МЕЧ и ТРОСТЬ
28 Мар, 2024 г. - 11:16HOME::REVIEWS::NEWS::LINKS::TOP  

РУБРИКИ
· Богословие
· Современная ИПЦ
· История РПЦЗ
· РПЦЗ(В)
· РосПЦ
· Развал РосПЦ(Д)
· Апостасия
· МП в картинках
· Распад РПЦЗ(МП)
· Развал РПЦЗ(В-В)
· Развал РПЦЗ(В-А)
· Развал РИПЦ
· Развал РПАЦ
· Распад РПЦЗ(А)
· Распад ИПЦ Греции
· Царский путь
· Белое Дело
· Дело о Белом Деле
· Врангелиана
· Казачество
· Дни нашей жизни
· Репрессирование МИТ
· Русская защита
· Литстраница
· МИТ-альбом
· Мемуарное

~Меню~
· Главная страница
· Администратор
· Выход
· Библиотека
· Состав РПЦЗ(В)
· Обзоры
· Новости

МЕЧ и ТРОСТЬ 2002-2005:
· АРХИВ СТАРОГО МИТ 2002-2005 годов
· ГАЛЕРЕЯ
· RSS

~Апологетика~

~Словари~
· ИСТОРИЯ Отечества
· СЛОВАРЬ биографий
· БИБЛЕЙСКИЙ словарь
· РУССКОЕ ЗАРУБЕЖЬЕ

~Библиотечка~
· КЛЮЧЕВСКИЙ: Русская история
· КАРАМЗИН: История Гос. Рос-го
· КОСТОМАРОВ: Св.Владимир - Романовы
· ПЛАТОНОВ: Русская история
· ТАТИЩЕВ: История Российская
· Митр.МАКАРИЙ: История Рус. Церкви
· СОЛОВЬЕВ: История России
· ВЕРНАДСКИЙ: Древняя Русь
· Журнал ДВУГЛАВЫЙ ОРЕЛЪ 1921 год

~Сервисы~
· Поиск по сайту
· Статистика
· Навигация

  
В.Черкасов-Георгиевский. Роман «Орловский и ВЧК». Часть IV, финальная. БУДЕМ ПОМНИТЬ ИХ НА ЗАКАТЕ И РАССВЕТЕ
Послано: Admin 29 Ноя, 2011 г. - 11:09
Литстраница 
ОБЩЕЕ ОГЛАВЛЕНИЕ>>>


ЧАСТЬ IV. БУДЕМ ПОМНИТЬ ИХ НА ЗАКАТЕ И РАССВЕТЕ

Глава первая


Господин Орловский, вышедший на агента «Великой Неделимой России», капитана второго ранга А.П.Знаменского из советского Морского генштаба, этим «адресом» попал в самое перекрестье отечественных и иностранных флотских разведок и контрразведок. После разгрома в  генштабе группы белых подпольщиков «Особого Флота» Андрей Петрович уцелел  лишь благодаря покровительству его любовницы, председательницы ПетроЧеКи Яковлевой в том смысле, что, несмотря на подозрения, ее подчиненные так и не осмелились вызвать моряка на допросы. Он влился в ряды ВНР и  после ареста штабных соратников остался в Петрограде центральной фигурой «Особого Флота». Чекисты не зря называли офовских агентов, засевших в Военно-морском контроле, «филиальным отделением английского морского генштаба» и сумели нанести сокрушительный удар по  этой выдающейся организации чисто случайно. 

Офицеры императорского флота были самой сплоченной и  верноподданной Царю частью русского офицерского корпуса. Их число традиционно составляла дворянская элита, с юности спаянная кадетской учебой и службой на кораблях. Несмотря на то, что  Государя вынудили оставить трон, господа моряки не собирались  уступать Империю, монархистски не доверяя либеральному Временному правительству. А так как матросы были самым распропагандированным и озверелым «авангардом революции», флотские офицеры в подавляющем большинстве ненавидели большевизм во всех его проявлениях.

Почему наследниками  матросских героев Цусимы оказались эти «братишки» – кокаинисты,  лихо перекрещенные, в буквальном смысле, пулеметными лентами? Как ни странно,  Цусимский разгром русского флота и породил их последующим военно-морским ренессансом. Спохватившись из-за горьких итогов русско-японской войны, для Балтики создали серию могучих линкоров с экипажами по две тысячи человек. В первой мировой войне они наглухо перекрыли немцам подходы к русским портам, но сами-то оказались в бездействии. Матросские экипажи, получавшие ежедневный мясной паек в 450 грамм, наедали загривки и в безделье рьяно занимались изучением революционной периодики, участь ненавидеть офицерскую «белую кость».

Талантливый германский генштаб, способствовавший гибели Российской Империи переправкой к ее столице ленинского запломбированного вагона, не менее хитроумно распорядился по линии распоясавшихся русских матросиков. Изощренной диверсантской акцией кайзеровской разведки стала переброска из Южной Америки огромных партий кокаина в кронштадтские, петроградские порты. Разложению матросов в наркоманскую матросню могло бы воспрепятствовать такое оживление войны на море, как, например, поход к вражеской морской базе в Киле. Однако  флотское начальство больше переживало за прикрытие Петрограда, опасаясь также  вступления в войну на немецкой стороне Швеции.         

Поэтому на кораблях сохранился кадровый костяк и офицерской элиты, когда в армии на третьем году Мировой войны на смену выбитой  военной косточке задавали тон вчерашние студенты и интеллигенция, по мобилизации надевшие золотые погоны. Оттого не они, а неколебимые флотские офицеры в кровавых волнениях 1917 года первыми погибали от матросских орав.       

За войну императорские моряки в действиях против немцев сдружились с  англичанами, и когда власть захватили Советы, русские обратились за помощью к своим самым проверенным союзникам. Весной 1918 года по инициативе бывшего секретаря российского посольства в Британии В.Д.Набокова и при поддержке английской морской разведки был организован крайне законспирированный «Особый Флот» из бывших офицеров государевой флотской разведки и контрразведки. ОФ возглавил лейтенант Рогнар Окерлунд, руководивший в 1915-1917 годах имперской морской разведкой в Скандинавии.

В мае Окерлунд прибыл в Петроград, где в ОФ вошли начальник Регистрационной службы Морского генштаба В.А.Виноградов, его заместитель, потом преемник А.И.Левицкий, начальник Военно-морского контроля А.К.Абрамович и другие генштабисты, среди которых был и Знаменский. Центральный орган красного флота начал работать против Советов! Лейтенант Окерлунд был лично связан с военно-морским атташе Британии капитаном Кроми. Провалился в Петрограде ОФ лишь из-за предательства бывшего агента императорской флотской контрразведки Ланко из Скандинавии, вернувшегося в Россию, чтобы любыми способами делать новую карьеру. В октябре  1918 года он выдал персонально Дзержинскому белых разведчиков в Морской регистрационной службе, после чего среди штабных начались повальные аресты. 

Не удалось уцелеть и самому законспирированному члену ОФ, начальнику Морского генштаба Е.А.Беренсу, чей сын-гимназист Митя продолжал и поныне помогать белым подпольщикам. Капитан первого ранга Беренс служил во флотской разведке с 1910 года, после февральской революции руководил иностранным отделением Морского генштаба. Чекистам удалось доказать, что он подписывал телеграммы военно-морскому агенту в Швеции Сташевскому, текст каких офовцы нашпиговывали разведывательными сведениями.

После арестов петроградцев с Окерлундом возглавивший ОФ старший лейтенант Абаза курсировал из Лондона в Гельсингфорс, налаживая работу  этой разведывательной организации, разветвленной по России и Европе. В родных пенатах ее нелегальная сеть больше ориентировалась на сбор сведений для  адмирала Колчака. В Германии же, например, офовцы из  агентов былой русской морской разведки   поднимались на борьбу с немецкими коммунистами, другими друзьями РСФСР, о чем Абаза писал одному из своих адресатов:

«Возможно немедленное возобновление работы организации без особых подготовительных работ и сопряженных с ними затрат. Что касается новых заданий, то, полагаю, агенты, получив за долговременную работу большой опыт, справятся и с ними…»

Капитан Знаменский  крайне нуждался  в связи с новым руководством ОФ и искал для этого любые возможности.  Поэтому, когда лейб-гренадер Мурашов передал ему предложение своего однополчанина Буравлева, что сам руководитель Орги предлагает с ним встретиться и обсудить сотрудничество, Андрей Петрович был весьма рад.

+ + + 
Они увиделись за ужином в «версальском» кабинете Орловского, который, встретив моряка у двери, представился:

– Бронислав Иванович Орлинский, а что вас Андреем Петровичем величать, уже знаю.
Знаменский весело приподнял густые брови.
– Да,  у меня не было необходимости менять имя, а вот вам несколько под  другими вымпелами, – выразился он по-флотски, – приходилось заниматься контрразведкой в Ставке и при Керенском, если не ошибаюсь?
Орловский на такую осведомленность, сразу подчеркнувшую авторитетность Знаменского как агентурщика, уважительно кивнул, уточнив:
– При Временном правительстве в Ставке верховного главнокомандующего я занимал должность заместителя начальника контрразведки.  Присаживайтесь, пожалуйста.

Они опустились на полукруглый диванчик около накрытого стола, одновременно по-православному перекрестились перед едой. Обмундированием же их пара выглядела классически для хозяев  красного Петрограда. Орловский  как высокопоставленный советский чиновник из карательных органов – в офицерских гимнастерке, галифе и сапогах. Знаменский – в комсоставской форме Рабоче-Крестьянского Красного Флота из черной двубортной тужурки с лацканами и отложным воротником, такого же цвета брюк навыпуск. На каждом рукаве генштабиста пламенела нашитая из алого сукна звезда над двумя полосами, все это – с золотой каймой;  из выреза тужурки на белой сорочке красовалась черная «бабочка». Правда,  «товарищи» и пользовались столовыми приборами чересчур изысканно.

– Андрей Петрович, – приветливо щуря светлые глаза, проговорил Орловский, – я к делу без обиняков, потому что наши посредники, господа Буравлев и Мурашов, уже обменялись, так сказать, верительными грамотами... У меня совершенно прервалась связь с Гельсингфорсом, через какой удавалось проще всего переправлять информацию в штаб генерала Деникина. Обычно роль моих курьеров выполняли офицеры, которых я  по фальшивым документам перебрасывал через финскую границу для их дальнейшего следования на белый Юг. Однако  в связи с повальным красным террором и тем, что чекисты нешуточно занялись мной из-за провалов моих офицеров на границе, я вынужден бездействовать в  направлении на Финляндию. Это делает почти бессмысленной работу моей агентуры, потому что курьерский путь отсюда  к Деникину напрямую по совдепии долог и кровопролитен.

Знаменский сочувственно кивнул черноволосой головой.
– Насколько я знаю, неудачно у вас сложилось и по линии курьерской службы англичан? 
– О да, в Москве я сам вышел на связь с их опытнейшим капитаном Моревым, который погиб на моих глазах, – резидент перекрестился. ­– После провала той последней московской явки  и полного разгрома здешней резидентуры Бойса-Кроми, как и французской, я не могу рассчитывать и на союзников.
– Увы, Бронислав Иванович, – предпочел назвать его для конспирации этим именем Знаменский,  – в таком же положении находится и ВНР. У нас погибло пятеро, пытавшихся пробиться на Гельсингфорс. И с той стороны вот уже три недели, как не может добраться никто. Последнего курьера из Финляндии убили в перестрелке  сразу на советском берегу Сестры-реки.

Они продолжили молча ужинать, с недалекой эстрады в кабинет доносилось пение неувядаемой актрисочки Кары Лоты, когда-то объекта амурной страсти комиссара Целлера:

                  Ее изящной тайной окружает
                  Шуршанья шелка ласковый угар,
                  Что скрыто им, кто угадает,
                  Тот знает тайну женских чар.
                   Ей запах амбры так подходит,
                   Ее движенья рай сулят,
                   Мадам Лулу с ума всех сводит,
                   Глаза мерцают и горят…   

– Я ведь отчего искал беседы на эти темы именно с вами, Андрей Петрович? – сказал Орловский, уставив на капитана  свой пронзительный взгляд и как бы тая в углу губ усмешку, отчего недруги следователя называли его в императорские времена «белобрысым Мефистофелем». – Думаю, пробиться сейчас в Гельсингфорс можно только морским путем, а вы моряк. Кроме того, насколько мне известно и могу судить, вы являетесь главным представителем ОФ в Питере после его разгрома. Неужели даже у вас нет доверенных людей, способных пройти в Финляндию и обратно морем?
Знаменский рассмеялся, широко освещая улыбкой лицо.
– Ах, мон шер! А я-то сюда явился, чтобы узнать, нельзя ли воспользоваться вашими «коридорами»… – Потом он построжел и добавил: – Да, и за ОФ с красными надобно квитаться именно мне. В ВНР и «Особом Флоте» есть человек, который пойдет морским курьером. Это я, – небрежно заключил капитан, хотя  решился лишь в этот миг, потому что не мог он посылать в такой рейд на почти верную смерть кого-то хотя бы с родного крейсера «Память Азова».
– Превосходно! Лично вам я смогу доверить донесение большой важности. Мои агенты добыли эти документы, проявив верх изобретательности, с ними надо немедленно ознакомить наших белых и антантовских коллег. Взгляните, пожалуйста, – Орловский протянул ему экземпляры на папиросной бумаге.

Первый гласил:

«Весьма секретно

Интернациональным отделам В.Ч.К. и ответственным работникам особых отделов

Для ликвидации бунтов и заговоров, организуемых заграничными агентами на территории Советской России, к немедленному исполнению предлагается:

1) Регистрация всего белогвардейского элемента (отдельно по краям) для увеличения числа заложников из состава их родных и родственников, оставшихся в Советской России. На особом учете держать тех, кто, занимая ответственные должности в Советской России, изменил рабоче-крестьянскому делу. Эта категория должна быть уничтожена при первой возможности.

2) Устройство террористических актов над наиболее активными работниками, а также над членами военных миссий Антанты.   

3) Организация боевых дружин и отделов, могущих выступить по первому указанию.

4) Немедленное влияние на разведывательные и контрразведывательные отделы и организация окраин с целью пересоздания их в свои.

5) Организация фиктивных белогвардейских организаций с целью скорейшего выяснения заграничной агентуры на нашей территории.

     Председатель Всерос. Чрезв. Комиссии Дзержинский».

 Второй документ был следующего содержания:

«Список заграничной агентуры В.Ч.К. с передаточными пунктами: сношения производятся главным образом через Нарву и Штеттин. Основным центром является Берлин с резидентом Копом и его помощником Райхом во главе.

Главные курьеры: Шнейдер, Черняк, Феерман, Канторович, Беандров, Бардах, Курка и Изерский.

В Штеттине – Алексеев и Зусь; в Праге – Зоненштейн, Гутман, Леон, Богров, Штурц, Феодорович, Тушешко и Нина Криворучка; в Вене ­– Александровский, Н.Уманский, С.Брандес, Марчук, Фаденюк и Левков; в Граце – Гольденфельд; в Кладно – Лянднер…»

В списке также перечислялись резиденты в Люблине, Фиуме, Загребе, Сараеве, Триесте, Бриндизи, Венеции, Милане, Салониках, Генуе, Ницце, Марселе, Лионе, Париже, Роттердаме, Гамбурге, Шербурге, Бордо, Биаррице, Мадриде, Дублине, Лондоне, Копенгагене, Стокгольме, Гельсингфорсе, Риге, Ковно.

Орловский пояснил:
– Здесь указаны только руководители, в чьем ведении находится масса отделов и подотделов, сотрудники  которых вербуются из местных. А вот документик, который пригодится отделам пропаганды Добровольческой армии, – он передал моряку еще одну бумажку.

Знаменский прочел:

«МАНДАТ

Предъявителю сего товарищу Маросееву предоставляется право социализировать в городе Воронеже девиц возрастом от 18-ти до… лет, на кого укажет товарищ Маросеев.

Главком Хованцев».

Знаменский, словно не веря своим глазам, перечитал это несколько раз и озадаченно произнес:
– Они превзошли даже средневековых пашей, которые не имели права хватать для своих гаремов тех, кто приглянется им на улице.   
Орловский грустно улыбнулся.
– Заранее весьма признателен за доставку этих и других  донесений, шифровок в Гельсингфорс моему представителю для переброски через Прибалтику на Кубань Деникину. Мы ведь с Антоном Ивановичем оказывались в одних и тех же войсках в Великую войну. Я в ее начале служил главным военным прокурором при штабе Западного фронта,  который генерал Деникин потом возглавлял… Какие были благородные, теперь уж никоим образом невозвратные времена.  
 
+ + +
Для похода в Гельсингфорс капитан Знаменский использовал спрятанный в глухой бухте  кронштадтского побережья быстроходный пятидесятитонный катер с бензиновым мотором.


Его пригнали сюда в сентябре белые разведчики из Гельсингфорса, чтобы перебросить в Финляндию из Петрограда английского коллегу Дюкса, за которым охотились чекисты. Катер невдалеке от Каменного Острова подбили красные, но Знаменскому,  обеспечивавшему эту операцию от петроградцев, удалось его отвести в эту бухточку. Там Андрей Петрович потом долгими ночами своими руками ремонтировал, больше латал это в общем-то новенькое судно. Оно было из отряда катеров, заказанных русскими еще до революции в Норвегии для службы связи. Деревянный 20-метровый катер превосходных морских качеств мог принять на палубу до ста десантников, крепкая конструкция позволяла вооружить его 75-миллиметровыми орудиями.

Знаменский вышел  ночью на Гельсингфорс при свежей погоде в 15-градусный мороз. Высокая волна вздымала катер на гребень, откуда он летел вниз, наполовину зарываясь в воду. Палуба, окатываемая в рулевой рубке сразу замерзавшими волнами, быстро обледенела.  Когда судно клало набок, моряк  принимал фантастические позы, но не выпускал рукояток штурвала. Слава Богу, крен катер держал отменно. Капитан поневоле грелся  этакой рулением, а также мыслью, что катер в его руках – из единственного отряда русских кораблей, не носивших красного большевистского флага; после победы на нем должен был взвиться старый Андреевский!

Нужно было строго держать курс между минных полей, полонивших эти воды с Великой войны стараниями императорских миноносцев.

«Теперь мины никому не нужны, – горько думал Знаменский. – Не русские, чьи-то другие руки очистят от них залив для спокойного прохода иностранных кораблей…»

Ближе к утру в сумрачной подсветке мелькнул Эренсгрунд, вскоре загорелся огонь Грахары. Вот-вот должны были начать угадываться очертания свободного нарядного Гельсингфорса. Катер мчался, взлетая и ныряя на пределе своих сил… Вдруг вырвало  пробку в одном из цилиндров!

Ненадежны в этих катерах были только машины. На них стояли американские моторы «Буффало» со  штампованными частями.  Судно шло наполовину под водой, отчего машинное отделение пришлось задраить наглухо, и оно наполнилось бензиновыми парами. От вылетевшей горячей пробки катер  мог вмиг превратиться в пылающий факел.

Знаменский стремглав выключил цилиндр и взмолился, чтобы не взорвалось. Чудом не начался пожар.

Капитан умерил пыл отчаянно несшегося катера, вообще-то предназначенного с другими отрядными для штурма красных кронштадтских фортов, и облегченно перевел дыхание. Он вытер пот, выступивший под козырьком фуражки даже на ледяном ветру, увидев огненное марево приближающегося Гельсингфорса...

На берегу петроградскому курьеру вскоре удалось связаться с пребывающими на этой бывшей базе императорского флота господами Вилькеном и Абазой из ОФ, встретиться на явке со связным Орловского и увидеться с резидентом английской разведки. У Знаменского не было времени, чтобы надышаться прекрасным воздухом белого Гельсингфорса, в Петрограде его могли хватиться. Уже вечером следующего дня друзья  Андрея Петровича давали ему  прощальный ужин в отеле «Сосьете Хьюзет».

Здесь останавливались русские беженцы, сначала с трудом приходившие в себя, потом, подкормившись, устремлявшиеся в Стокгольм, Копенгаген, а имевшие связи – в Париж. Даже за два дня Знаменский успел ощутить стадный психоз соотечественников, похожий на паническое передвижение полевых мышей или муравьев. Почему они не оставались в Финляндии, хотя едва ли не поминутно ожидали падения власти большевиков? – сначала недоумевал он. Причем, отсюда можно было поддерживать связи с близкими в Петрограде, через финских контрабандистов получать брошенные там драгоценности и документы.

Потом Андрей Петрович уловил, что идти на бой с красными никому из этих господ не хочется, но они настойчиво требовали подвига от офицеров, хотя те четыре года и так изнурительно дрались на фронтах первой мировой войны. Вслед мыслям, долбившим его на палубе «Памяти Азова» в «Еремеевскую» ночь, он думал, сидя за блистающим хрусталем и фарфором ресторанным столом:

«И это происходит под боком финского народа, выделившего из себя единственный в мире Schutz-Car – Белую Гвардию, вдохновенно разбившую местных красных. Почему же от русских родителей здесь то и дело слышно, что их лоботряс-сын не военный, потому и не должен идти воевать с большевиками? Они считают себя православными, но им неведом даже животный инстинкт защиты своего жилища и семьи. И все они, например, постоянно видят развод караула у дворца на Эспаландной, в котором стоят никак не военные, а доктора, инженеры, юристы, художники 45-55 лет, подчас с солидным брюшком. Но это – финны…»   

За столом сидела знаменитая молоденькая англичанка Франциска Вагнер. После разгрома «заговора джентльменов»  в Петрограде она осталась единственной связной между англичанами, заключенными по этому делу в тюрьмы, и теми, кто скрывался от ареста. Арестантам Франциска носила передачи на деньги от продажи ее драгоценностей, а прячущимся устраивала побеги через границу. После убийства чекистами в британском посольстве Кроми она омыла его труп и одинешенькой провожала гроб капитана королевского флота  на кладбище.

«Но это – англичанка», – думал Знаменский, гадливо вспоминая «подопечную» ему русскую брюнетку с Гороховой улицы, 2.

Зато из земляков Андрея Петровича тут потягивал  виски идеальный рыцарь Отечества, граф Павел Шувалов, которого близкие ласково называли Павликом. У него был туберкулез берцовой кости, отчего нога всегда находилась в железной шине. Несмотря на это, граф добровольцем прошел всю Великую войну. Шувалов был на «ты» с бывшим императорским гвардейским офицером, ставшим командующим белофинской армией, регентом Финляндии бароном Маннергеймом и являлся  выдающимся курьером в красный Петроград.

Граф Шувалов вывез из совдепии супругу расстрелянного Великого князя Павла Александровича княгиню Палей. Из Петрограда он всегда доставлял ценнейшие сведения, потому что бесстрашно проникал в казармы, штабы, даже умудрялся попадать на партийные заседания.

Капитан Знаменский перед ночным броском через ледяное море не мог увлекаться виски, лишь чокался «споловиненной», по традиции кают-кампании «Памяти Азова», рюмкой, продолжая невесело размышлять:

«Какая  тут у многих твердая уверенность в победе над красными! Для них большевистские войска представляют собой не более чем толпу оборванцев. И никто не хочет учесть то, что они по-народному противопоставляют нам, «барским элементам». Это инстинктивная спаянность массы, вроде физического закона сцепления однородных частиц. Противостоять им можно только таким же монолитным чувством патриотизма… Но где он у интеллигенции, возомнившей, что сможет сменить в элите русского общества дворянство?»

+ + + 
На обратном пути, крутя штурвал в кренящейся рубке с катком на полу, Знаменский думал уже о прощальных словах Павлика Шувалова, ходившего в Петроград и морем:
– Знаете, мне ужасно не нравится, как работают кронштадтские береговые прожектора. Если катер поймают в лучи три штуки сразу, ему не уйти. Красным чертовски удобно будет стрелять по нему.

Катер был уже на траверзе Сестрорецка, когда неподвижно висевший узкий прожекторный луч с Лисьего Носа рванулся и начал метаться по воде.

Знаменский дал полный ход так, что мотор застонал и катер стал яростно срезать верхушки волн. Но слева обрушилась  огромная световая стена  всех цветов радуги – прожектор поймал судно… Сразу спереди и сзади ударили еще два ослепительных луча. Три прожектора повели катер. Загремели пушки из форта, море вокруг закипело от разрывов. 

На полном ходу капитан повернул вправо и на несколько мгновений ушел от лучей. Но они  щупальцами марсианина из романа Уэллса забегали, и снова накрыли катер, и опять Знаменский переложил руль.

Орудия неумолчно били, нащупывая катер своими прицелами. Надо было, отрываясь от лучей, огибать Кронштадт вдоль южного берега залива мимо Ораниенбаума и Стрельны. И Знаменский сумел обмануть пограничников переменой курса. Катер уходил между фортом Обручева и Толбухиным маяком, а их прожектора продолжали шарить на старом месте.

Машина стучала безупречно, капитан приободрился, вытирая с лица соленую испарину  пота и моря. Однако недалеко от форта Обручева его снова накрыл прожектор из Кронштадта!

Близкий луч ослеплял, Знаменский едва ли не наугад бросил судно в сторону, да безуспешно. Капитан еще дважды перекладывал руль, но луч висел на катере как борзая на волке. Курс был потерян.

Сильнейший толчок и удар потрясли катер, в машинном отделении раздался грохот железа… Зато «цепной» луч прожектора, летевший за ним с одинаковой скоростью, соскочил и по инерции умчался вперед.

В мертвой тишине катер сидел на чем-то. Знаменский ждал звуков врывающейся через развороченную обшивку воды, когда идут ко дну. Однако царствовали безмолвие и темнота. Моряк огляделся, ориентируясь по огням справа, слева и позади. Это был большой Кронштадтский рейд – огни Ораниенбаума, форта Александра Третьего и форта Обручева.

Андрей Петрович пошел на корму и увидел, что катер ее концом сидит на высоком бревенчатом волноломе как скакун, в общем-то взявший барьер. Моряк уперся крюком в волнолом, и судно легко скользнуло в воду. Однако в  машинном отделении он обнаружил, что мотор раскололся надвое.

До рассвета, когда советские патрульные суда обнаружат беспомощный катер, было полночи. Знаменский подумал, что его все-таки должна  миновать общая участь белых моряков, утопленных с баластиной на ногах. На машине был закреплен динамитный патрон, чудесно уцелевший при ударе о волнолом. Утром Андрею Петровичу нужно было лишь дернуть за рукоятку рычага, чтобы по-капитански взорваться вместе с судном. А пока  от страшной усталости Знаменский в каютке под палубой лег, завернулся в подаренные ему гельсингфорсцами одеяла и провалился в сон.

Капитан очнулся спустя пару часов, выбрался на палубу и увидел, что огни, по которым он определялся после крушения, смещены, теперь они были дальше…

– Неужели произошло еще одно чудо? – заговорил Знаменский сам с собой. – Да, ораниенбаумские огни были больше слева, но сейчас перешли на линию огней форта Александра Третьего… Катер несет, тащит довольно медленно, однако он движется.

Моряк понял, что с юга подул сильный ветер, который спасает его. Надо было повернуть катер носом по волне и  поднять сделанный из чего-то парус!

На судне не имелось ни весла, ни простой доски, чтобы развернуться. Тогда капитан придумал плавучий якорь. Он быстро вылил из десятка бидонов бензин и снова герметически их закупорил. На длинной веревке завел гирлянду бидонов с кормы. Постепенно подтягивая и отпуская веревку, добился, чтобы катер встал в нужном направлении по волне. Для паруса Знаменский поднял с палубы длинный, сплетенный из веревок мат и на двух флагштоках укрепил его.

Под этим неказистым, но емким парусом Знаменский встретил восход солнца уже далеко от форта Обручева, где так удобно расстрелять полузатопленный катер с разбитой машиной. Солнечные лучи, в крайнем отличии от ночных прожекторных, едва пробивались через утренний туман над морем, будто дымящимся от мороза. Это и требовалось моряку, чтобы причалить к берегу в малолюдном месте.   

На этот раз ремонтировать катер было бессмысленно. Знаменский на прощание отдал ему, упорному труженику и скороходу, честь как живому. 

Андрей Петрович переоделся в еще один гельсингфорсский подарок ­–  английское офицерское пальто на теплой подкладке, которые продавались на питерском черном рынке за большие деньги. На обратной дороге к петроградскому Приморскому вокзалу от станции Раздельная, лежащей через лес от Лисьего Носа, капитан вызывал ненависть попутчиков и тем, что вынужден был закусывать ресторанной провизией из  «Сосьете Хьюзет», например, пирогами с вареньем. Знали бы они, какой доставки эти пироги.

 (Продолжение на следующих стр.)

 

Связные ссылки
· Ещё о Литстраница
· Новости Admin


Самая читаемая статья из раздела Литстраница:
Очередной творческий вечер ИПХ поэта Н.Боголюбова в Москве 2010 года


<< 1 2 3 4 5 >>
На фотозаставке сайта вверху последняя резиденция митрополита Виталия (1910 – 2006) Спасо-Преображенский скит — мужской скит и духовно-административный центр РПЦЗ, расположенный в трёх милях от деревни Мансонвилль, провинция Квебек, Канада, близ границы с США.

Название сайта «Меч и Трость» благословлено последним первоиерархом РПЦЗ митрополитом Виталием>>> см. через эту ссылку.

ПОЧТА РЕДАКЦИИ от июля 2017 года: me4itrost@gmail.com Старые адреса взломаны, не действуют.