В.Черкасов-Георгиевский «ПОЧЕМУ БЫВШИЙ АПОЛОГЕТ ТОЛСТОВСТВА, ВРАГ ДРУГА ЦАРСКОЙ СЕМЬИ Г.Е.РАСПУТИНА, СТАВШИЙ В 1938 МУЧЕНИКОМ М.А.НОВОСЕЛОВ БЫЛ ИМЯБОЖНИКОМ»
Послано: Admin 17 Июн, 2021 г. - 09:33
Богословие
|
Активисты имяславия-имябожничества АС РПАЦ выложили на одном из своих сайтов «Мятлево» выжимку из письма М.А.Новоселова с припиской: «Сто два года этому знаменательному письму одного из главных (если не самого главного) святых XX в.». Судя по такому заявлению, современные имябожники считают сие письмо как бы основным апологетическим документом со времен провозглашения ереси имябожничества гусаром. потом монахом Антонием (Булатовичем) в начале ХХ века. М.А.Новоселов в нем пишет:
«Считая…имяславие лежащим "в основе учения о единосущии и троеличности Божества, о богочеловечестве Спасителя, о Церкви, таинствах, особенно Евхаристии, иконопочитании и т. д.", я вижу в имяборчестве тот разрывающий подлинную связь с Богом религиозный субъективизм, который, ставя относительное на место безусловного, психологическое на место онтологического, естественно подтачивает корни богодейственной Христовой веры и Церкви и ведет неуклонно к неверию (в конечном счете к человекобожию и антихристовщине), т.е. к тому, с чем бороться призывают апологеты из Церковного Совета. Имяборческая стихия отравила нашу богословскую школу, нашу иерархию, наше пастырство, и, естественно, отравляет все церковное общество...»
Имяборчество, имяборцы – по Новоселову это те, кто, считает ересью имяславие, также названное Святым Синодом Российской Империи имябожничеством. Это лукавое извращение сего термина-словосочетания, т.к. Святой Синод, а потом патриарх исповедник Тихон, первоиерарх-основатель РПЦЗ Антоний (Храповицкий) и все, кто видит имябожничество ересью, не боролись с именем Христовым, а противостоят почти во всех православных церковных сообществах мира до сих пор именно еретикам-имябожникам, как смутьянам. Показательно что этих еретиков сугубое меньшинство, вплоть до единичности. Их незначительность была очевидна еще в 1917-18 годах, когда в Москве заседал Всероссийский Церковный Собор, не посчитавший важным выдвинуть разбирательство имябожничества на повестку дня. Об этом пишет в своем письме сам Новоселов:
«Еще больше огорчения и изумления вызывает отношение к данному вопросу Всероссийского Церковного Собора. Как известно, Собор не доверился тому решению, которое изнес прежний Синод, и постановил подвергнуть вопрос о Имени Божием рассмотрению по существу. Чем руководился Собор, поступая так? Сознанием его значительности, не позволившим ему положиться на решение, данное Свят. Синодом? В таком случае, как же Собор, заседавший не один месяц и занимавшийся иногда самыми второстепенными вопросами, не нашел времени посвятить свои силы вопросу, выходившему, по его же мнению, за пределы компетенции Синода? Вернее, Собор, в подавляющем большинстве своих членов, был так далек от существа вопроса, так мало заинтересован в нем, что просто "сдал его в комиссию", чтобы спихнуть со своих плеч эту все же неприятную мелочь, из-за которой кто-то ссорится и беспокоит членов Собора своими заявлениями и обращениями».
М.А.Новоселов писал это письмо, очевидно,в величайших эмоциях, раз заявил, будто бы противостояние имябожничеству, которое Собор посчитал «мелочью» по богословской аргументации этой ереси, аж «отравило» напрочь всю Русскую Церковь, начиная с иерархии и пастырства… С какой стати М.А.Новоселов, в конце своей судьбы удостоившийся чести мученичества, стал защитником ереси имяславия-имябожничества? Приметы сего коренятся в некоторых фактах и обстоятельствах его биографии.
Михаил Александрович Новоселов родился в 1864 в Тверской губернии, его прадед и дед были священниками, как и другие предки, начиная с 17-го века. Однако отец Михаила вдруг стал либералом, окончил университет и женился на дочери некоего подпольного попа-атеиста М.Зашигранского. Тот, когда при помощи внука Михаила, ставшего толстовцем, ознакомился с антицерковными трактатами Толстого, передавал графу через Михаила, лично сблизившегося с тем, поклон и свою радость по поводу борьбы Толстого с тем учреждением, «которое он до глубины души презирает», то есть с Церковью. Инициатором антицерковного толстовства у новоявленных Новоселовых стал отец Михаила -- с 1873 по 1881 год Александр Григорьевич был директором Тульской гимназии и в это время тесно сошелся с проживавшим поблизости Л.Толстым. С 1881 года и до конца своей жизни он был директором 4-й Московской гимназии и преподавал древние языки в старших классах.
Как пишут биографы этого семейства: «Несмотря на то, что Новоселовы были выходцами из духовного сословия, целостность православного мировоззрения была ими утрачена и вера представлялась абстрактным христианским умозрением, и если еще оставалась вера в Христа как в нравственный идеал, то видение православного пути к этому идеалу уже затуманилось, и потому легко было увидеть исполнение этого идеала в светском писателе и лжеучителе».
М.Новоселов закончил историко-филологический факультет Московского университета, потом был в нем преподавателем филологии. Он был активным толстовцем, печатая на гектографе запрещенные антигосударственные и антихристовы произведения Толстого. В 1887 на его квартире полиция нашла гектографические принадлежности, рукописную брошюру Толстого «Николай Палкин», несколько его писем и стихотворение из «Вестника Народной Воли». Новоселов был арестован. Узнав об этом на выручку Новоселову сам Л.Толстой явился к начальнику Московского жандармского управления, заявив, что преследования направлены должны быть прежде всего против него, как автора, и власти после его визита решили замять эту историю. Новоселов был освобожден под гласный надзор полиции, с запрещением проживать в столицах.
Михаил Александрович решил сам применить учение Толстого на практике. На деньги, оставшиеся от отца, он купил землю в селе Дугино Тверской губернии, и здесь им была основана одна из первых толстовских общин, состоявшая из пяти интеллигентов, которая по их неприспособленности к физическому труду вскоре развалилась. Затем Новоселов вместе с толстовцами помогал голодающим Рязанской губернии в 1891-1892 годах. Одной из причин прекращения Новоселовым отношений с Толстым была неприязнь писателя ко Христу. Михаил Александрович так рассказал об этом одному из знавших его. «Однажды – еще в 80-х годах... он сидел с Толстым и кем-то еще, и перебирали великих основателей религии – обычное толстовское поминанье: Будда, Конфуций, Лао-Си, Сократ и так далее, и так далее; кто-то сказал, что вот, мол, хорошо было бы увидеть их живых, и спросил у Толстого: кого бы он желал увидеть из них. Толстой назвал кого-то, но... не Христа». Новоселов «спросил тогда: “А Христа разве вы не желали бы увидеть, Лев Николаевич?” Лев Николаевич отвечал резко и твердо: “Ну уж нет. Признаюсь, не желал бы с ним встретиться. Пренеприятный был господин”. Сказанное было так неожиданно и жутко, что все замолчали...»
В 1892 году Новосёлов стал приверженцем Православной церкви. Общался с протоиереем Иоанном Кронштадтским, старцами Оптиной и Зосимовой пустыней. Стал автором работ на церковные темы, публиковался в «Миссионерском обозрении» и «Церковных ведомостях». Новосёлов участвовал в Религиозно-философских собраниях 1901—1903 годов. В 1902—1917 годах был издателем «Религиозно-философской библиотеки» (РФБ), в которой публиковались многие известные российские православные мыслители (многие из книг серии были написаны самим Новосёловым или при его участии). В 1907 году он организовал в Москве «Кружок ищущих христианского просвещения»[1], заседания которого проходили на его квартире (так называемые «новосёловские четверги»). В состав кружка входили священники Павел Флоренский и Иосиф Фудель, а также Ф. Д. Самарин, В. А. Кожевников, С. Н. Булгаков, П. Б. и С. Б. Мансуровы, Н. Д. Кузнецов, Ф. К. Андреев. По словам писателя В. В. Розанова, «суть связи этого кружка — личная и нравственная; высшее его качество — не выявляться, не спорить; печататься как можно меньше». Однако и сам Розанов, и Новоселов на деле не стеснялись самых скандальных тем в публицистике и писательстве.
Новоселов резко негативно относился к Григорию Распутину. Он костерил его в таких выражениях:
«"Доколе будешь ты, испытывать наше терпение?" - эти негодующие слова невольно вырываются из груди православных русских людей по адресу хитрого заговорщика против святыни церкви и гнусного растлителя душ и телес человеческих, Григория Распутина»; «Доколе, в самом деле, Святейший Синод, перед лицом которого уже несколько лет разыгрывается этим проходимцем преступная трагикомедия, будет безмолвствовать и бездействовать?».
Новоселов развязал целую печатную кампанию против Друга Царской Семьи, как называли Григория Ефимовича по Высочайшему определению почитавшие его монархисты. Новоселов сначала писал антираспутинские статьи, а потом «порнографически» использовал так называемую «исповедь» некой анонимной девушки. Это была тетрадка с записями девицы о якобы случаях «развратной» жизни Распутина, ее опубликовал в 1912 г. Новоселов в газете «Речь», как «Исповедь N». Православные оппоненты Новоселова писали, что сообщенное там просто неприлично читать, эта «исповедь» вызывает чувство крайней брезгливости. Брошюра М.А. Новоселова «Григорий Распутин и мистическое распутство», в которую автор включил эту «исповедь», была по закону Российской Империи (согласно статье 1001 Уложения о наказаниях) конфискована, как порнографическое издание.
М.А. Новоселов в 1887 г был арестован за размножение антимонархической рукописи Льва Толстого «Николай Палкин». Впоследствии в открытом письме он обвинил Толстого в отступлении от православия, однако проявлял себя, по замечанию хорошо его знавшего В. Розанова, как «толстовец и радикал, отрицатель России и совершенный отрицатель церкви». Священник Сергий Булгаков считал, что кружок Новоселова - это церковный протестантизм. Он не исключал, что Новоселов может быть отлучен от церкви за еретичество. Исследователи биографии Новоселова приходят к выводу, что «своими выступлениями в печати продиктованными тревогой за дела церкви, новоселовский кружок играл на руку врагам Церкви, Царя и Отечества, действовал на потеху желтой прессы». Василий Розанов прямо говорил, что «Новоселов есть один из инициаторов революции» (Розанов В.В. Литературные изгнанники. Книга вторая. С. 407.) К Обер-покурору Святейшего Синода В.К. Саблеру относят определение новоселовского кружка, как «революционно настроенных православных фундаменталистов». По замечанию Н. А. Бердяева, Новоселов «епископов в грош не ставил и рассматривал, как чиновников».
Все эти взгляды Новоселова уместно ложатся в его противостояние с монархией, вольнолюбие в трактовке церковных вопросов, проблем, что после решения Синода в 1913 о ереси имябожничества привело этого издателя-публициста к ее защите.
В 1918 году Новоселов был членом Временного Совета объединённых приходов города Москвы. В 1922 году являлся членом Братства ревнителей Православия. В 1922—1927 годах Михаил Александрович написал своё основное сочинение — «Письма к друзьям», посвящённые актуальным вопросам церковной жизни. Со ссылки на первое письмо из них началась эта статья. В нём он резко критиковал обновленческое движение, рассуждал о причинах гонений на церковь в России, рассматривался вопрос о конечных судьбах церкви и мира. О тайном настоловании М.А.Новоселова в епископы катакомбниками сообщается так:
«Предположительно, в 1923 году он был тайно посвящён во епископа Сергиеевского, архиепископами Феодором (Поздеевским), епископом Арсением (Жадановским) и епископом Серафимом (Звездинским), с монашеским именем Марк. О его тайной хиротонии сохранилось свидетельство очень близкого ему в то время М.М. Бренстеда в его письме от 1 июля 1930 года к Н.А. Бердяеву: «За эти годы я был особенно близок к Мих[аилу] Александровичу Новоселову, получившему пострижение в епископский (так в тексте – ред.) сан, ныне томящемуся в одиночке Ярославской тюрьмы. Через Дедушку (так тогда было принято называть старых епископов – ред.), как мы его называли, мне приходилось встречаться с отцом Федором Андреевым, профессором, академиком, умершим в 1929 году после тюрьмы в Ленинграде».
(Из статьи «НОВОМУЧЕНИК МИХАИЛ НОВОСЕЛОВ
(Епископ Марк)» сайта «Эсхатология» архиепископа РосПЦ(В) Виктора (Пивоварова) -- https://www.eshatologia.org/658-mihail-novoselov.html
После 1927 года Новоселов стал видным деятелем «иосифлянского» движения, сторонником создания Катакомбной Церкви, он стал непримиримым критиком митрополита Сергия Страгородского и всех, кто находился в его подчинении:
«Эти люди занесли ногу через порог «блудилища», устроенного м. Сергием и его Синодом, но не имеют сил выйти из него, опутав себя канонами, которые являются для них не оградой церковной правды, а кандалами последней. «М. Сергий затягивает петлю на Русской Церкви, но мы бессильны противиться, так как он каноничен».
В марте 1929 года М.А.Новоселов был арестован в Москве как «руководитель антисоветских церковников, ведущий их к переходу на нелегальное положение, распространяющий своеобразные циркуляры идеологического антисоветского характера с призывом к „мученичеству“». 23 мая 1929 года был приговорён к трём годам лишения свободы, отбывал наказание в Суздальском политизоляторе.
В 1930 году Новоселов был перевезён в Москву, находился в Бутырской тюрьме, проходил по делу Всесоюзного Центра «Истинное Православие», обвинён в том, что играл решающую роль в идеологическом объединении духовенства, оппозиционного митрополиту Сергию (Страгородскому). 3 сентября 1931 года приговорён к 8 годам лишения свободы, срок заключения отбывал в Ярославском политизоляторе. 7 февраля 1937 года Новоселов олучил очередной тюремный срок, был приговорён к трём годам заключения, 29 июня 1937 года был перевезён в Вологодскую тюрьму.
В Вологде против него было возбуждено уголовное дело за «систематическое распространение среди сокамерников клеветнических сведений по адресу руководителей ВКПб и Советского Правительства с целью вызвать недовольство и организованные действия против установленных тюремных правил и [за продолжение] борьбы в условиях тюрьмы». 17 января 1938 года М.А.Новоселов был приговорён к расстрелу постановлением Вологодского УНКВД; расстрелян 20 января.
Свои убеждения М.А.Новоселов излагал на одном из тюремных допросов в 1929 году так:
«Мое воззрение на создавшиеся отношения между Церковью и советским государством таковы: Церковь в современных условиях в силу утесненного положения очищается и улучшается. Я считаю, что, не говоря, конечно, о всех без исключения церковниках, они несут репрессии, по-моему, в порядке исповедничества, то есть они репрессируются не за политическую контрреволюционную деятельность, а как носители неугодной идеологии, противоположной коммунистической. Я считаю, что налицо не только физическое, но и моральное гонение, например нападки в печати и так далее. Собственно, правильнее будет употребить термин “утеснение”, поскольку на всю Церковь сразу репрессии не простираются. Эту точку зрения я поддерживал в моих “письмах”.
Практический вывод, который я делал для Церкви, – было “пассивное мученичество”, но никак не активное сопротивление советской власти. “Мученичество” я понимаю не в таком буквальном смысле, как оно понималось раньше, когда лишение жизни за религиозные убеждения было рядовым явлением. Я не был сторонником полного перехода Церкви на катакомбное положение. Что касается моей собственной деятельности, то, конечно, здесь налицо и нелегальное проживание, и нелегальное распространение моих документов. Но сказать то же о всем церковном течении, к которому я принадлежал, – не могу. По крайней мере, епископ Димитрий Ленинградский или московские священники служат открыто и не скрываются. Изложенной мной точки зрения я придерживался строго во всех случаях, даже тогда, когда спрашивали о моем отношении к какому-либо не мною составленному документу. Если эти документы не совпадали с моей точкой зрения о “пассивном мученичестве”, то я прямо заявлял о моем с ними несогласии...»
7 августа 1930 года Михаила Александровича привлекли в качестве обвиняемого к новому делу и для проведения допросов этапировали в тюрьму ОГПУ в Москве. Следствие длилось около года. Следователь на допросе спросил, каких убеждений придерживается Михаил Александрович, на что тот ответил:
«Я, как верующий человек, считаю, что и царь, и Церковь, и весь православный русский народ нарушили заветы христианства тем, что царь, например, неправильно управлял страной, Церковь заботилась о собственном материальном благополучии, забыв духовные интересы паствы, а народ, отпадая от веры, предавался пьянству, распутству и другим порокам. Революцию, советскую власть я считаю карой для исправления русского народа и водворения той правды, которая нарушалась прежней государственной жизнью...»
9 апреля 1931 года следователь снова спросил Михаила Александровича о его религиозных и политических убеждениях, на что тот ответил:
«По поводу моих убеждений могу показать следующее: я, как славянофил, придерживался монархических воззрений, но эти мои воззрения оставались чисто теоретическими: ни в каких монархических организациях я не состоял. Как я уже раньше показывал, для меня в славянофильстве существенным моментом являлся религиозный. Касаясь моего отношения к советской власти, должен прежде всего сказать, что я являюсь ее недругом, опять-таки в силу моих религиозных убеждений. Поскольку советская власть является властью безбожной, и даже богоборческой, я считаю, что, как истинный христианин, не могу укреплять каким бы то ни было путем эту власть, в силу ее, повторяю, богоборческого характера...»
(Тексты из тюремных допросов М.А.Новоселова отсюда -- «Мученик Михаил (Новоселов) -- http://www.fond.ru/userfiles/person/56/1290028783.pdf )
В русле сей статьи обращает внимание на себя это высказывание Новоселова в 1930 году:
«Считаю, что и царь, и Церковь, и весь православный русский народ нарушили заветы христианства тем, что царь, например, неправильно управлял страной, Церковь заботилась о собственном материальном благополучии, забыв духовные интересы паствы, а народ, отпадая от веры, предавался пьянству, распутству и другим порокам».
Такое суждение о «неправильности» Царя-Мученика и Российской Церкви сделано Михаилом Александровичем на 66-м году его жизни незадолго до гибели. Оно выношено его долгой деятельностью на ниве российской общественной и церковной жизни. Понятно, что идейным монархистом он не был, как и православным христианином, свято чтущим решения, позицию Святого Синода. Поэтому Новоселову было легко обвинить целый Всероссийский Церковный Собор в «имяборчестве». Стал ли М.А.Новоселов к концу его жизни таким православным, чтобы явить свою смиренность не только на словах, не в яркой церковной публицистике, обличительстве, а среди простых людей в тяжкой доле?
Вот как описывается эпизод новоселовской тюремной жизни из ее самых последних дней:
«1 октября 1937 года Михаил Александрович был выведен вместе с другими заключенными на прогулку в коридор. Он отправился в уборную, куда через минуту ворвался надзиратель. Михаил Александрович направился к двери. В это время дежурный скомандовал: «Скорей!» – «Иду как могу», – ответил тот. «Не как могу, а иди скорей!» – «Идите, а не иди. Вы не смеете говорить мне ты», – спокойным тоном ответствовал Михаил Александрович и направился к группе заключенных, стоявших посреди коридора».
Во многих писателях, публицистах, общественных деятелях неискоренимо живет чувство высокого интеллигентского достоинства. Это ощущение заразно самой природой таких популярных на людях, публичных занятий. Однако среди «коренных» церковных людей термин «интеллигентность, интеллигент» не состоятельно, оно едва ли не ругательное. Нетрудно заметить, что споры, настояния на непременном имяславии-имябожничестве в православии ведут именно такие люди интеллигентского замеса. Те, кто попроще и неуспешен в престижности, амбициозности, обычно не интересуются эдакими богословскими измышлениями, которые часто ереси. Так поклонимся новомученику Михаилу Новоселову за его многое подвижничество, но постараемся понять то, что ценно в его церковном наследии, а что было лишь издержками духовного роста этого незаурядного человека.
|
|
| |
|
