М.Бакулин «Церковь -- это там, которое уже здесь»
Послано: Admin 26 Фев, 2010 г. - 11:50
Дни нашей жизни
|
Одна коза залезла на сарай, чтобы оскорбить волка, который иногда по ночам пытался ее съесть. Слушая ее, волк покачал головой и сказал:
-- Ты не меня оскорбляешь, ты оскорбляешь место, на котором стоишь.
Для чего обзывалась коза и о чем говорит волк? О чем там, во тьме веков, дышал этой историей полубезумный Григорий Юханан Бар-Эбрай своим ночным слушателям с глазами, похожими на весь их таинственный Восток? Хорошо, возможно волк -- это образ смерти, но зачем тогда вкладывать в ее уста какое-то сомнительное воздыхание? В мире относительностей единственное, что я могу сказать наверняка, это -- "я умру". Зачем еще выть на луну, свет которой лишь отражение? Ну, ладно, пусть недовольно шепчет смерть. Тогда коза Григория -- это наша ответная улыбка всегда улыбающейся нам смерти. Или нелепые пританцовывания при уверенности, что жизнь -- это лишь колыхание струй и теплый выдох на морозе.
Вот Иоанн Златоуст, тот мог, стоя перед мысленным Крестом, дерзко вопрошать: "Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа?" И может быть, он не увидел победы ада, но жало смерти коснулось его. Но он хотя бы спрашивает. Мы ничего не можем вопрошать. Мы можем только благодарно хворать. Все наши недоумения и вопрошания ограничены сегодняшним днем. Смертный подобен алкоголику, который знает, что не пить он сможет только сегодня. Наших сил хватает только на дневное время бодрствования.
Все мои друзья в голос уверяют, что мне пора начинать основательно болеть. И болеть нужно, пока тебе 42 или 43 года, потому что потом болеть будет бесповоротно поздно. То есть болезнь эта -- непременная. Надо переболеть этой жизнью. Сократ и кодекс Бусидо рекомендуют после сорока заботиться о своем здоровье.
Вот невеста уже не дочь своего отца, но еще и не жена своего мужа, она буквально -- "не-весть-кто", то есть "никто". Вот и мы, венчающиеся с половиной земного пути, тоже никто, потому что молодость позади, зрелости еще нет и в помине. Кругом стоит стон, стресс косит наши ряды. Все борются с ним, кто как может. Некоторых провидение прячет от стресса в тюрьму, некоторых -- в дурдом, некоторые пытаются обследоваться. От тюрьмы зарекаться может только конченый подлец и преступник, приличный человек всегда имеет ее как возможную перспективу вместе с сумою. Обычно небесная канцелярия упаковывает к папе на хату тех, кто в мирской жизни вообще не нужен. Тех, кто не выучил маминых уроков, что перед едой моют руки и что "не укради и не убий". Какой разговор? Мы согласны, в тюрьме -- хорошо! Все по распорядку, лапша вовремя, вот тебе -- устоявшийся коллектив, вот тебе и порядки. Поэтому мужички, которые давно бы лежали в земле сырой, редко помирают на зоне от инфарктов, да и со стрессами не балуют. Тюрьма -- отсрочка детского перевоспитания от боевой обстановки действительности. Как и монастырь, суть которого -- быть оранжереей для нежных цветов монашества. Малые дети знают, что в монастыре спасаться легче. Что такое обет послушания, не знает никто, а вот что монахам легче спасаться -- знают все.
А в миру, ребята, -- семья, работа, проблемы и непрерывный стресс, который, как известно, алкоголем не лечится. И вот средняя продолжительность жизни русского мужика по сведениям Госкомстата -- 56 лет. Это при лучших раскладах, когда вечер пятницы проводится у себя на кухне, а не в холодном гараже при томном колыхании пластмассовых стаканчиков. Высоцкий определил меру жизни приличному человеку в 38 лет, Достоевский -- в 40, Госкомстат поставил точку для всех остальных на 56. То есть -- кто не спрятался, мы не виноваты. Семидесятилетний мужчина в России почти неприличен. До таких лет доживают только те, кто получал в юности -- войну, отсидку или хотя бы дурдом. Доживают те, кого небеса сохраняли от чего-то более серьезного, чем война, отсидка или дурдом.
С дурдомами тоже все непросто. Диссиденты, уходивши в галоперидольные вневременные миры, кроме знакомства с темными и светлыми существами из других миров, созерцали еще и огонь Вечной погибели. Так что на выходе их ждала ограниченно возможная церковная жизнь. Вот потом, когда у младшего поколения монстры полезли из радиоприемников, телевизоров и компьютеров, галоперидол сменили новые препараты, дающие уже десятилетия защиты от пришельцев, вплоть до перехода в вечность. Это сегодня вышедший в стрессовую русскую среду из дурдома почти принудительно защищается отчиткой, виттовой пляской у святынь в паломничествах или хотя бы иконкой в шапке, "чтоб со спутника не сбили".
Что остается нам, не упакованным в дурдома и тюрьмы? Нам остается хлебосольно встречать болезни и благодарно экономить остаток дней для хорошего. Надо завязывать с жизненными планами более чем на сегодняшний день, забыть думать о себе возвышенно, что мы в чем-то можем оказаться правы. Наши страдания шепчут, что мы живем против самих себя. А жизнь, своей правильностью, оставляет нам возможность расти в том, что мы любим.
У нас, слава Богу, есть Церковь, и Она не убежище от стресса и жизни. Мы не избежим ничего, ни стрессов, ни конфликтов, ни смерти, но вот приобретем ли мы вечность? Невозможно приготовиться к тюрьме или дурдому, но там можно жить. Проще приготовиться к вечности, потому что мы призваны к ней свободно, без конвоя и галоперидола.
Церковь -- это уже там, куда идут все. Это там, которое уже здесь. Надо привыкать к тому, что будет навсегда.
(Источник: http://zamorin.livejournal.com/328941.html#cutid1)
|
|
| |
|
