В.Черкасов-Георгиевский. РЫБАЦКИЕ РАССКАЗЫ. 3. "Последний мартовский лед: как нас попутал водяной". Фоторепортаж "На рыбалке в США"
Послано: Admin 10 Мар, 2011 г. - 18:57
Литстраница
|
ОБЩЕЕ ОГЛАВЛЕНИЕ РЫБАЦКИХ РАССКАЗОВ С ПРЕДИСЛОВИЕМ "СЕМИДЕСЯТНИК">>>
3. ПОСЛЕДНИЙ МАРТОВСКИЙ ЛЕД: КАК НАС ПОПУТАЛ ВОДЯНОЙ
В скопище промозглой Москвы мартовский грязный снег таял в рыхлых сугробах. Мы вдыхали машинную гарь, щурились под солнцепадом и думали о великой охоте, что глухомански шла под ватно оседающим последним льдом на водоемах.
Стояли мы кучкой на тротуаре у магазина «Рыболов-спортсмен» на Старой Басманной как самые азартные болельщики у еще не ожившего игрой стадиона. У рыб от ударов чистейшего кислорода в полыньи взялся сильный аппетит, клевало повсюду. Но каждый ловец мечтал разжиться самым удачным адресом. В эти звездные дни весенней подледной ловли грезилось Эльдорадо, откуда рыбу вывозят телегами, словно в русские Царские времена.
В такие дни рыболову город хуже вонючей тюрьмы. Душа плавится. Вот мы, оруженосцы, и балакали, вынюхивая самые интересные события.
-- Я с Волги вчера. Попал на место. Лещ идет косяком. Да много промоин! Не зевай, коли дома дети малые, — сказал писклявым голосом мужичок, не проронивший дотоле ни слова.
Это были самые мощные сведения.
-- А ты холостой? — ухмыльнулся бурлацкого вида дядя вроде тамады в нашем обсуждении.
-- Нет, — и тень пробежала по лицу мужичка, — но я как бы это... слово знаю...
Мы грохнули смехом так, что водитель проезжавшего у тротуара троллейбуса вильнул; его штанги, искря, рванули с проводов в стороны. А дядя смеялся до икоты, размахивая складками своего брезентового плаща на меху, какой незаменим зимой для пожарных и рыбаков. Трудно было сдержаться. Больно уж не вязалась матерая речь рыбачка с его обличьем! Низкорослый, худой, с лицом человека, изнуренного неизлечимой болезнью... Но было неколебимо его личико. И еще как укор тонкому голосу с него булыжно давили индейские скулы, а глаза в щелочках век не мигали.
Его словам не придали значения. Он и замолчал, как принято у краснокожих в презрении. Стали потихоньку расходиться. Я отвел заявителя в сторону и поинтересовался подробностями.
— Едемте завтра! — вдруг басом сказал он мне и угольками взглянул исподлобья, — сами увидите. Савеловский вокзал, с утра у касс на первую электричку.
Внезапно к нам подошла женщина и поглядела на моего собеседника будто щука на пескаря.
— Ты зарок давал? — вопросила она.
Он склонил голову в старой кроличьей ушанке и пошел за ней.
Я уж не чаял больше увидеть этого Чингачгука Большого Змея — так его в шутку стал называть по книжному герою Фенимора Купера из индейцев моего отрочества. А назавтра решил я все-таки ехать на станцию "Большая Волга" именно с Савеловского.
Явился я на вокзал к первой электричке. И вдруг ровно в четыре тридцать утра у касс вынырнул передо мной этот Змей! Пришел в легком каком-то обдергунчике, а вчера-то был в ватиновом бушлате с меховым воротником. И не имелось шарфа на небритой шее в разболтанном вороте его свитерка. Кто откуда сбегал из готовых на все мужиков, от мужей чужих жинок, от участковых мильтонов, а этот, видать, дал по газам от родной жены, не сумевшей проснуться на его сборах во что ни попало...
В предутренней мгле мы стояли на берегу Волги. Прибрежный лед осел, вода едва не перехлестывала голенища сапог. Рыбаки цепочкой переходили закраину в верном месте.
Святое дело -- очутиться на льду, когда только брезжит! Вот-вот загорится заря... Нет помина о бессонной ночи. Сердце щемит — сейчас начнется! Просторы реки пока лишь угадываются, а душа уже очарована, остро дышишь студеностью. Ах, какая неведомая глубина под ногами!
С рассветом предсказания Змея начали сбываться. Стая леща металась от фарватера к берегу. По следам шла туча рыбаков. Ее ядром была старая гвардия. Именно в такое ледово-отпадное время уходили в отпуск эти люди: обожженные солнцем лица, линялые плащи в блестках неотмываемой чешуи, руки, не нуждающиеся в рукавицах.
Однако их удача зависела от телепатов вроде Большого Змея. Особый это сорт рыболовов: будто и впрямь знают они заветное слово. Дело тут не в рыбацком стаже или профессиональной начитанности, возрасте али хитроумной оснастке. Знают — и все. На классической рыбалке, где улов зависит не от уменья, а от сиденья, от такого беспокойного народа спасу нет. Если клюет окунь, они ищут плотву. Есть плотва — им необходим окунь. Попадаются и те и другие — мечтают о судаке... Рыба их вроде и не волнует. Главное — помериться силами с водяным.
В этот день такие, как Змей, их полководчество стали легендарны. Словно по волшебству нащупывали подо льдом Стаю и становились на ее пути. Мы, остальные, пристально следили за поиском.
— Там пошел! — замечал кто-нибудь из наших рядов.
Мы подхватывались. Попирая законы всякого рыбацкого приличия, вплотную обсверливали разведку. Каждый шел плечом к плечу в облаве на Стаю.
На дне Стае приходилось несладко. У нее тоже были вожаки, могучие лещищи. Они бросали свою армию из стороны в сторону, гнали прочь от железа с обольстительной наживкой... А вешняя вода будоражила самую холодную на свете рыбью кровь, заставляла хватать приманку. И гурьба таяла.
Удача была на нашей стороне. Нас вело Слово, то магическое слово, что окрыляет охотников и игроков. Слово — помогающее первопроходцам открывать новые земли и моря.
В полдень мы потеряли рыбий косяк. Наше войско рассеялось по льду, зияющему сотнями лунок. Глаза моего товарища не потухли.
— В других местах надо искать, — сказал он, жадно раскуривая редкую для него за это утро сигарету.
Я слушался его безропотно. Словно за золотым руном пошли мы вдоль берега, сгибаясь под тяжестью набитой рыбой ящиков. Я поверил этому Змею и мы шли, забыв обо всем на земле. Надо было поесть и перемотать портянки, но мы не останавливались. Меч, обнажаемый вспухающим льдом реки, вел вперед.
На «другое место» Большой Змей показал молча и испытывающе взглянул на меня. Тихо и пустынно было кругом. Крик воронья в ивняке резанул это безмолвие.
Мы спустились вниз и привычно в сей день почуяли себя как за минуту до абордажа. Просверлили лунки, крючки ринулись в глубину.
Вслед струящейся леске наши взоры вожделенно вонзились в пучину. Там, под ноздреватым, пропускающим живительный воздух льдом упруго плавали и с облегчением дышали рыбы. Мы заклинали, чтобы они проглотили наживку и стали нашей добычей. Нас не интересовало серебристое великолепие чешуи, акварельный тон жаберных щелей. Главное было — поймать! Наши руки помнили их трепещущие тела.
Нам казалось, будто торжественная тишина кругом лишь для того, чтоб жертвы расслабились. Что солнце неотразимо бьет для согревания ладоней в беспроигрышном поединке. А лед незыблем именно потому, чтобы царственно возвышаться нам над водой и пронзать снастями ее толщу...
Но поклевок не было.
Невозможно было себе представить, что удача оставила нас. Я резко встал и огляделся. Пустынно. Большой Змей сидел неподалеку -- уныло даже со спины.
И тут лед подо мной подломился! Бесшумно, подлец, осел вмиг, будто ждал моего неосторожного движения. Ледяная вода хлынула в сапоги, ужасом сжало сердце.
Я рванулся вверх, но ушел по пояс в воду. Руки скребли по кромке льда, шкварка высохшего рта хватала воздух, я был не в силах крикнуть, позвать! Удача, что хоть ящик и пешня остались на твердом льду.
С трудом я выполз из полыньи. На четвереньках, молчком, запаленно дыша, двинулся к берегу.
И застыл как вкопанный. Впереди меня поджидала еще промоина. Ох, какой коварный лед был под нами! Совсем не тот, первый, молодой декабрьский лед, что трещит и гнется, предупреждая об опасности.
— Не хочет брать лещ, — проговорил Змей, оборачиваясь.
Он немигающим оком окинул место моей аварии. Сторожко приподнялся, прихватывая ящик с ледобуром, засеменил в сторону. Но сам ухнул в разошедшийся змейкой лед и забултыхался в воде!
— Не приближайся, — захрипел он из полыньи, видя, что я дернулся к нему.
Тонул Змей мастерски, с такой же деловитостью, как вел нас недавно в разведке. Размеренно разгребал воду в так пригодившемся ему теперь нетяжелом пальтишке. Барахтался, переходя с бока на спинку, но не выпускал снаряжения. Наконец рывком выбросил ящик, коловорот на лед и, навалившись грудью на край воронки, выбрался на твердь.
Наша мокрая одежда прилипла к телу, кувалдой бил озноб. Мы не двигались. Распростершись на льду, смотрели друг на друга, словно после долгой разлуки. Куда идти? На каждом шагу ждала опасность.
В провалах льда неслась стремнина. Мне показалось, что лед окрест нас снова расступается. Будто бы в отместку за истязание ледобурами, топорами, пешнями, ломами старый лед сбрасывал нас к водяному. Скидывал, сбрасывая с себя проклятую зиму, чтобы рыбы с немигающими глазами палачей обступили нас у дна.
Мы поползли в обход дырищ по-пластунски...
На берегу стянули доспехи, отжались.
— Этот последний лед мог действительно стать для нас последним, — заметил я.
— Ушла рыба. А куда? — сказал Большой Змей, думая об исчезнувшей Стае.
(Рассказ опубликован в альманахе "Рыболов-спортсмен". Вып. 41. М.: Физкультура и спорт, 1981, с. 30)
+ + +
ФОТОРЕПОРТАЖ "НА РЫБАЛКЕ В США" -- 1980-е годы
В.Черкасов-Георгиевский (справа) с другом из СССР Александром на севере США в штате Висконсин у городка Бивер Дэм -- Бобриная Запруда по-русски, на его одноименном большущем в длину озере
Калифорния, направление -- Сан-Франциско, Форт Росс, в набережном тихоокеанском офисе-музее рыбацких уловов
На Тихом океане в Калифорнии у города Юрика -- Эврика по-русски это греческое слово: проплываем на лодке у борта советского судна
|
|
| |
|
