МЕЧ и ТРОСТЬ
06 Фев, 2025 г. - 13:16HOME::REVIEWS::NEWS::LINKS::TOP  

РУБРИКИ
· Богословие
· Современная ИПЦ
· История РПЦЗ
· РПЦЗ(В)
· РосПЦ
· Развал РосПЦ(Д)
· Апостасия
· МП в картинках
· Распад РПЦЗ(МП)
· Развал РПЦЗ(В-В)
· Развал РПЦЗ(В-А)
· Развал РИПЦ
· Развал РПАЦ
· Распад РПЦЗ(А)
· Распад ИПЦ Греции
· Царский путь
· Белое Дело
· Дело о Белом Деле
· Врангелиана
· Казачество
· Дни нашей жизни
· Репрессирование МИТ
· Русская защита
· Литстраница
· МИТ-альбом
· Мемуарное

~Меню~
· Главная страница
· Администратор
· Выход
· Библиотека
· Состав РПЦЗ(В)
· Обзоры
· Новости

МЕЧ и ТРОСТЬ 2002-2005:
· АРХИВ СТАРОГО МИТ 2002-2005 годов
· ГАЛЕРЕЯ
· RSS

~Апологетика~

~Словари~
· ИСТОРИЯ Отечества
· СЛОВАРЬ биографий
· БИБЛЕЙСКИЙ словарь
· РУССКОЕ ЗАРУБЕЖЬЕ

~Библиотечка~
· КЛЮЧЕВСКИЙ: Русская история
· КАРАМЗИН: История Гос. Рос-го
· КОСТОМАРОВ: Св.Владимир - Романовы
· ПЛАТОНОВ: Русская история
· ТАТИЩЕВ: История Российская
· Митр.МАКАРИЙ: История Рус. Церкви
· СОЛОВЬЕВ: История России
· ВЕРНАДСКИЙ: Древняя Русь
· Журнал ДВУГЛАВЫЙ ОРЕЛЪ 1921 год

~Сервисы~
· Поиск по сайту
· Статистика
· Навигация

  
В.Черкасов-Георгиевский "ГДЕ ДРЕМЛЮТ ВУЛКАНЫ": Корифей лирической прозы В.И.Лихоносов. Из книги "Путешествия. Рассказы о писателях России"
Послано: Admin 17 Дек, 2010 г. - 13:12
Литстраница 
ОБЩЕЕ ОГЛАВЛЕНИЕ РАССКАЗОВ КНИГИ



Ныне Виктору Ивановичу Лихоносову уже 74 года, но по характеру и воодушевлению он по-прежнему таков, как на этом снимке


Кубанский поселок Пересыпь, бывший когда-то поч­товой станцией, лежит на берегу Азовского моря. По пу­ти из Темрюка в Тамань я заехал сюда к матери пи­сателя Виктора Лихоносова с его письмом из Краснода­ра. Очки под руками не оказались, она доверчиво про­тянула мне конверт:

— Прочитайте, пожалуйста.

Потом Татьяна Андреевна, невысокая, с приветливым лицом, быстрая в движениях, захлопотала, собирая по­сылку. Я обещал взять ее на обратной дороге.

Когда заезжал за гостинцами, повстречался с отчи­мом писателя — Василием Федоровичем, грузным пожи­лым мужчиной. Он стоял у белой, утопающей в зелени виноградных лоз и фруктовых деревьев хаты, по кре­стьянской привычке положив тяжелые руки на изгородь. Несмотря на зной, был он в застегнутом темном костю­ме: нездоровилось «деду», как ласково зовет его Лихоносов. «Дед», похоже, на все руки мастер: шесть лет на­зад, поселившись с женой на юге, в этом доме, он сам построил во дворе капитальную кухню, подсобные по­мещения.

Пахло нагретой травой и листьями; цыплята, совсем еще малыши, пищали и возились в корзинках у сеней. За грядками чеснока и лука, спускавшимися к блестев­шей воде лимана за усадьбой, лежала на суше лодка.

— Мы с Новосибирска, — говорила Татьяна Андре­евна, — знаете такой город?.. Вишня вот не уродилась нонче... А редиска хорошая, попробуйте, как хорошо-то похрумкать...

Так вот она какая — Татьяна Андреевна, навеявшая образ Физы Антоновны, матери Жени Бывальцева из лихоносовской повести «На долгую память». Имена ге­роев, конечно, вымышлены, но название места действия, родины писателя, оставлено без изменения — Кривощеково на левом берегу Оби, окраина Новосибирска. В пре­дисловии к одной из своих книг В. Лихоносов пишет о матери: «Я благодарен ей за внушенное мне широкое отношение к жизни и людям. И писательское восприятие у меня от нее».

В повести «На долгую память» — наиболее яркой из раннего цикла произведений Лихоносова о «соках зем­ных» — выпукло очерчена семья мальчика Жени: мать, погибший отец, отчим, сводный брат Толик, бабушка, приметливые соседи — Демьяновна, баба Шама. (Прото­типом характера отчима героя послужили некоторые черты давно умершего человека, вошедшего в семью Лихоносовых в послевоенные годы.) Рассказ ведется от ли­ца Жени, но центром повествования, безусловно, стал образ его матери Физы Антоновны, с глубоким сочувст­вием и сердечностью выписанный автором. Выдержки из материнских писем сыну, ставшему студентом — костяк произведения,— характерно окрашивает ткань вещи про­никновенной безыскусственностью.

Повесть глубоко автобиографична. Послевоенное дет­ство и у ее героя, безотцовщины, растущего под гнетом постоянных забот о хлебе насущном, рядом с болтли­вым, не очень хозяйственным, любителем выпить отчи­мом Никитой Ивановичем, шофером по профессии. Пар­нишке неприятны грубые шутки лицемерной завсегда­тайки дома Демьяновны, тягостно от каждодневных раз­говоров о ценах на рынке, где торгует мать, где самому надо помогать. Хочется «провалиться сквозь землю», когда он видит, что «кто-нибудь из культурных родите­лей его товарищей» подходит к прилавку. Стеснительно на глазах у ребят возиться с лопатой в хлеву; на боль­шой перемене он ест «хлеб с салом где-нибудь в угол­ке». И не забыть тот случай, когда «мама девочки, от­крыв ему первый раз дверь, кликнула дочь, назвала имя и добавила: «Как видно, из простых?».

Подробное рассмотрение этих сторон Жениной жизни и чувств заставило бы едва ли не вспомнить   жалостли­вые страницы Диккенса о своих маленьких    героях,— мальчиках, обиженных судьбой, если бы автора интересовала «закомплексованность», говоря по-наисовременно­му, если б Лихоносову было «приятно ползать по быту на четвереньках», как он однажды выразился в статье о литераторах, возводящих в догму «временные разоча­рования или плохое настроение». Нет, природная тяга молодого писателя к прекрасному, к тому, что несет свет, пронизала повесть, напоенную чутким, раздумчи­вым, светлым настроением.

«Вот еще, думал он затем, одна наша черта: чувство­вать себя виновато и стесненно даже тогда, когда надо гордиться. Позже он не стыдился и, повидав со време­нем всякое, стремился душою к материнскому простоду­шию, к быту, который достался им в наследство, к при­вычному старому кругу жизни — повсеместному и всегда дорогому» — вот что обрел с годами, в чем уже не сом­невается повзрослевший Женя. Залогом этой увереннос­ти — бесхитростные мальчишеские наблюдения, впечат­ления, в отборе каких сердце вернее ума.

В их доме еле сводят концы с концами, порой ссоры, но двери всегда широко открыты для всех. Из последне­го мать всегда даст в долг, а потом скорее сама перезай­мет, чем поторопит должника. «Люди шли к Физе Ан­тоновне по всякой надобности. «И все к нам, — говорила она с усталости. — Как кому что надо, так к нам. К ко­му же мы, сынок, пойдем?»... Глаза, наверно, у нее бы­ли такие, и люди чувствовали в них слабость сердца. Не раз она ругала себя за характер, но только в минуты обиды, потом опять же прощала, пускала ночевать по­бирушек».

Такая «слабость» зовется на Руси еще милосердием и неискоренимо закаляется в годины всенародных испы­таний.

«Она многому научилась за время войны: тому, что никто не постарается, если сам не добьешься, что у каж­дого своя жизнь и в каждой семье свои недостатки, что лучше промолчать, чем лезть с бабскими криками, что всегда и во всем следует, по совету отцов, не поддавать­ся на злобу, а жить как положено хорошему человеку».

Как положено жить по закону совета да любви мудрых крестьянских предков — наглядно и в мировос­приятии бабушки Жени, к чистому, ровному огню души которой, к «музыке речи», ее «напеву о любви к челове­ку» тянутся и старые и молодые. И как ни странно, именно из уст вроде бы пустопорожнего отчима Никиты Ивановича неизгладимо западает в сердце мальчика притча о «богатом Абраме и кротком Лазаре», жизненную правоту которых разобрал самый высокий, совестливый суд. Да, оказывается, и у отчима есть чему поучиться. Его типично русская душа нараспашку излучает лег­кость, с которой «неистребим человек». И не удивитель­но, что у Жени «любовь к простонародному сердцу про­будилась... душа плакала за столом от редкого счастья, произносила на высокой ноте ласковые слова: «Разве я это забуду, не переломит нас никакая сила, никакое не­счастье, плохо станет  —  все равно запоем!»<...> «Жи­вем, пока живы!» — кричал в нем голос Никиты Ивано­вича. «Когда гуляешь, все видят, заплачешь — никому не заметно», — вспоминала мать. И правда».

+ + +
Крутобокую редиску из материнской посылки мы пробовали в краснодарской квартире Лихоносова. По своему обыкновению, он ел мало, больше курил, отпивая чай из чашки.

— Как хорошо водилось, — скажет он позже, — встречались люди и пили чай. Вино для поддержания разговора вовсе не обязательно. Настоящий друг, това­рищ, коллега не обидится, если встретишь чаем, а не водкой. Быть откровенным, сердечным в разговоре без вина — в этом больше естества и правды. Отношения должны быть органичными, без всяких допингов. Пьян­ство, по-моему, от ущербности в воспитании, от долгой привычки жить на дармовщинку.

В этой комнате, затененной растениями, увивающими балкон, «пасмурный свет скрадывал худобу» внешности Лихоносова, «глаза выразительно сверкали, дужками ле­тели вверх брови». Как и наяву, были в этом автопорт­рете из повести «Тоска-кручина», написанной им в 1966 году, «серые жалостные глаза, нервно-печальное лицо, морщины лба» (теперь уже и щек) «и прокурен­ные зубы», подкрученные усы, кудрявые легкие волосы. Я смотрел на него, на полки, заставленные книгами, на столы со стопками бумаг, слушал его упругую, со взмы­вающими интонациями речь и с трудом представлял се­бе Лихоносова   на фоне   прокаленного    бледно-голубого неба у ленивых азовских волн, омывающих тихую землю с россыпью притаившихся станиц. Между тем на берегу моря в поселке, невдалеке от дремлющих вулканов, на­писано много страниц его романа «Когда же мы встре­тимся?».


В памяти у меня звучала только что увиденная эта земля — Таманский полуостров... Сверкает вода в лагу­нах, отгороженных от моря пересыпями. Насколько хва­тает глаз, простирается степь в разливах лиманов, озер, всхолмленная пологими горами, курганами. Опоры вы­соковольтных линий, водонапорные, силосные башни — приметы сегодняшнего дня. В древности от капризов Кубани-реки, разделившей ветвистой дельтой сушу на части, во многом зависел этот край, изборожденный бо­лотами, камышовыми зарослями. Из-за многоостровья историки называли его Таманской Полинезией. Суша — вулканического происхождения. И поныне грязевые вул­каны дают о себе знать. Один из них — Карабетовая го­ра — в нескольких километрах от станицы Таманской — Тамани, по-старинному.

После самой долгой паузы в нашем разговоре Лихоносов скажет:
— Берез, берез не хватает...
Вырос человек в Сибири, странствовал по России, а родился и возмужал как писатель все же здесь. Он рас­сказывает:
— Приехал я сюда из Сибири двадцатилетним, надо было сменить климат. Часто думаю: как будто сам случай спас меня и физически, и творчески. Я попал в такой тихий, зеленый, ласковый город, где душа моя в молодости не была растрепана ни суетой, ни гулом машин, ни бешеным ритмом, ни огромными расстояниями. Я окреп и созрел в тишине и ласковости юга. В большом городе я бы растерялся и никогда не начал писать.

Как и почему учитель с кубанского хутора захотел описать стариков с Брянщины, живущих неподалеку, и смог это сделать с образностью художника в своем пер­вом рассказе «Брянские»? Для него самого это еще тайна:
— Спелось как песня... И еще думаю, что, если бы не встретился с брянскими стариками, у меня бы долго-долго ничего не получалось в прозе. Они дали мне дыхание, какую-то музыкальную ноту, и не только музыкальную. Скажем так: ноту правды. А еще надо учесть, по отцу-матери я не сибиряк,    не чалдон, я   среднерус­ский, воронежский.

Да, песня рождалась не вдруг. Порукой ее задушев­ности были и любимые книги Льва Толстого, Бунина. С именем Бунина мироощущение, творчество Лихоносова связалось по душевной склонности начинающего пи­сателя и в какой-то степени волей обстоятельств.

Однажды, прочитав в московской «Неделе» малоизве­стные миниатюры И. Бунина, он послал признательное письмо в редакцию. Ему ответил известный литературо­вед П. Л. Вячеславов и прислал вырезку из «Вечерней Москвы» с бунинским рассказом «Косцы». Много ли об­щего может быть у умудренного жизнью литератора и молодого учителя? А нашлось немало заветного. О деле, которому посвятил себя Вячеславов, мечталось Лихоносову, да так, что как-то написал ему откровенно: очень хочу работать рядом с вами, помогать; возьмите, если можно... Как важна, как желанна в начале пути рос­кошь общения с единомышленником!

Письмо молодого человека из Загорска, ранее Сергиева Посада, с примерно такой же просьбой, обращенной к Лихоносову, сейчас он держит в руках:
— Я ответил ему: ни в коем случае! Нельзя челове­ку, ищущему себя в литературе, покидать такой золотой русский городок... Да и как же иначе? Национальные корни, первородность, жизнь отцов, матерей, преда­ния — основа творчества. Надо жить с людьми долго. Как помогало Льву Николаевичу Толстому то, что перед, его глазами проходила вся жизнь какого-нибудь яснопо­лянского мужика (детство, молодость, старость). Зави­дую Василию Белову, он живет на милой своей родине. Носов, Распутин, Потанин — тоже... Живите среди род­ных людей, написал я в Загорск... Я хотя и сказал, что юг сберег мою душу, но понимаю и другое: я немало и потерял, вырвав себя из родного гнезда.

(Продолжение см. на следующих стр.)

 

Связные ссылки
· Ещё о Литстраница
· Новости Admin


Самая читаемая статья из раздела Литстраница:
Очередной творческий вечер ИПХ поэта Н.Боголюбова в Москве 2010 года


<< 1 2 3 4 5 >>
На фотозаставке сайта вверху последняя резиденция митрополита Виталия (1910 – 2006) Спасо-Преображенский скит — мужской скит и духовно-административный центр РПЦЗ, расположенный в трёх милях от деревни Мансонвилль, провинция Квебек, Канада, близ границы с США.

Название сайта «Меч и Трость» благословлено последним первоиерархом РПЦЗ митрополитом Виталием>>> см. через эту ссылку.

ПОЧТА РЕДАКЦИИ от июля 2017 года: me4itrost@gmail.com Старые адреса взломаны, не действуют.