В.Черкасов-Георгиевский. КНИГА "КОЛЧАК И ТИМИРЕВА". Глава 7, последняя. «Вы были для меня самой желанной женщиной на земле»
Послано: Admin 08 Фев, 2011 г. - 17:01
Литстраница
|
ОБЩЕЕ ОГЛАВЛЕНИЕ КНИГИ
Глава 7. «Вы были для меня самой желанной женщиной на земле»
10 ноября 1919 года из Омска эвакуировалось белое правительство. Новой резиденцией намечен Иркутск. 12 ноября вечером адмирал А.В. Колчак и штаб Верховного главнокомандующего покинули Омск на семи поездах, три из которых были с золотым запасом бывшей Российской империи, когда-то отбитым у красных в Казани.
В то же время в 20 тысячах вагонах (по одному на двух легионеров) потянулись на Дальний Восток эшелоны Чехословацкого корпуса. В них эти славяне, сначала дружившие с красными, потом — с белыми, уволакивали великую массу ценностей и русского добра: тонны серебра, породистых лошадей, собрание книг Пермского университета и многое другое. Увозили богатства на сотни миллионов золотых рублей. В Праге потом оборотистые чехословаки на эти средства откроют крупнейший банк — Легиобанк.
Чтобы унести ноги из России, Национальный совет при Чехословацком корпусе стал демонстративно отмежевываться от адмирала Колчака и его правительства. 13 ноября этим советом был опубликован меморандум, где говорилось о необходимости «свободного возвращения на родину», в нем нападали на русские военные органы, обвиняя их в «произволе» и «беззаконии». В районе Новониколаевска (нынешнего Новосибирска) поезд А.В. Колчака уперся в чехословацкие эшелоны, которые его не пропустили, и адмиралу пришлось стоять здесь до 4 декабря.
От прежнего могущества войск Верховного правителя России остались три стремительно тающие армии в несколько десятков тысяч воинов. Они ожесточенно отбивались как от красноармейцев, так и от лавины партизанских отрядов и повстанцев из возникающих то и дело полковых восстаний. Наиболее сильно колчаковцам досталось у Новониколаевска и в Красноярске. Они не могли отступать по железной дороге, где уже противниками царили чехословаки. В лютые морозы колчаковские солдаты и офицеры отходили по бездорожью на Иркутск.
В начале декабря главнокомандующим оставшихся белых войск стал 36-летний генерал-лейтенант В.О. Каппель. Он сумел сплотить разлагающиеся части. За Красноярском Каппель свернул с дороги и повел войска по реке Кан. Это был небывалый в военной истории 120-верстный переход по льду реки, тянущейся среди непроходимой тайги.
Морозы доходили до 35 градусов. Трупы умерших от ран, тифа, простуды оставляли в штабелях на льду. В конце путь преградил горячий источник, бьющий поверх льда. Его с обозами было не обойти из-за отвесных берегов. Воинство, перенося поклажу, форсировало преграду поодиночке. Последние десять верст шли в промокших валенках. На том переходе раненный еще под Красноярском в руку генерал В.О. Каппель теперь получил рожистое воспаление ноги, затем -- легких и умер.
Этот легендарный Ледяной Сибирский поход колчаковцев не случайно сравнивают с Ледяным походом Добровольческой армии зимой 1917—1918 годов под командой генералов Алексеева и Корнилова. После смерти генерала Каппеля войска возглавил генерал-лейтенант С.Н. Войцеховский. Его части будут прорываться на Дальний Восток.
Анна Васильевна Тимирева вспоминала об этом времени:
«Из Омска я уехала на день раньше А[лександра] В[асильевича] в вагоне, прицепленном к поезду с золотым запасом, с тем чтобы потом переселиться в его вагон. Я уже была тяжело больна испанкой, которая косила людей в Сибири.
Его поезд нагнал наш уже после столкновения поездов, когда было разбито несколько вагонов, были раненые и убитые. Он вошел мрачнее ночи, сейчас же перевел меня к себе, и началось это ужасное отступление, безнадежное с самого начала: заторы, чехи отбирают на станциях паровозы, составы замерзают, мы еле передвигаемся. Куда? Что впереди — неизвестно.
Да еще в пути конфликт с генералом Пепеляевым, который вот-вот перейдет в бой. Положение было такое, что А[лександр] В[асильевич] решил перейти в бронированный паровоз и, если надо, бой принять. Мы с ним прощались как в последний раз. И он сказал мне: «Я не знаю, что будет через час. Но Вы были для меня самым близким человеком и другом и самой желанной женщиной на свете».
Не помню, как все это разрешилось на этот раз. И опять мы ехали в неизвестность сквозь бесконечную, безвыходную Сибирь в лютые морозы».
Вместе с Анной была и отчаянная генеральша М.А. Гришина-Алмазова, ухаживавшая за больной подругой. Однако Анна Васильевна при каждой возможности бывала в вагоне адмирала.
Чем-то это существование походило на омскую жизнь: у адмирала — вагон-салон, как его резиденция на Береговой, у нее — свое купе, словно домик на Надеждинской. Она приходила к Александру Васильевичу обедать, и потом они говорили, так же монотонно, как стук колес под полом. В адмиральском вагоне было уютно и надежно. Этот сияющий огнями вагон, кометой летящий по стылой паутине рельсов, был последней территорией Ставки Верховного правителя.
Здесь было все, чтобы командовать, выжить, отстреливаться, есть, спать, решать какие угодно вопросы. И лишь не осталось тайных мест, какие не бывают в каютах и вагонах, а обязательны в любом доме, где мужчина встречается с женщиной.
Солидно поблескивающие телефонные и телеграфные аппараты, пишущие машинки, пулеметы напротив окон и входов, холодноватая мягкость кожаных кресел и диванов. Дорога и строга мебель красного дерева, роскошен ворсистый ковер на полу, огромна для поезда библиотека на полках (книги из которой до сих пор всплывают в разных библиотеках Иркутска), безжалостно изувечена отметками настенная карта фронта, в укромном углу сейф для документации, все это — под сенью Андреевского флага Российского флота Его Императорского Величества. Спал адмирал на своей старой-престарой походной койке, какие выдавались русским офицерам в минувшую Великую войну на Месопотамском фронте.
В конце декабря 1919 года адмирал Колчак двигался к Иркутску уже не на семи поездах, а лишь на своем составе вместе с «золотым» эшелоном. К нему в вагон перебралась тяжело болевшая Анна Васильевна.
В это время адмирала догнал председатель Совета министров Омского правительства В.Н. Пепеляев, брат генерала А.Н. Пепеляева, командовавшего 1-й Сибирской армией. Но за Красноярском в Нижнеудинске (нынешнем Улан-Удэ) поезд главковерха снова был задержан чехословаками. Они под видом охраны Колчака взяли его состав под негласный арест. Верховному правителю России вручили телеграмму генерала Жанена, верховно командовавшего в Сибири союзническими подразделениями, в том числе — чехословаками. Француз требовал, чтобы адмирал Колчак оставался на месте до выяснения обстановки.
Какие следы оставила после себя Анна в адмиральском вагоне после своего в нем поселения? Мы их найдем, вычленив из «Перечня имущества А.В. Колчака и А.В. Тимиревой, оставшегося после ареста в вагоне» дамские вещички и те, что принадлежали Анне по ее хозяйственным, рукодельным, художественным занятиям. Но прежде перечислим колчаковское:
«Морской штандарт, черное шелковое знамя, английский флаг, три Андреевских флага, японский подсвечник, деревянный лакированный; серебряный кинжал, коробка с 7-ью орденами, открытки — 228 штук, четыре штуки часов поломанных, одна часовая цепочка, три рюмки, два бокала, 27 серебряных монет, 21 медная монета, пенсне, печать медная, звезда наградная, футляр для мундштука, мелочь (запонки, булавки и т. п.) в коробке, выжженная коробка, коробочка, лакированная яйцом; деревянная коробка с рисунком большая, портрет неизвестной женщины, каталог автомобильный, картины, микроскоп, физический прибор, 29 икон и одна лампада, два портрета, седло, восемь картин разных».
Теперь предметы, принадлежавшие Анне:
«Полотенце с вышитой надписью, саше для вязания, грелка для чайника, ермолка для платков, две вышитые бисером полоски, палитра с красками, семь штук разных альбомов, Святое Евангелие, с собственной надписью; два кошелька вышитых, чехол для ручки, вышит бисером; чайный сервиз, деревянный, лакированный из 16-ти предметов; модель из кости — куска хлеба с двумя мышами, четыре штуки вееров, гребенка дамская, маленький резной ножик слоновой кости, костяные бусы, брошь костяная, одна каменная коробка, один карандаш, связка кожаных пуговиц, блюдечко фарфоровое, солонка, бисерная ермолка, альбом для стихов, три штуки спиц с клубком, грелка с салфеткой, японская шпилька головная, кубики китайские, семь штук яиц пасхальных, стеклянная чашка».
Увы, с таким «приданым» вагон любимого человека не обживешь. А 29 икон несомненно были их общие. Анна Васильевна позже вспоминала:
«Вот мы в поезде, идущем из Омска в неизвестность. Я вхожу в купе, Александр Васильевич сидит у стола и что-то пишет. За окном лютый мороз и солнце.
Он поднимает голову:
— Я пишу протест против бесчинств чехов — они отбирают паровозы у эшелонов с ранеными, с эвакуированными семьями, люди замерзают в них. Возможно, что в результате мы все погибнем, но я не могу иначе.
Я отвечаю:
— Поступайте так, как Вы считаете нужным».
Превосходно описал потом в Харбине Александра Васильевича в эти дни и его поезд, идущий на эшафот, колчаковский офицер, талантливый поэт Арсений Несмелов в стихотворении «В Нижнеудинске»:
И было точно погребальным
Охраны хмурое кольцо,
Но вдруг, на миг, в стекле зеркальном
Мелькнуло строгое лицо.
Уста, уже без капли крови,
Сурово сжатые уста!..
Глаза, надломленные брови,
И между них — Его черта,
Та складка боли, напряженья,
В которой роковое есть...
Рука сама пришла в движенье,
И, проходя, я отдал честь.
И этот жест в морозе лютом,
В той перламутровой тиши, —
Моим последним был салютом,
Салютом сердца и души!
И он ответил мне наклоном
Своей прекрасной головы...
И паровоз далеким стоном
Кого-то звал из синевы…
Обстановка же, сложившаяся вокруг адмирала Колчака, была вызвана событиями в Иркутске, ставшем центром разгоревшихся сибирских «политстрастей». 24 декабря в Глазковском предместье Иркутска началось антиколчаковское восстание в казармах 53-го полка. Они отделялись от города Ангарой, мост через которую оказался разрушенным. Из-за этого начальник иркутского гарнизона генерал Сычев не смог подавить восставших и решил их казармы с другого берега обстрелять из орудий, а потом переправить по еще не замерзшей реке на усмирение своих солдат. Он уведомил об этом генерала Жанена. Но тот ответил, что не допустит обстрела, а если он начнется, сам откроет огонь по Иркутску. Жанен принял сторону «демократических» повстанцев, чехословаки по его приказу захватили все ангарские плавсредства, чтобы обезопасить от Сычева мятежников.
Иркутский военный округ был подчинен адмиралом Колчаком атаману Г.М. Семенову. 27 декабря семеновский дивизион бронепоездов попытался прорваться в Иркутск на помощь генералу Сычеву, но «союзники» и здесь не дали хода белым. Лишь другой отряд семеновцев в 112 бойцов сумел на автомобилях добраться до Иркутска.
31 декабря и 1 января 1920 года в Иркутске шли бои между восставшими солдатами и гарнизоном, усиленным немногочисленными семеновцами. Верх не смогли взять ни те, ни другие. Так в городе оказались два правительства: колчаковский Совет министров без его председателя и «демократически-буферный» опиравшийся на восставшие части Политический центр, который сложился из эсеров, меньшевиков, земцев.
Переговоры между двумя сторонами начали тянуться со 2 января в вагоне генерала Жанена, пытающегося склонить колчаковских министров сдать власть Политцентру. 3 января Совет министров послал адмиралу Колчаку, остановленному в Нижнеудинске, телеграмму, настаивающую, чтобы он отрекся от власти.
В подобной ситуации, как было раньше согласовано между Колчаком и главкомом Вооруженных Сил Юга России генералом А.И. Деникиным, власть Верховного правителя России переходила к Антону Ивановичу. Об этом издал адмирал Колчак свой последний указ от 4 января 1920 года. В нем он также предоставил «всю полноту военной и гражданской власти на всей территории Российской Восточной окраины» атаману генералу Г.М. Семенову.
О том, что происходило в Нижнеудинске после того, как Александр Васильевич издал последний указ, рассказал потом тогдашний начальник его штаба генерал-лейтенант М.И. Занкевич:
«Чехами была получена новая инструкция из Иркутска из штаба союзных войск, а именно: если адмирал желает, он может быть вывезен союзниками под охраной чехов в одном вагоне, вывоз же всего адмиральского поезда не считается возможным. Относительно поезда с золотым запасом должны были последовать какие-то дополнительные указания...
Адмирал глубоко верил в преданность солдат конвоя. Я не разделял этой веры... На другой день все солдаты, за исключением нескольких человек, перешли в город к большевикам. Измена конвоя нанесла огромный моральный удар адмиралу, он как-то весь поседел за одну ночь...
Когда мы остались одни, адмирал с горечью сказал: «Все меня бросили». После долгого молчания он прибавил: «Делать нечего, надо ехать». Потом он сказал: «Продадут меня эти союзнички»... Я самым настойчивым образом советую ему этой же или ближайшей ночью переодеться в солдатское платье и... скрыться в одном из проходивших чешских эшелонов... Адмирал задумался и после долгого и тяжелого молчания сказал: «Нет, не хочу я быть обязанным спасением этим чехам»...
(Продолжение на следующих стр.)
|
|
| |
|
