Владимир Черкасов-Георгиевский. Часть четвертая (1914 -- 1917). ТРИЖДЫ ГЕОРГИЕВСКИЙ КАВАЛЕР
Послано: Admin 12 Фев, 2011 г. - 19:19
Белое Дело
|
ОБЩЕЕ ОГЛАВЛЕНИЕ КНИГИ
Подвиг на Великой войне. Отличие шефства Цесаревича. Отречение Государя. Петроград Керенского. Корниловские дни. Против войсковых комитетчиков. Солдатский Георгий. Последние дни Ставки.
Утром 6 августа 1914 года, спустя несколько дней после начала Первой мировой войны, Великой, как ее тогда называли, части Лейб-Гвардии Его Императорского Величества Конного полка, вместе с кавалергардами стремительно наступающие от восточно-прусской границы России, взяли деревню Краупишкен.
Противник закрепился дальше в деревне Каушен, немецкая пехота и артиллерия обрушили оттуда бешеный огонь на конногвардейцев, кавалергардов из 1-й бригады 1-й Гвардейской кавалерийской дивизии. Им приказали спешиться. Как во всех баталиях, решающих славу русского оружия, гвардейцы должны были показать, что не зря пьют первую чарку за Царя, носят великолепную форму, а их офицеры -- лучшие российские фамилии.
Кирасирская гвардия пошла на германские батареи, расстреливающие их в упор, в полный рост. Шквал свинца и картечи косил, но гвардейцы, заваливая поле телами, откатывались лишь для того, чтобы снова подняться и идти в огонь.
В этой сумасшедшей, грохочущей карусели эскадроны были перебиты и переранены, и показалось -- захлебнется столь горячее, успешное русское наступление в самом начале войны. Вдвойне было горько, что в пешем строю гибла кавалерийская элита. Военные теоретики единодушно считали, что при пулеметно-ружейной огневой мощи того времени уже невозможна конная атака на пехотные позиции.
День стал черен от дыма, пороховой гари и криков умиравших в атаках. Из Каушена безостановочно гвоздила пристрелявшаяся от мельницы батарея: дивизия споткнулась о германский оплот, обливаясь кровью своих ударных частей.
Целым в резерве остался один-единственный эскадрон Конного полка. Он словно и существовал на такие случаи, когда геройство последних оставшихся в живых или оправдывает исторический гвардейский завет: "Гвардия умирает, но не сдается!" -- или побеждает, совершая немыслимое. Это был 3-й шефский конногвардейский эскадрон Его Величества под командой ротмистра Петра Врангеля. Царский эскадрон уцелел, потому что по традиции охранял полковое знамя. Командир дивизии генерал Казнаков был вынужден бросить и его в этот Каушенский бой, который войдет в анналы.
Из служебной характеристики: "Ротмистр барон Врангель отличный эскадронный командир. Блестяще военно подготовлен. Энергичный. Лихой. Требовательный и очень добросовестный. Входит в мелочи жизни эскадрона. Хороший товарищ. Хороший ездок. Немного излишне горяч. Обладает очень хорошими денежными средствами. Прекрасной нравственности. В полном смысле слова выдающийся эскадронный командир".
Его высокоблагородие гвардии ротмистр его сиятельство барон фон Врангель, получивший приказ атаковать в конном строю своим эскадроном Каушен, прекрасно знал академические утверждения о невозможности конной победы над палящими напрямую пехотинцами и артиллеристами. Но за ним реяли регалии врангелевского рода. Что говорить, даже в таком же чине ротмистра тоже отборного лейб-кирасирского полка прославился барон И. Врангель в 1759 году в битве при Кунерсдорфе.
Ротмистр Петр Врангель, сияя серовато-зеленым пламенем глаз на узком лице, сверкнул обнаженной шашкой и закричал атаку:
-- Шашки к бою, строй, фронт, марш, ма-арш!
Конники его эскадрона будто на параде выпрямились в седлах, потом пригнулись, выхватывая оружие, и ринулись в дымы и разрывы Каушена.
Доскакать можно было, только примеряясь к местности. Врангель превосходно использовал ее: перелесок, пригорки, -- чтобы под их прикрытием сблизиться с палаческой батареей, наглухо прикрытой мельницей. Эскадрон вдруг вылетел напротив нее в ста тридцати шагах и молниеносно развернулся. Изумленные внезапностью немцы ударили наудачу, сразу не успели изменить прицел...
Эскадрон гвардии ротмистра Врангеля шел в лоб, уже не сворачивая. В грохоте пушек и визге пуль, предсмертном лошадином ржанье, свисте осколков на полном скаку редел эскадрон. Все его офицеры, кроме командира, нашли смерть и двадцать солдат убило, ранило в этом последнем броске.
Коня Врангеля, обливающегося кровью от девяти картечных ран, сразили под ротмистром уже около вражеских траншей. Барон вскочил на ноги и кинулся с шашкой к батарее. Остатки врангелевского эскадрона дрались на немецких позициях врукопашную. Так был взят Каушен.
Командир Конного полка полковник Б. Г. Гартман, раненный в сражении при Каушене, потом писал, что блестящие конные атаки белых целой дивизией и даже корпусом во время Гражданской войны явились последствием той веры, которую утвердил во Врангеле Каушенский бой. Еще бы, он в первом же бою той войны атаковал боеспособную пехоту, поддержанную артиллерией, и имел полный успех. Атака под Каушеном стала для Врангеля тем же, что и Тулон для Наполеона.
Князь В. С. Трубецкой в своих "Записках кирасира" рассказывает:
"6 августа 1914 г. под местечком Краупишкен в Восточной Пруссии даже был случай, когда один эскадрон Лейб-Гвардии Конного полка, входившего в состав нашей дивизии, атаковал в лоб (правда, разомкнутым строем) германскую батарею на позиции!.. В это удивительной атаке (свидетелем которой был и пишущий эти строки и которая, как мне кажется, была единственная в этом роде за всю мировую войну), несомненно, сказались влияние и школа Красного Села. Кстати, командиром эскадрона конногвардейцев был ротмистр барон Врангель, который благодаря этой атаке на батарею приобрел в гвардии большую известность и популярность и быстро пошел в гору".
Лейб-гусар Великий князь Гавриил Константинович тоже уделил этому внимание в мемуарах "В Мраморном дворце":
"6-го числа был известный бой Гвардейской конницы под Каушеном, во время которого командир 3-го эскадрона конной гвардии ротмистр барон Врангель (впоследствии главнокомандующий Добровольческой армией) атаковал во главе своего эскадрона немецкую батарею.
К сожалению, я не участвовал в этом бою, потому что 4-й эскадрон был назначен охранять обоз 1-го разряда. Слышал впереди выстрелы, но не знал, что происходит. Мне помнится, что я стоял возле скирды сена, когда увидел несколько конногвардейцев. Я их спросил, что происходит впереди. Один из них, бойкий парень, ответил мне, что Конная Гвардия, как всегда, побеждает. Мне очень понравился его ответ.
После боя наш эскадрон был назначен в охранение. Ясно помню, что когда полк собрался вместе, уже почти стемнело. Я стоял в группе наших офицеров, говорили, что Врангель убит; Гревс и Велепольский жалели убитого, как хорошего офицера, которого они знали еще по японской войне. Вдруг в этот момент появляется сам барон Врангель верхом на громадной вороной лошади. В сумерках его плохо было видно и он казался особенно большим. Он подъехал к нам и с жаром, нервно стал рассказывать, как он атаковал батарею. Я никогда не забуду этой картины".
В представлении Петра Николаевича к награждению орденом Святого Георгия было указано:
"Стремительно произвел конную атаку и, несмотря на значительные потери, захватил два орудия, причем последним выстрелом одного из орудий под ним была убита лошадь".
(Подвиг Врангеля по героизму и талантливому командованию атакой в общем-то не повторили на этой войне, хотя, например, другой аристократ прибалтийского рода полковник Светлейший князь Анатолий Павлович Ливен был вполне под стать нашему барону. Сын ближайшего соратника Государя Александра Второго П. И. Ливена, кавалергард, офицер эскадрона Ее Величества, Георгиевский кавалер и даже, помимо других наград, - кавалер английского Военного креста "Виктория"; монархист до мозга костей, сей гвардии ротмистр (что равнялось армейскому полковнику) стоил горсти иных генералов. Светлейший князь Ливен самым обыкновенным образом в схватках рубил шашкой наповал всех, кто ни попадался. А геройски начнет он на Великой войне, где свой крест Святого Георгия возьмет в 1915 году, когда срубит офицера и нескольких конников немецкого полуэскадрона, а потом на плечах уцелевших кавалеристов прорвется к обозу и его тоже располосует в отделку.В январе 1919 г. Светлейший князь Ливен сформирует в латышской Либаве добровольческий Ливенский отряд, который перерастет в на белом Северо-Западе в 5-ю Ливенскую дивизию у главкома генерала Юденича. Взгляните по фото Анатолия Павловича на его лицо античного героя, средневекового рыцаря, так похожее на врангелевское. Представьте, что А. П. Ливен всю жизнь, не показывая вида, страдал от разных ран и - тяжелейшей в мае 1919 г., когда пуля, разбив бедро, ушла в живот. Сколько много израненный Светлейший князь Ливен, кочуя по больницам, сделает по монархической, издательской работе в эмиграции! В Париже он станет держать в общем-то благотворительный гараж, где бывшие офицеры будут обучаться вождению и автослесарному делу, а потом -- работать автомеханиками и таксистами.)
Об эскадронном же командире Врангеле в начале Великой войны теперь мы можем узнать и из воспоминаний его однополчан-конногвардейцев. Поручик Белосельский:
"Пайпер всегда находился в движении. Когда полк выводили с боевых позиций и другие офицеры занимались тем, что ели и спали, он брал лошадь и, сопровождаемый одним-двумя молодыми энтузиастами (среди которых был я), скакал по окрестным полям".
Один из офицеров 3-го эскадрона:
"26-го июля 1914 г., 18 часов: получили приказ двигаться на Вилкавишки… Мы отправились в полной темноте и под проливным дождем; переход и расквартирование заняли много времени… Врангель, как обычно, лег спать последним и не сел ужинать, пока не убедился, что все его люди устроены и накормлены…"
+ + +
Так ротмистр барон П. Н. Врангель, представитель цвета русской гвардии, стал первым из офицеров на Первой мировой войне Георгиевским кавалером, о чем гласит запись в дневнике Государя Императора Николая Второго от 1914 года:
"10-го октября. Пятница.
...После доклада Барка принял Костю, вернувшегося из Осташева, и ротм. Л.-Гв. Конного полка бар. Врангеля, первого Георгиевского кавалера в эту кампанию..."
С этого времени взлетает фронтовая "карьера" П. Н. Врангеля, в сентябре назначенного начальником штаба Сводно-Кавалерийской дивизии, потом --помощником командира Конного полка по строевой части. В октябре Государь "соизволил лично пожаловать за отличие" барону орден Св. Владимира IV степени с бантом, он становится членом Полкового суда. А в декабре 1914 года гвардии ротмистра жалуют во флигель-адъютанты Свиты Его Императорского Величества, производят в полковники. В течении ближайшего года барон также заслужит Георгиевское оружие и орден Св. Владимира III степени с мечами.
Эта фотография и другие в электронной версии книги -- из фотоальбомов графини М.Н.Апраксиной из Брюсселя, дочери Н.М.Котляревского -- последнего личного секретаря генерала барона П.Н.Врангеля, предоставленных Марией Николаевной для книжного иллюстрирования В.Г.Черкасову-Георгиевскому
С октября 1915 года Врангель командует 1-м Нерчинским казачьим полком Уссурийской дивизии Забайкальского казачьего войска, в частях которого прошел японскую войну. Среди подчиненных ему нерчинцев оказываются двое колоритных офицеров, два подъесаула: Г. М. Семенов, совершивший один из своих фронтовых подвигов, -- спас полковое знамя, и барон Р. Ф. Унгерн фон Штернберг -- "тип партизана-любителя, охотника-следопыта из романов Майн-Рида", как его описал потом Врангель в своих мемуарных "Записках".
29 и 30 июля 1916 г. полк Врангеля выдержал сражение с 43-м германским пехотным полком, усиленным артиллерией. Это было непросто: в Первую мировую войну по численности такой полк врага превосходил русский кавалерийский полк раза в три. Нерчинцы удостоились благодарности от командира дивизии генерала Крымова: "… за доблестные действия, а флигель-адъютант полковник П. Н. Врангель, кроме того, и за умелое маневрирование и управление боем".
Врангелевские казаки также покрывают себя славой 22 августа 1916 года в Лесистых Карпатах. 1-й Нерчинский полк геройской атакой врывается в траншеи противника, захватывает 118 пленных, массу оружия, боеприпасов. В этом бою Врангель и многие его офицеры, несмотря на раны, остаются в строю. Полк удостаивается особого отличия -- шефства Цесаревича Алексея.
Командир нерчинцев полковник Врангель должен был во главе полковой депутации прибыть в Петроград для представления "молодому шефу", как вспоминал Петр Николаевич в "Записках", и далее рассказывал:
"Я выехал в Петербург в середине ноября; несколькими днями позже должны были выехать офицеры, входившие в состав депутации.
Последний раз я был в Петербурге около двух месяцев назад, когда приезжал лечиться после раны, полученной при атаке 22 августа...
Через несколько дней после моего приезда я назначен был дежурным флигель-адъютантом к Его Императорскому Величеству. Мне много раз доводилось близко видеть Государя и говорить с Ним. На всех видевших Его вблизи Государь производил впечатление чрезвычайной простоты и неизменного доброжелательства. Это впечатление являлось следствием отличительных черт характера Государя -- прекрасного воспитания и чрезвычайного умения владеть собой.
Ум Государя был быстрый, Он схватывал мысль собеседника с полуслова, а память Его была совершенно исключительная. Он не только отлично запоминал события, но и лица, и карту; как-то, говоря о Карпатских боях, где я участвовал со своим полком, Государь вспомнил совершенно точно, в каких пунктах находилась моя дивизия в тот или иной день. При этом бои эти происходили месяца за полтора до разговора моего с Государем, и участок, занятый дивизией, на общем фронте армии имел совершенно второстепенное значение.
Я вступил в дежурство в Царском Селе в субботу, сменив флигель-адъютанта герцога Николая Лейхтенбергского...
Обедали на половине Императрицы. Кроме меня, посторонних никого не было, и я обедал и провел вечер один в Семье Государя. Государь был весел и оживлен, подробно расспрашивал меня о полку, о последней блестящей атаке полка в Карпатах... Императрица главным образом интересовалась организацией медицинской помощи в частях, подробно расспрашивала о новом типе только что введенных противогазов. Великие Княжны и Наследник были веселы, шутили и смеялись. Наследник, недавно назначенный шефом полка, несколько раз задавал мне вопросы -- какие в полку лошади, какая форма... После обеда перешли в гостиную Императрицы, где пили кофе и просидели еще часа полтора.
На другой день, в воскресенье, я сопровождал Государя, Императрицу и Великих Княжон в церковь, где Они присутствовали на обедне... Видя, как молится Царская Семья, я невольно сравнивал спокойное, полное религиозного настроения лицо Государя с напряженным, болезненно экзальтированным выражением Императрицы...
26 ноября, в день праздника кавалеров ордена Св. Георгия, все кавалеры Георгиевского креста и Георгиевского оружия были приглашены в Народный дом, где должен был быть отслужен в присутствии Государя торжественный молебен и предложен обед всем Георгиевским кавалерам. Имея орден Св. Георгия и Георгиевское оружие, я был среди присутствующих.
Громадное число Георгиевских кавалеров, офицеров и солдат, находившихся в это время в Петрограде, заполнили театральный зал дома. Среди них было много раненых. Доставленные из лазаретов тяжелораненые располагались на сцене на носилках... По отслужении молебна, генерал-адъютант Принц Александр Петрович Ольденбургский взошел на сцену, поднял чарку и провозгласил здравицу Государю Императору и Августейшей Семье. Государь Император выпил чарку и провозгласил "ура" в честь Георгиевских кавалеров, после чего Он и Императрица обходили раненых, беседуя с ними...
Наконец, прибыли в Петербург офицеры депутации. Представление было назначено в Царском днем 4-го декабря перед самым, назначенным в этот день, отъездом Государя в Ставку.
Отправив утром предназначенную быть подведенной Наследнику лошадь, поседланную маленьким казачьим седлом, я выехал с депутацией по железной дороге, везя заказанную для Наследника форму полка...
Встреченные дежурным флигель-адъютантом, мы только что вошли в зал, как Государь в сопровождении Наследника вышел к нам. Я представил Государю офицеров, и сверх моего ожидания Государь совершенно свободно, точно давно их знал, каждому задал несколько вопросов; полковника Маковкина Он спросил, в котором году он взял Императорский приз; есаулу Кудрявцеву сказал, что знает, как он во главе сотни 22-го августа первым ворвался в окопы противника... Я лишний раз убедился, какой острой памятью обладал Государь, -- во время моего последнего дежурства я вскользь упомянул об этих офицерах и этого было достаточно, чтобы Государь запомнил эти подробности.
После представления Государь с Наследником вышли на крыльцо, где осматривали подведенного депутацией коня. Тут же на крыльце Царскосельского дворца Государь с Наследником снялся в группе с депутацией.
Это, вероятно, одно из последних изображений Государя во время Его царствования и это последний раз, что я видел Русского Царя".
В декабре 1916 года Уссурийская конная дивизия была переброшена на Румынский фронт. Перед новым 1917 годом полковник Врангель назначается командиром 2-й бригады Уссурийской дивизии, в которую входили Приморский драгунский и Нерчинский казачий полки. В январе барон П. Н. Врангель "за боевые отличия" произведен в генерал-майоры.
На этой войне умер 35-летний брат нашего героя Николай Николаевич Врангель. Немного поработав в петроградском Красном Кресте, в октябре 1914 г. барон Кока добровольно отправился на Западный фронт. Там он уполномоченным санитарного поезда имени Великой княжны Ольги Николаевны вывозил раненых. В середине июня барон Николай фон Врангель-младший скончался от желтухи в госпитале Варшавы.
В некрологах писали:
"Н. Н. принимал живое участие в "Старых годах"… Им была напечатана статья "Забытые могилы" о памятниках искусства на петроградских кладбищах, а за его исследование "Об искусстве помещичьей России" А. Ф. Кони исходатайствовал в Академии наук Пушкинскую медаль этому журналу. Н. Н. редактировал также журнал "Аполлон", был одним из учредителей Общества сохранения памятников старины, а за свои научные труды по истории был пожалован французским правительственным Орденом Почетного Легиона. В день 50-летия Румянцевского музея барон Н. Н. Врангель был избран почетным корреспондентом и вскоре также был избран членом библиотековедения Академии наук…
Многие, вероятно, и не подозревают, что почти все работы Игоря Грабаря возникли при содействии и влиянии Н. Н. Весь пятый том скульптуры Грабаря написан был Врангелем…
Деятельность его началась в музее Александра III, затем в Эрмитаже он числился кандидатом на классные должности…"
В своей речи "Памяти Врангеля" 2 июля 1915 г. художник Александр Бенуа говорил:
-- Не знаниями, не пониманием, не чутьем, не силой энергии выделялся Врангель в петроградском обществе (хотя и во всем этом было мало равных ему), а горячей своей страстью, каким-то фанатизмом, придававшим ему оттенок какого-то подвижничества. И еще можно сказать так: это был герой и рыцарь искусства, не лишенный даже многих священных черт донкихотства, благодаря которым он в свою короткую жизнь пережил много тяжелого, много такого, от чего другие бегут и прячутся, чего боятся больше болезни и смерти.
И последний поступок Врангеля -- его полная отдача себя деятельности Красного Креста -- была выражением его геройства, рыцарства, его жизненности. Я по-прежнему считаю, что он не был прав. Человек, посвятивший себя искусству, должен более чем когда-либо оставаться на страже его в такие моменты, когда всему прекрасному грозит гибель. У художника в широком смысле слова есть свой патриотизм, свои права и обязанности перед человечеством и родиной. Но, во всяком случае, Врангель совершил свою "измену", не изменяя существу своей натуры. В войне он увидал тоже своего рода "художественное лицо" жизни, в войне он понадеялся найти исток переизбытку своей энергии и все того же своего энтузиазма, -- и вот он оставил то, чем был занят до сих пор, и бросился в совершенно иное. Но в высшей степени характерно для Врангеля то, что лишь только он несколько освоился с новой обстановкой, как снова обратил свои заботы на свое прекрасное детище, и уже в октябре можно его было видеть в вагоне-лазарете, держащим в свободное от трудов по эвакуации раненых время корректуры своим художественным статьям и даже пишущим новые и сверяющим материалы.
В статье "Венок Врангелю" в 1916 г. А. Бенуа написал:
"Возможно, что будущие поколения будут говорить о какой-то эпохе Врангеля".
Супруга генерала барона П. Н. Врангеля Ольга Михайловна, несмотря на троих детей, устремилась вслед за мужем на фронт. С начала Первой Мировой войны баронесса всегда работала в санитарных учреждениях тех частей и соединений, которыми командовал Петр Николаевич.
+ + +
Об отречении Государя Императора Николая Второго и вслед -- его брата Михаила Александровича от Престола генерал Врангель узнал в окрестностях Кишинева, где был штаб Уссурийской дивизии.
-- Это конец, это анархия, -- совершенно точно резюмировал Петр Николаевич, командовавший в это время 1-й бригадой Уссурийской конной дивизии.
Потом неколебимый монархист барон Врангель в "Записках" пояснит:
"Опасность была в уничтожении самой идеи монархии, исчезновении самого Монарха… Что должен был испытать русский офицер или солдат, сызмальства воспитанный в идее нерушимости присяги и верности Царю, в этих понятиях прошедший службу, видевший в этом главный понятный ему смысл войны...
Надо сказать, что в эти решительные минуты не было ничего сделано со стороны старших руководителей для разъяснения армии происшедшего. Никаких общих руководящих указаний, никакой попытки овладеть сверху психологией армии не было сделано. На этой почве неизбежно должен был произойти целый ряд недоразумений. Разноречивые, подчас совершенно бессмысленные, толкования отречений Государя и Великого Князя (так, один из командиров пехотных полков объяснил своим солдатам, что "Государь сошел с ума"), еще более спутали и затемнили в понятии войск положение. Я решил сообщить войскам оба манифеста и с полной откровенностью рассказать все то, что было мне известно -- тяжелое положение в тылу, неудовольствие, вызванное в народе многими представителями власти, обманывавшими Государя и тем затруднявшими проведение в стране мира, необходимого в связи с настоящей грозной войной. Обстоятельства, сопровождавшие отречение Государя, мне неизвестны, но манифест, подписанный Царем, мы, "присягавшие Ему", должны беспрекословно выполнить, так же как и приказ Великого Князя Михаила Александровича, коему Государь доверил Свою власть.
Утром полкам были прочитаны оба акта и даны соответствующие пояснения. Первые впечатления можно характеризовать одним словом - недоумение. Неожиданность ошеломила всех. Офицеры, так же как и солдаты, были озадачены и подавлены. Первые дни даже разговоров было сравнительно мало, люди притихли, как будто ожидая чего-то, старались понять и разобраться в самих себе. Лишь в некоторых группах солдатской и чиновничьей интеллигенции (технических команд, писарей, состав некоторых санитарных учреждений) ликовали. Персонал передовой летучки, в которой, между прочим, находилась моя жена, в день объявления манифеста устроил на радостях ужин; жена, отказавшаяся в нем участвовать, невольно через перегородку слышала большую часть ночи смех, возбужденные речи и пение".
Командир Уссурийской дивизии генерал А. М. Крымов вначале приветствовал Февральскую революцию, считая, что это жизнеутверждающий переворот власти, а не начало Русской Смуты. В Кишиневе, полыхавшим митингами под красными знаменами, он "горячо доказывал" Врангелю:
-- Армия, скованная на фронте, не будет увлечена в политическую борьбу. Было бы гораздо хуже, ежели бы все произошло после войны, а особенно во время демобилизации... Тогда армия бы разбежалась домой с оружием в руках и стала бы сама наводить порядки.
Вскоре Крымов направляет Врангеля в Петроград с письмом военному министру Временного правительства А. И. Гучкову. В нем он взволнованно пишет, что "армия должна быть вне политики, те, кто трогают эту армию, творят перед родиной преступление", как вспоминал Петр Николаевич. "Среди чтения письма он вдруг, схватив голову обеими руками, разрыдался..."
На станции Жмеринка Врангелю встретился поезд, где был командир 12-ой кавалерийской дивизии Свиты Его Величества генерал барон К.Г. фон Маннергейм, который будет потом руководить в Финляндии национальными белыми войсками, а в 1939 г. разобьет советские войска. От этого очевидца Петр Николаевич узнал о столичных волнениях, измене правительству воинских частей, убийствах офицеров. Сам барон Маннергейм в течении трех дней скитался по Петрограду, меняя квартиры. Толпа городской рвани и солдат расправилась со стариком графом Штакельбергом, свои же солдаты запасных частей гвардейской кавалерии убили в петроградском предместье Луге бывшего командира Кавалергардского полка графа Менгдена и лейб-гусара графа Клейнмихеля.
Прибыв в Киев, Врангель поехал навестить знакомую семью губернского предводителя Безака. По дороге увидел сброшенный, валяющийся на земле памятник Столыпина. За обедом у Безаков прибывший из Петрограда член Думы барон Штейгер хвалил Керенского:
-- Это единственный темпераментный человек в составе правительства, способный владеть толпой. Ему Россия обязана тем, что кровопролитие первых дней вовремя остановилось.
На станции Бахмач в купе Петра Николаевича сел брат только что убитого в Луге генерала графа Менгдена -- адъютант Великого князя Николая Николаевича полковник граф Менгден. Он оставил в Бахмаче поезд Великого князя, направлявшегося из Тифлиса в Могилев, в Ставку для решения вопроса о принятии верховного главного командования войсками, и ехал в Петроград к семье. Барону пришлось первым сообщить графу о трагической смерти его брата.
Граф Менгден рассказал, что Великий князь уже предупрежден о желании Временного правительства, чтобы он передал главное командование генералу Алексееву. И что Николай Николаевич решил, избегая лишних осложнений, этому подчиниться.
Врангель воскликнул:
-- Я считаю это решение Великого князя роковым! Великий князь чрезвычайно популярен в армии как среди офицеров, так и среди солдат. С его авторитетом не могут не считаться и все старшие начальники: главнокомандующие фронтов и командующие армиями. Он один еще мог бы оградить армию от грозящей ей гибели. На открытую борьбу с Николаем Николаевичем Временное правительство не решилось бы.
Подъезжая к Петрограду, барон Врангель не изменяет ни своей породе, ни своему нраву, как описал позже:
"В Царском дебаркадер был запружен толпой солдат гвардейских и армейских частей, большинство из них были разукрашены красными бантами. Было много пьяных. Толкаясь, смеясь и громко разговаривая, они, несмотря на протесты поездной прислуги, лезли в вагоны, забив все коридоры и вагон-ресторан, где я в это время пил кофе. Маленький рыжеватый Финляндский драгун с наглым лицом, папироской в зубах и красным бантом на шинели бесцеремонно сел за соседний столик, занятый сестрой милосердия, и пытался вступить с ней в разговор. Возмущенная его поведением сестра стала ему выговаривать. В ответ раздалась площадная брань. Я вскочил, схватил негодяя за шиворот и, протащив к выходу, ударом колена выбросил его в коридор. В толпе солдат загудели, однако никто не решился заступиться за нахала.
Первое, что поразило меня в Петрограде, -- это огромное количество красных бантов, украшавших почти всех. Они были видны не только на шатающихся по улицам, в расстегнутых шинелях, без оружия, солдатах, студентах, курсистках, шоферах таксомоторов и извозчиках, но и на щеголеватых штатских и значительном числе офицеров. Встречались элегантные кареты собственников с кучерами, разукрашенными красными лентами, владельцами экипажей с приколотыми к шубам красными бантами.
Я лично видел несколько старых, заслуженных генералов, которые не побрезгали украсить форменное пальто модным революционным цветом. В числе прочих я встретил одного из лиц Свиты Государя, тоже украсившего себя красным бантом; вензеля были спороты с погон; я не мог не выразить ему моего недоумения увидеть его в этом виде. Он явно был смущен и пытался отшучиваться: "Что делать, я только одет по форме -- это новая форма одежды..." Общей трусостью, малодушием и раболепием перед новыми властителями многие перестарались. Я все эти дни постоянно ходил по городу пешком в генеральской форме с вензелями Наследника Цесаревича на погонах (и, конечно, без красного банта) и за все это время не имел ни одного столкновения.
Эта трусливость и лакейское раболепие русского общества ярко сказались в первые дни смуты, и не только солдаты, младшие офицеры и мелкие чиновники, но и ближайшие к Государю лица и сами члены Императорской Фамилии были тому примером. С первых же часов опасности Государь был оставлен всеми. В ужасные часы, пережитые Императрицей и Царскими Детьми в Царском, никто из близких к Царской Семье лиц не поспешил к Ним на помощь. Великий Князь Кирилл Владимирович сам привел в Думу гвардейских моряков и поспешил "явиться" М. В. Родзянко. В ряде газет появились "интервью" Великих Князей Кирилла Владимировича и Николая Михайловича, где они самым недостойным образом порочили отрекшегося Царя. Без возмущения нельзя было читать эти интервью. Борьба за власть между Думой и самочинным советом рабочих и солдатских депутатов продолжалась, и Временное Правительство, не находившее в себе силы к открытой борьбе, все более становилось на пагубный путь компромиссов".
Военного министра Гучкова в городе не было, генерала Врангеля принял министр иностранных дел П. Н. Милюков, любезно заговоривший:
-- Александр Иванович Гучков отсутствует, но я имею возможность постоянно с ним сноситься. Я могу переслать ему ваше письмо, а также постараюсь совершенно точно передать ему все то, что вы пожелали бы мне сообщить. Мы с Александром Ивановичем люди разных партий, -- прибавил он, улыбаясь, -- но теперь, как вы понимаете, разных партий нет, да и быть не может.
Передавая Милюкову письмо генерала Крымова, Петр Николаевич сказал:
-- Сейчас война, и мы все воины, и офицеры, и солдаты, где бы мы ни находились: в окопах, в резерве или в глубоком тылу, -- мы все время, в сущности, несем службу и находимся "в строю". Новые права солдата, требование обращения к солдатам на "вы", право посещать общественные места, свободно курить, и так далее хорошему солдату сейчас не нужны. Русский простолюдин сызмальства привык к обращению на "ты" и в таком обращении не видит для себя обиды; в окопах и на привале русские офицеры и солдаты живут вместе, едят из одного котла и закуривают от одной папироски. Свободным посещением публичных мест, курением и прочими свободами воспользуются лишь такие солдаты, как те, что шатаются ныне по улицам столицы.
Милюков, слушал, делая пометки в блокнот, и прервал:
-- То, что вы говорите, весьма интересно, я точно передам все это Александру Ивановичу. Однако должен заметить, что те сведения, которыми мы располагаем, то, что мы слышим здесь от представителей армии, освещает вопрос несколько иначе.
-- Это возможно, но позвольте спросить вас, о каких представителях армии вы изволите говорить? О тех, что заседают в совете рабочих и солдатских депутатов, неизвестно кем выбранные и кем назначенные, или о тех, которых я видел только что на улицах города, разукрашенных красными бантами. Поверьте мне, что из хороших офицеров и солдат в Петербурге сейчас находятся лишь те, что лежат в лазаретах, и едва ли они могут быть вашими осведомителями. Я не сомневаюсь, что все прочие, кто случайно находился здесь, сейчас уже поспешили вернуться в свои родные части.
-- Конечно, я не берусь судить, -- дипломатично закивал Милюков, в этом истинный министр иностранных дел, -- Александр Иванович Гучков в этом вопросе компетентнее меня. Вероятно, по его возвращении, он пожелает лично вас видеть. Пока же будьте уверены, я в точности передам все вами сказанное.
Вскоре пришла телеграмма от генерала Крымова, требующего, чтобы Врангель вернулся в Кишинев временно командовать Уссурийской дивизией, так как его самого теперь вызывают в петроградское военное министерство. Барон снова убыл назад.
Петр Николаевич вспоминал:
"Мы переживали тяжелое время. Власть из рук Временного Правительства все более и более ускользала. Это правительство оказывалось бессильным противостоять притязаниям самочинного совета рабочих и солдатских депутатов.
В армии ясно чувствовали все грозные последствия этой слабости и колебания, и инстинктивно стремились эту власть подкрепить. Ряд войсковых частей обращался с заявлениями к председателю правительства, в коих указывалось на готовность поддержать новую власть и бороться со всеми попытками внести анархию в страну. Такого характера заявления вынесли и все полки Уссурийской дивизии.
К сожалению, Временное Правительство не сумело, да, по-видимому, и не решалось опереться на предлагаемую ему самими войсками помощь. Александр Иванович Гучков, который в это время объезжал главнокомандующих фронтами, принимая депутации от разного рода частей, неизменно громко заявлял, что правительство ни в какой помощи не нуждается, что никакого двоевластия нет, что работа правительства и совета рабочих и солдатских депутатов происходит в полном единении.
Не было твердости и единства и в верхах армии. Вместо того чтобы столковаться и встать единодушно и решительно на защиту вверенных им войск, старшие военачальники действовали вразброд каждый за себя, не считаясь с пользой общего дела. В то время как генерал граф Келлер, отказавшись присягнуть Временному Правительству, пропускал мимо себя, прощаясь с ними, свои старые полки под звуки национального гимна, генерала Брусилова несли перед фронтом войск в разукрашенном красными бантами кресле революционные солдаты..."
В эти мартовские дни П. Н. Врангель был восхищен поступком командира 3-го конного корпуса генерала графа Ф. А. Келлера, единственного из высшего генералитета собиравшегося "придти и защитить" Государя. Увы, такие чувства испытывало не большинство русской аристократии, а их сиятельства граф и барон, во многом потому что носили немецкие фамилии своих рыцарских предков.
Генерал-от-кавалерии граф Федор Артурович Келлер, получив первые сведения о митингах и беспорядках в Петрограде, прислал Государю Николаю II телеграмму:
"3-й конный корпус не верит, что Ты, Государь, добровольно отрекся от Престола. Прикажи, Царь, придем и защитим тебя".
Однако православный Император отказался от помощи кавалеристов -- не хотел кровопролития.
Тогда "плохо стареющему" красавцу двухметрового роста графу Келлеру было шестьдесят лет. Его осанку не портили фронтовые ранения, а также -- от осколков бомбы, брошенной во время покушения на Федора Артуровича революционером в 1905 году. Граф имел два солдатских Георгиевских креста, полученных когда еще служил рядовым у генерала Скобелева в русско-турецкую войну. В августе 1914 года, спустя недели после начала войны, кавалерийская дивизия под командованием графа Келлера разгромила несколько австро-венгерских конных полков.
После того, как Ф. А. Келлер покинул 3-й корпус, он будет безвыездно жить в Харькове. И лишь в ноябре 1918 г. в Киеве он начнет формирование Белой монархической армии. При вступлении туда петлюровских войск Федора Артуровича арестуют в гостинице Михайловского монастыря, где, несмотря на предложение монахов спрятаться, граф объявит о себе. В ночь с 20 на 21 декабря 1918 г. генерала и двух его адъютантов сечевые стрельцы "черноморского коша" поведут из монастыря в Лукьяновскую тюрьму.
В киевском центре у подножия памятника Богдану Хмельницкому их будет ждать засада других петлюровцев, которые откроют огонь и почти в упор застрелят полковника Пантелеева. "Незалежные" конвоиры расстреляют других арестованных в спину. Генерала убьют пулей в затылок, штабс-ротмистра Иванова -- выстрелом в голову и четырьмя штыковыми ударами. Все трое будут изрешечены пулями, одиннадцать из которых окажется в теле графа Келлера.
Такие классические малороссийские ножи в спину, изуверство над русскими героями рядом с мемориалом старинному другу Москвы Хмельницкому покажет всю ненависть патриотического "республиканского" правительства Украины к российским монархистам, традиционность чего окажет себя во Вторую мировую войну антисоветско-антирусской идеологией кровавых бендеровцев, а в наше время -- самоотверженной войной против российских войск украинских националистов в составе чеченских банд.
Несколько дней потом петлюровская Директория будет отрицать убийство генерала графа Ф. А. Келлера, но затем признаются, что в морге есть труп некоего генерала исполинского роста в шароварах с синими казачьими лампасами. Тело Федора Артуровича будет выдано его близким и тайно предано земле Покровского монастыря. Потом в этой безымянной могиле большевики, вскрывавшие старые кладбища для поживы драгоценностями, найдут останки русского генерала-от-кавалерии и ограбят ордена. А в наши дни на месте сего кладбища разбит сад с молоденькими деревцами.
(Продолжение на следующих стр.)
|
|
| |
|
