиотечка~
· КЛЮЧЕВСКИЙ: Русская история
· КАРАМЗИН: История Гос. Рос-го
· КОСТОМАРОВ: Св.Владимир - Романовы
· ПЛАТОНОВ: Русская история
· ТАТИЩЕВ: История Российская
· Митр.МАКАРИЙ: История Рус. Церкви
· СОЛОВЬЕВ: История России
· ВЕРНАДСКИЙ: Древняя Русь
· Журнал ДВУГЛАВЫЙ ОРЕЛЪ 1921 год

~Сервисы~
· Поиск по сайту
· Статистика
· Навигация

  
В.Черкасов-Георгиевский. Роман "ОРЛОВСКИЙ И ВЧК". Часть II. СУХАРЕВКА  И  ПОПРЫГУНЧИКИ
Послано: Admin 23 Ноя, 2011 г. - 10:47
Литстраница 
ОБЩЕЕ ОГЛАВЛЕНИЕ>>>



ЧАСТЬ II. СУХАРЕВКА  И  ПОПРЫГУНЧИКИ

Глава первая


Наконец, Орловский получил депешу от Дзержинского, который в ответ на его последнее донесение приглашал в Москву и указывал, чтобы на Лубянке петроградский комиссар по всем вопросам обращался к члену Коллегии и заместителю председателя ВЧК товарищу Якову Христофоровичу Петерсу.

Готовясь к встрече с тем, по дороге в столицу белый резидент вспоминал все, что знал об этом странном чекисте.

Латышу Якову Петерсу было 32 года, на родине он принадлежал к большевистской группировке Латышской социал-демократической партии, в 1907 году был арестован. Отсидев полтора года в тюрьме, Петерс скрылся в Лондон. Там он женился на англичанке и работал гладильщиком в фирме, торгующей подержанным платьем, хорошо освоил английский язык. Вскоре вокруг него сложилась группа членов латышского социал-демократического лондонского клуба, которая увлеклась «эксами» в духе таких же грузинских грабителей их партийного коллеги Сталина. Петерс с десятком подручных нападал на ювелирные магазины и банки, их ограбление на Сидней-стрит в 1909 году по отчаянности вошло в криминальную историю Англии. 

К 1917 году у Петерса росла дочь, но он  бросил семью, когда в России началась революция. В мае Петерс прибыл в Петроград, а после участия в Октябрьском перевороте стал в ВЧК заместителем Дзержинского и председателем ревтрибунала. Летом 1918 года, когда Дзержинский в Москве был захвачен восставшими левыми эсерами, потом ушел в отставку   и с 8 июля до 22 августа не руководил ВЧК, ее председателем являлся Яков Петерс. 

 Петерс был душой «заговора послов» и отменно переиграл в этой чекистской комбинации талантливого Сиднея Рейли, даром что их биографии кое в чем схожи. Рейли, на самом деле – Семен Розенблюм, был тоже имперским инородцем, сыном одесского еврея-маклера. Уехав за границу, в 1890 году он так же женился в Лондоне на ирландке Рейли-Келлерген и взял ее девичью фамилию. В отличие же от коммунистического гладильщика-грабителя Семен-Сидней учился в лондонском университете на химика, принял католичество и получил английское гражданство. 

Рейли шпионил для британцев в Баку, а накануне русско-японской войны в интересах японцев – в Порт-Артуре, разведывал в Петербурге и Японии перед первой мировой войной, и в ее ходе сумел похитить в Германии военно-морские коды. Брюс Локкарт говорил, что Рейли воплощает в себе «артистический темперамент еврея с безумной смелостью ирландца, которому сам черт не страшен», что он «сделан из той муки, которую мололи мельницы времен Наполеона». И такой человек, которым восхищались первый глава английской разведки Камминг и Черчилл, у какого всегда были под руками «одиннадцать паспортов и столько же жен», клюнул на Петерса, тогда замещавшего Дзержинского руководителем ВЧК.

Рейли вообразил, что Петерс больше латыш,  привязанный к жене и дочурке в Англии, чем коммунист. Причем, латыши якобы только и озабочены независимостью их родины. Рейли решил, что главная ударная сила большевиков: латышские военные части в Москве и Петрограде, – воодушевятся идеей свержения коммунистов. После их восстания он сам собирался возглавить новое контрреволюционное правительство по примеру ловких Керенского и Ленина. Спровоцированный чекистскими агентами вместе со своим начальством и коллегами Антанты, Рейли обсуждал идею переворота с Петерсом, уверенный, что такой латыш не будет мешать восстанию латышских полков.

Когда лишь 26 августа, за несколько дней до разгрома их «заговора», Рейли узнал, что в среде латышских «заговорщиков» действуют чекисты, он встретился с Петерсом и был вне себя. Как можно было превратить его наполеоновский замысел в пошлую полицейскую провокацию!

Петерс, как мог, постарался остаться в глазах джентльменов хотя бы вежливым человеком, судьба его английских жены и дочки не были ему до конца безразличны.  Поэтому он столь облегчал содержание под стражей Локкарту, вплоть до свиданий с Мурой. Правда, в то же время Петерс арестовал 8 женщин Рейли, каждая из которых каким-то образом оформила с ним в той или иной степени брак, и посадил их в одну камеру, где они, бывало, дрались...

Таким образом, исследовавший эти факты на длинном поездном перегоне Петроград – Москва господин Орловский, прибыв в столицу, был более или менее готов к своему знакомству с Петерсом.

Увидев в лубянском кабинете Якова Христофоровича, резидент не удивился его своеобразной внешности. У того были длинные густые каштановые волосы как у представителя богемы, открывавшие мощный лоб едва ли не мыслителя. На самом деле Петерс был малограмотен до такой степени, что на папках, лежавших на столе, красовались выведенные его рукой надписи: «входячие», «выходячие».

Нос хозяина кабинета был широк, брови густы, челюсть-скала и плотно сомкнутый рот-шрам – это подходяще для головореза и грабителя, но выражение лица Петерса являлось добродушным и поэтически печальным, словно он в этом кабинете утомился складывать «маузерные» оды и сонеты. Еще бы, на поясе у него висел один маузер, другой лежал на столе. Рассказывали, что Петерс любил допрашивать в стиле Дзержинского: водил заряженным маузером около головы арестанта.

Яков Христофорович гостеприимно улыбался, спрашивая:
– Вас, Бронислав Иванович, не удивило, что товарищ Дзержинский на этот раз адресовал вас ко мне.
– Думаю, что Феликсу Эдмундовичу виднее, и он как председатель Чрезвычайной комиссии, наверное, самый занятой человек на Лубянке. Ему не до того, чтобы лично заниматься с каким-то петроградцем, – с мнимой сердечностью отвечал Орловский.
Петерс недовольно передернул в гимнастерке узкими плечами, с которыми под копной шевелюры казался рахитиком.
–  Поверьте, что вы не «какой-то»! Мы очень ценим ваши контрразведывательные действия против немцев в Петрограде. Так что там наш господин Бартелс?

Орловский стал рассказывать, выкладывая на стол бумаги со сводками, а Петерс внимательно слушал, вставляя замечания. Доложил гость и о своей текущей работе в Комиссариате юстиции, деле попрыгунчиков.

Здесь Петерс оживленно прервал его вопросом:  
– По этому следствию у вас проходит гражданка Мария Бенкендорф?
– Да. Она свидетельница одного из налетов охтинской шайки. – Орловский замялся, демонстрируя следовательскую скромность, и добавил: – Поэтому мне пришлось помогать Марии Ипполитовне и в ее сложных отношениях с ПетроЧеКой.
– Вот как?

Изложил Орловский историю задержания графини и ее вызволение с Гороховой, умолчав, конечно, что провожал ее до комнаты с оттоманкой.

Петерс слушал, широко улыбаясь, потом снова спросил:
– Не правда ли, она могучая женщина?
Резидент притворился не очень понятливым:
– О да, у нее прекрасная фигура.
– Бронислав Иванович, я не о формах графини говорю, а об ее характере, темпераменте.
Последнее слово можно было истолковать и в игривом отношении, Орловский парировал недвусмысленно:
– С характером дамочка, а о темпераменте точно знает лишь господин Локкарт.
Петерс рассмеялся, подмигнул дружески.
– Не только Локкарт, у Муры Бенкендорф всегда бывал и есть широкий круг поклонников. Вам и в теперешнем Петрограде нетрудно убедиться  самому в этом. Но, знаете, – он сделал паузу, – человек измеряется не с ног до головы, а с головы до неба.

Такой афоризм сделал бы честь и православному! Однако опытный агентурщик в первую очередь насторожился, в этих стенах в устах такого лица высказывание больше отдавало провокацией.

Он равнодушно взглянул на собеседника и полюбопытствовал самым скучным голосом:
– Яков Христофорович, когда прикажете приступить к изучению текущей информации по германо-советским отношениям?
– Завтра же и начинайте. Был рад  с вами познакомиться, – сразу же официально завершил разговор Петерс, но, прощаясь, глядел на Орловского крайне заинтересованно.

Впрочем, на самой Лубянке в обществе чекиста № 2 советской республики белому резиденту такое могло и почудиться. 
 
+ + + 
Ночевал Орловский в шикарном номере гостиницы «Националь», предназначенном никому иному, как товарищу Дзержинскому. Но тот при их первой же московской встрече весной пригласил Орловского всегда останавливаться в этих апартаментах, потому что сам постоянно ночевал на Лубянке в собственном кабинете.

На следующий день Орловский, отоспавшись и стряхнув с себя груз напряженной встречи с Петерсом, бодро пошагал на Лубянку, в бывшее здание страхового общества «Якорь», которое заняла ВЧК,  ближе  к обеду. Он собирался заняться делами по своему усмотрению,  радуясь, что пока избавился от фальшиво-радушного, чересчур «поэтического» взгляда Петерса из-под навеса бровей. Однако на проходной ВЧК ему сообщили, чтобы он прежде всего снова зашел к Якову Христофоровичу.

На этот раз Петерс встретил его сосредоточенным и прямо приступил к делу:
– Не судьба вам, товарищ Орлинский, пока браться за контрразведку. Только что мне сообщили о появлении шайки, как это? – прыгунчиков, о которой вы мне рассказывали, в Москве около Ваганьковского кладбища.


– Вы уверены, что это петроградские налетчики?
Петерс внимательно посмотрел на него, очевидно, желая сообщить что-то веское, но почему-то передумал и проговорил небрежно:
– Они самые, есть безусловные свидетельства.
– Вы имеете в виду замороженные трупы?
Все более хмурился Петерс, отвечал еще более туманно:
– Да, есть переохлажденные тела погибших и все, что положено, и, так сказать, не положено этим бандитам… Вы можете немедленно взяться за это дело?
– Яков Христофорович, я за него еще в Питере взялся и готов продолжать, – с неподдельным энтузиазмом заверил Орловский.
Чекист медленным движением  руки взъерошил гриву волос, произнес начальнически:
– Надо в кратчайшие сроки схватить или хотя бы отпугнуть из столицы эту сволочь! Привлекайте себе в помощь кого хотите. У вас по петроградскому опыту данного сыска имеются уже какие-то соображения?
– Непременно. Агентурно мне удалось даже подобраться к попрыгунчикам, но как раз перед моим отъездом в Москву налетчики куда-то исчезли из Петрограда. Теперь понятно, что они решили перенести свои операции в столицу.
– А почему? – взгляд бывшего грабителя банков и «маузерного» поэта был пронизывающ.
– Пока не знаю. Петроградские осведомители из лиговских уголовников сообщали, что попрыгунчики что-то почуяли. В этом деле вообще много, видимо, надуманной мистики, ибо налетчики предпочитают нападать под видом так называемых полевиков – нечистой силы на крестьянских полях. А помогает шайке  некая девица вроде полудницы, то есть ведьмы, действующей в поверьях вместе с полевиками, – подробно объяснял Орловский этому чекисту, очевидно, больше сведущему в латышских и английских демонах.
Лицо Петерса передернулось презрительной ухмылкой.
– О сегодняшнем происшествии на Ваганьково начинают говорить тоже так. Это вам наши сотрудники доложат в подробностях. Как вы думаете, насколько прыгунчики, – ошибся он в произношении, – могут вызвать панику в Москве? Есть ли в их действиях политическая подкладка?
– Определенный психоз обывателей возможен из-за систематичности ритуала в нападениях этой шайки. Есть и политический привкус, ежели иметь в виду, что начинали попрыгунчики раздевать свои жертвы напротив Петросовета в Смольном через Неву. А потом ими стали и некоторые советские начальники, хотя это, я думаю, все же случайность.
– Как ни верти, Бронислав Иванович, а непростые они гастролеры. Поэтому я весьма рад, что вы у нас тут оказались. Вы можете вести сыск, применяя опыт как политически грамотного контрразведчика, так и опытного уголовного следователя.

Они раскланялись.

В соседнем кабинете двое чекистов стали вводить Орловского в курс дела, больше говорил подвижный украинец Самойленко: 
– Форменная контра эти прыгули – усе в шляпках, як от Деникина прибыли ж. Порешили да обобрали они двоих: мужчину и дамочку. Гражданина нашли в одних кальсонках, бабу – в панталонках да корсете. Валялись трупаки у дальней же ограды Ваганькова.

Орловский уточнил главное:
– Откуда знаете, что они «прыгули» и были «все в шляпках»?

Чекисты замялись, второй, русский с опухшим то ли от пьянства, то ли от недосыпания лицом, неопределенно кинул:
– Видел их кое-кто из наших… Лучше б  не видел ни за что.

Понял вдруг Орловский, отчего напускал туману в том же отношении Петерс и теперь темнят эти двое. Он вспомнил рассказ де Экьюпаре о расстрелах на Ваганьковом кладбище:

«Там ведь почти постоянно находятся из ЧеКи: днем с конвоем копачи-арестанты  роют могилы для ночных расстрелов, а утром их закапывают. Происходит это, видимо, как раз у дальней ограды кладбища. Что же там натворили попрыгунчики? Скорее всего, они, не подозревая, что здесь действуют казенные головорезы, взялись грабить у забора от тех неподалеку. По своему обыкновению, выли, стучали – чекистские часовые  и услышали».

Резидент спросил, делая вид, что полностью посвящен  Петерсом в обстоятельства произошедшего:
– Сильная была перестрелка? Сколько наших погибших и раненых?
Самойленко ожесточенно сглотнул, двинув огромным кадыком на тонкой шее.
– Наваляли ж прыгули! Троих наших положили да двоих подранили. И был середь прыгулей один совсем безоружный, ни револьвера, ни винтаря. Он, байстрюк, одной лопатой шуровал, на бойцов наших огромадными прыжками наскакивал и крошил як саблей, як копьем.  
– Сколько налетчиков и их потерь? – уточнял Орловский.
– Прыгулей було  так с пяток. Убитых с них не осталось, но крови ихней на снегу пролилось достаточно. Думаем, троих с них зацепило ж.

«Вот почему нервничает Петерс! – понял Орловский. – Ему столь театрально обставленный налет попрыгунчиков около расстрельного Ваганькова кажется не случайным ограблением, а продуманной акцией политического характера. Якобы они провели его там и для того, чтобы привлечь внимание общественности к палаческому чекистскому  месту. Поэтому Петерс готов поднять против питерских любые силы, чтобы хотя бы «отпугнуть из столицы». На самом-то деле, конечно, бандиты  начали с Ваганьковского кладбища, потому как и в Питере дебютировали на Большеохтинском кладбище, привыкли стараться на могильном фоне для пущего впечатления от их саванов и воя».

– Девица находилась среди налетчиков? – спрашивал он.
– Не, одни хлопцы, вроде ж, усе в спинжаках да шляпах. Як начали яны палыть да вопыть, да рубыть, наши б товарищи разобрали, колы дивчина середь них була.
Орловский поинтересовался:
– Кто, помимо уголовной секции МЧК, привлечен к этому сыску?
Толстомордый ответил:
– Угро.
– А Флегонт Спиридонович Ахалыкин там служит по-прежнему?
– Ага. У них сейчас раскрываемость боле-мене пошла в гору.
– Спасибо, товарищи, – поблагодарил петроградский комиссар, – теперь надобно мне встретиться с  Ахалыкиным. Мы старые знакомцы, и нам по линии уголовки вместе действовать сподручнее.
 
+ + +
При помощи заместителя начальника Московского уголовного розыска Ахалыкина, бывшего рабочего-металлиста, Орловский весной искал в Москве серебряный саркофаг с мощами святого Александра Свирского, а также, больше на Хитровке, – серьги с громадными изумрудами Екатерины Великой и  удивительный «Сапфир-крестовик» одной из Великих княжон.

С саркофагом не повезло, а украденные гаврилками в Петрограде ювелирные драгоценности Орловскому удалось заполучить. Для этого его сыщику Затескину с помощником пришлось расправиться на Хитровке с подручным Гаврилы, резиденту же – с переметнувшимся к большевикам подпоручиком у того дома. Как было на самом деле, Флегонт Спиридонович не узнал, хотя лез во все действия петроградского следователя. На прощание Орловский, чтобы остаться в приятелях у второго лица  МУРа  Ахалыкина, написал рапорт по его начальству, отметив заслуги милиционера и приписав ему несуществующие лавры в розыске похищенных драгоценностей.

Так что, Орловский вошел в кабинет Ахалыкина с  распахнутыми объятиями. Длиннолицый  Флегонт Спиридонович тоже дружески размахнулся своей кряжистой лапой с черноватыми от въевшейся металлической пыли ногтями и ласково ударил, с сердечностью пожал петроградцу руку с его обычной присказкой и возгласом:
– То ись, пламенный привет от московской рабоче-крестьянской милиции!
– Тоже рад видеть, – говорил Орловский, присаживаясь, –  я прямо с Лубянки, там в уголовной секции о тебе самого высокого мнения. Говорят, благодаря тебе, знаменито подскочила раскрываемость преступлений.
Ахалыкин исказил  лошадино вытянутую физиономию чем-то наподобие бравой улыбки.
– Хош – верь, хош – не верь, товарищ Орлинский, она именно с того твоего рапорта и подлетела. Правду ты тогда сказывал – легкая у тебя рука! Банду гаврилок-то ты, комиссар, в Питере сумел раскрыть и добить тоже, нам эту операцию постоянно ставят в пример. Чем же тебя отметило руководство?
Изобразил высокую радость и полную удовлетворенность агентурщик:
– Не обидели. Теперь занимаю должность председателя Центральной уголовно-следственной комиссии при Наркомюсте по всему северу республики!
– Ого! – аж привскочил на стуле милиционер. – Отлично, дорогой товарищ! То ись, оченно я рад, что ты снова ко мне зашел.
– И как всегда по делам, Спиридонович. О петроградских гастролерах около Ваганькова что думаешь?
Ахалыкин достал кисет и начал сворачивать неизменную своим зловонным самосадом «козью ножку». Закурил и произнес устало:
– А то нам своих гнусарей не хватало. С Сабаном вон да с Кошельковым не знаем, что делать, а тут еще ваши фокусники. Однако чекисты их едва не постреляли, многих поранили; то ись, боле надеюсь, что уберутся они восвояси тоже вприпрыжку.
– Я им в этом помогу, Петерс поручил мне продолжить здесь сыск по попрыгунчикам.
– О-о, Иванович, тогда я спокоен, – дымил Ахалыкин, скаля коричневатые зубы.
– Обрисуй мне подробнее уголовный мир Москвы. Сабан и Кошельков, которых ты упомянул, основные главари?   
– Ага, то ись, с этими гадами боле всего хлопочем. Сабан по паспорту прозывается Николай Михайлович Сафонов, каторжанин, несколько судимостей. Его банда самая значительная – десятка четыре гавриков. Занимаются вооруженными нападениями, награбили уже миллионы. Брали, например, на Дмитровском шоссе на полтора миллиона целковых дома семейку фабриканта Иванова. А как стали уходить, вырезали всех до детей малых. Лютые оголтени. Нам вроде как объявили войну.  27-й участок вел дело сабановских, так сам Сабан прямо в участок зашел, достал бомбу, стал грозить.
– Что же милиционеры?
– Что? – Ахалыкин презрительно сплюнул на пол. – Прижались по углам, то ись… Помоложе Сабана будет Яшка Кошельков, настоящая ему фамилия – Кузнецов. Однако еще дале того пойдет, потому как потомственный ухорез. Батя его являлся большим разбойником, всю жизнь по каторгам, так и подох в Сибири. У Кошелькова бандитов десятка два, но окаяхи. Взяли наши товарищи Яшку в октябре в Вязьме, этапировался он в Москву под конвоем троих милиционеров. И представь, везут Кошелькова по Мясницкой, как с тротуара суют ему буханку хлеба – вроде  несчастненькому. Он ее колупнул, там – револьвер! Яшка в минуту хлопнул двоих наших и снова в бега.
Орловский сочувственно покивал высоколобой, коротко стриженой головой, оправил ремень на гимнастерке.
– Где лучше выходить на людей Сабана и Кошелькова, ежели придется затеять с ними агентурную игру?
– Известно где, Иванович. То ись, хош – на Хитровке, хош – на Сухаревке… А ты, гляжу, по-прежнему бедовый! Сразу – и игру с королями Москвы. Где ж таких агентов возьмешь?
Встал Орловский из реквизированного красивого кресла с витыми ножками, которым еще весной здесь любовался. Крепко пожал на прощание пролетарскую руку с хитрым видом и словами:
– Все тебе скажи, Флегонт Спиридонович. Мало, что я попрыгунчиков беру на себя? А ежели Сабана иль Кошелькова заодно прищучу, ты разве не скажешь «спасибо»?
Усмешливо крутил головой и Ахалыкин, тушил в грязное блюдце самокрутку, сыпля на стопки бумаг горелой махрой. Поднял «металлический» палец, серьезно проговорив:
– Жаль, уходишь. Хотел с тобой по политическому моменту еще побеседовать, насчет красного террора, то ись.
– А что именно? – не мог от такого увиливать Орловский, потому что выступал перед Ахалыкиным и старым товарищем Дзержинского по партии.   
– Сейчас, конечно, социализм невозможен, но буржуев все-таки надо перерезать! Троцкий, Ленин, Дзержинский молодцы, они их крепко по шее бьют... Ну, не буду тебя задерживать, иди. Обращайся ко мне за всяческой помощью.

Они распрощались.

Для любой агентурной операции, над скоропостижной возможностью которой у Орловского в Москве подшучивал Ахалыкин, у резидента был мастер высшего класса Борис Михайлович Ревский. Тем более, именно он начал заниматься попрыгунчиками в Петрограде. Поэтому из МУРа Орловский отправился на почту, откуда телеграфировал Борису просьбу немедленно прибыть в столицу и разыскать его в «Национале».

+ + + 
Этот день резидент до позднего вечера еще потратил на то, чтобы узнать о судьбе своих коллег из союзнической французской разведки.

Французские дипломаты и офицеры по уши завязли в «заговоре джентльменов». Когда господин Локкарт поверил латышам-провокаторам во главе с командиром дивизиона латышских стрелков кремлевского гарнизона Берзинем, он стал совещаться с французским консулом в Москве Гренаром и начальником французской военной миссии генералом Лавернем.  Те выразили мнение, что «восстание» красных латышей надо поддержать. Потом, 15 августа Локкарт уже вместе с генеральным консулом Гренаром встречался с Берзинем, который их воодушевил заявлением, что из представителей частей латышских стрелков огранизован «Латышский национальный комитет», разрабатывающий «антисоветский переворот».

Французским дипломатам энергично помогали офицеры из 2-го Бюро военной разведки Генерального штаба французской армии, которым в  подготовке «перевороте» отводилась серьезная роль. Так, на совещании «заговорщиков» Антанты 20 августа у генерального консула США в Москве Пула был принят перечень необходимых для этого действий из трех пунктов. Второй из них гласил:
«2) Диверсионно-подрывная работа – взрывы, поджоги, аварии. За подготовку и осуществление этих террористических актов отвечают полковник французской армии г-н Вертамон и его помощники из Французской военной миссии».

В итоге же ЧеКой были арестованы ведущие сотрудники в Петрограде и Москве 2-го Бюро капитаны Фо-Па и Вакье, которые находились в непосредственной связи с Орловским. На деятельность своей резидентуры он получал от них денежные средства, а «за оказанные союзникам услуги» его высокородие статский советник В.Г.Орловский был представлен этими офицерами к награждению Орденом Почетного легиона.

Сейчас французские коллеги томились в Бутырках,  Орловскому пришлось потратить большие суммы, чтобы подкупить надзирателей тюрьмы из «бывших». Зато через них агентурщику удалось получить от капитана Фо-Па из камеры шифровку на клочке бумаги, которая в основном оказалась копией его донесения своему начальству:

«Начальнику 2-го Бюро

 Французского Генерального штаба

                                Р А П О Р Т
                                           Капитана Шарля Фо-Па-Биде

1 сентября 1918 г. резидентура разведки в Петрограде была проинформирована, что в Военном комиссариате Петроградской коммуны имеется ордер на обыск в Посольстве Франции.

Примерно в 8 часов вечера в соответствии с инструкциями Посланника Дании г-на Скавениуса французским офицерам, укрывшимся в Посольстве, было предложено вновь укрыться в помещениях Датского представительства.

Чтобы продолжать эффективно обеспечивать работу разведки и в то же время не компрометировать Данию, мы с капитаном Вакье решили с согласия резидента, майора Аршана, переночевать у Ивана Зая, русского по национальности, который являлся одним из основных агентов резидентуры.

Однако примерно в 9 часов вечера в различных кварталах Петрограда начался повальный обыск с целью обнаружения оружия. В частности, Выборгская часть Петрограда была подвергнута методическому и тщательному обыску, улица за улицей, дом за домом.

Примерно в 2 часа ночи я, капитан Вакье и Зай были арестованы комиссаром в сопровождении вооруженных красногвардейцев. Произведенный у Зая обыск привел к обнаружению двух револьверов, один из которых принадлежал мне, а также суммы денег в размере 30700 рублей из фондов разведслужбы. Эти средства были предоставлены агенту Заю на служебные нужды на тот случай, если Военной миссии удастся перейти в Финляндию. Обнаружение револьверов и денег привело в ярость большевицкого комиссара, поскольку это произошло на следующий день после убийства председателя Петроградской Чрезвычайной комиссии.

В ЧК мы были подвергнуты новому допросу, впрочем, весьма краткому, после чего посажены под замок в большом зале караульного помещения, в котором обнаружили нескольких французов, в числе которых были заместитель торгового атташе г-н Дарси и и.о. главы торговой миссии г-н Мазон, арестованные накануне.

На следующий день, 3 сентября, мы все были переведены в Петропавловскую крепость и распределены по камерам Трубецкого бастиона.

17 сентября, после 13 дней особо тяжкого тюремного режима мы были отправлены под эскортом в Москву, где на следующий день к нам присоединился г-н Дарси, свободно приехавший из Петрограда по вызову Чрезвычайной комиссии.

Первому допросу я подвергся примерно 30 сентября. Г-н Делафар, который допрашивал, упрекнул меня в том, что во Франции мне было поручено следить за русскими политическими эмигрантами, и в отдаче приказаний на высылку Троцкого.

Спустя два дня я предстал перед последним, который сперва меня не узнал, но затем вспомнил, потому что я «единственный чин французской полиции, который был ему неприятен». Однако Троцкий утверждал, что наши прошлые недоразумения никоим образом не повлияют на ход моего дела, и при мне отдал соответствующие приказания Делафару.

8 октября я был заключен в Бутырскую тюрьму. 14 числа того же месяца меня отвели в здание Чрезвычайной комиссии, и комиссар-допросчик Делафар обвинил меня в шпионаже. «Вчера,– сказал он мне,– мы арестовали членов Московской военной миссии, и двое ее членов сказали, что вы являетесь руководителем французской разведывательной службы в России». В подкрепление своего обвинения Делафар зачитал мне отрывок документа, составленного на русском языке (протокол очной ставки или рапорт агента), содержащий утверждение, что «все сведения проходят через капитана Фо-Па». Для ответа я потребовал очной ставки со свидетелями, и комиссар Делафар не стал настаивать на своем утверждении. Допрошенный затем о роли различных членов миссии, я категорически отказался отвечать. Г-н Делафар тогда не скрыл от меня, что намерен установить виновность каждого члена миссии, чтобы предъявить персональные обвинения.

В связи с моим отказом отвечать на его вопросы комиссар Делафар поместил меня в камеру размером полтора на два метра, где уже находились двое других заключенных, в которой я содержался в течение пяти дней, после чего вновь был направлен в Бутырскую тюрьму.

Агент Зай, освобожденный 12 октября, умер спустя две недели вследствие заражения тифом в Бутырской тюрьме.

                                  Шарль  Фо-Па-Биде».

К этому была тщательно зашифрованная другим кодом приписка, что в Бутырской тюрьме сейчас также содержится агент их службы Иван Федорович Манасевич-Мануйлов, недавно арестованный за попытку нелегального перехода границы.

Последнее сообщение особенно не понравилось Орловскому. Ловкач Манасевич-Мануйлов, знавший Орловского едва ли не как облупленного, мог вполне навести на новый след его высокородия, если  ВЧК стало бы это выяснять всерьез. Как специалист сыска и, так сказать,  природный агент, Иван Федорович по  классу превосходил, возможно, и Ревского.

В императорском Департаменте полиции, с которым связались все помыслы и жизнь Манасевича-Мануйлова, о нем значилось:
«Еврейского происхождения, сын купца, лютеранского вероисповедания, окончил курс в реальном училище Гуревича. Еще учеником училища обратил на себя внимание известных в Петербурге директора Департамента духовных дел А.Д.Мосолова и редактора газеты «Гражданин» князя Мещерского, взявших под покровительство. Юношей приняв православие, он при содействии князя Мещерского и Мосолова поступил на государственную службу».


Чиновник по особым поручениям Министерства внутренних дел Манасевич-Мануйлов (ВВЕРХУ ЕГО ПОДЛИННОЕ ФОТО), поработав в Ватикане, в 1902 году так же в роли журналиста был командирован лично министром В.К.Плеве в Париж для сбора агентурной информации и подкупа крупнейших французских газет, нацеливания их против российских революционеров-эмигрантов. С началом русско-японской войны Иваном Федоровичем была учреждена внутренняя агентура при японских миссиях в Париже, Гааге, Лондоне. Он организовал особое отделение при Департаменте полиции, которое, помимо наблюдения за шпионами, добывало агентурными путями шифры иностранных государств. Им были получены дипломатические шифры Северо-Американских штатов, Китая, Болгарии, Румынии.

Манасевича-Мануйлова наградили орденом Святого Владимира IV степени, испанские власти – орденом Изабеллы Католической. В 1916 году он являлся чиновником по особым поручениям при Председателе Совета Министров Б.В.Штюрмере, осуществляя его связь с Г.Е.Распутиным. В это же время Иван Федорович работал со следователем по особо важным делам Орловским в созданной по Высочайшему повелению Комиссии для расследования вредной для Империи деятельности и шпионажа в пользу Германии. Руководил  Комиссией генерал-майор Генштаба Н.С.Батюшин, являвшийся после создания отечественной контрразведки в 1903 году основателем и начальником этой службы в Варшавском военном округе. В ней участвовали Б.В.Штюрмер, тогдашний министр внутренних дел А.Н.Хвостов и ряд судейских, полицейских чинов. Ввязавшись в одну из афер директора Русско-французского банка Д.Л.Рубинштейна, Манасевич-Мануйлов сам попадал под суд.

После Февральской революции Манасевич-Мануйлов работал в пропагандирующей Антанту газете «Общее дело»   знаменитого разоблачителя провокаторов В.Л.Бурцева. В это же время Иван Федорович трудился на французскую разведку, личные связи с чиновниками которой тянулись у него с  парижского периода агентурной биографии. После Октябрьского переворота большевистские власти  арестовали его и вместе с фрейлиной Вырубовой, генералом Гурко и другими монархистами выслали в Финляндию. Но тамошний Совет посчитал, что таких контрреволюционеров не стоит отпускать, и вернул высланных в Москву.

Манасевич-Мануйлов весь 1918 год наиболее активно помогал резидентуре 2-го Бюро, одновременно «нанявшись» и в агентуру ВЧК. После переезда Дзержинского вместе с правительством в Москву Иван Федорович даже остался одним из петроградских связных главного чекистского ведомства, но  в начале этой зимы попробовал бежать из Совдепии и при нелегальном переходе границы попался.

«Как может повести себя сей прожженный господин на  допросах?» ­– думал Орловский.

Для него опаснейшим становился Манасевич-Мануйлов, если откроет все карты перед красными, по двум направлениям. Во-первых, этот заслуженный, многолетний агент влияния французов мог просто-напросто знать от Фо-Па и Вакье о комиссарской личине, под которой скрывался Орловский. А во-вторых, всеведущий Иван Федорович мог угробить не только Орловского, но и монархический заговор, в котором резидент состоял уже в Белой армии.

Возглавлял офицеров-заговорщиков, сплотившихся в группу под названием «Анонимный Центр», бывший начальник Высочайшей следственной комиссии генерал Батюшин, под псевдонимом Петров руководивший сейчас контрразведывательным отделом штаба Командующего Крымско-Азовской Добровольческой армии. О высокопоставленных лицах, вошедших в эту организацию, собиравшуюся поменять вождей у добровольцев с Белых на Синих, Орловский и упоминал в последнем разговоре с де Экьюпаре. Манасевич-Мануйлов, отлично знавший Орловского и Батюшина по работе в Государевой Комиссии, сейчас, искупая грехи в сотрудничестве с чекистами, мог набрести и на  сегодняшнюю связь Орловского с Батюшиным по донесениям большевистской агентуры у белых.       

 В общем, так иль эдак, а Орловскому в Москве с розыском попрыгунчиков и разбирательством с тюремным Манасевичем-Мануйловым никак нельзя было обойтись без Ревского, который тоже отлично был знаком с Иваном Федоровичем.

(Продолжение на следующих стр.)
 

 

Связные ссылки
· Ещё о Литстраница
· Новости Admin


Самая читаемая статья из раздела Литстраница:
Очередной творческий вечер ИПХ поэта Н.Боголюбова в Москве 2010 года


<< 1 2 3 4 5 >>
На фотозаставке сайта вверху последняя резиденция митрополита Виталия (1910 – 2006) Спасо-Преображенский скит — мужской скит и духовно-административный центр РПЦЗ, расположенный в трёх милях от деревни Мансонвилль, провинция Квебек, Канада, близ границы с США.

Название сайта «Меч и Трость» благословлено последним первоиерархом РПЦЗ митрополитом Виталием>>> см. через эту ссылку.

ПОЧТА РЕДАКЦИИ от июля 2017 года: me4itrost@gmail.com Старые адреса взломаны, не действуют.