В.ЧЕРКАСОВ-ГЕОРГИЕВСКИЙ: НОВЫЙ РОМАН «МЕЧ И ТРОСТЬ». ЧАСТЬ III, финальная «КАТАКОМБА И БОМБА»
Послано: Admin 17 Ноя, 2014 г. - 19:48
Литстраница
|
Глава 5. Захваты
Из станицы Петр Конеграй позвонил отцу Антипе в Москву. Поговорили о разном, а главное, о поиске помощников.
-- Здесь нема делов, – сказал Петр. – Нет подходящих людей для нас, дядя помочь не може. Не везет шо-то Конеграям.
-- У меня так же, – ответил Антипа. – Прилетай, Петр, в Москву. Поедем отсюда к нашему месту действия. Надо будет купить машину, на ней добираться, чтобы не привлекать внимания в поездах, самолетах. На деньги скупиться не будем, нужен надежный вездеход. Людей подыщем на месте, каких Бог пошлет.
-- Я, батюнюшка, вже о машине думкал. Возьмем мощный лендровер.
-- Поклон твоему дяде Терентию, спаси вас Христос, – закончил Антипа.
Номер телефона Антипы был поставлен Ферапонтом на прослушку. По звонку определили, что он из ростовской станицы Позднеевой, где живет Терентий Конеграй. Проверили по нему и его племяннику Петру. Перед полковником оказался ворох информации.
Дядя и племянник как террористы стоили друг друга под завязку. Старик Терентий мог быть вдохновителем любой акции против государства, Петр – исполнителем. Бывший хорунжий РОА Терентий, долго сидевший в советских лагерях, ярый противник былого и нынешнего политического строя страны, как доложили из Ростова-на-Дону оперустановку. А Петр, как добыли по международному розыску, вояка, прошедший в 1990-е Абхазию и Приднестровье, потом – доброволец в Сербии. Разыскивался Гаагским трибуналом за военные преступления в Сербии, активист остатков 97-го донского полка Володидова, отбывающего наказание за убийство с однополчанами нескольких кавказцев в бытовом конфликте на Дону. Конеграй-младший был связан с подпольной сербской организацией ПГТ, отбывал тюремной наказание в римской тюрьме за убийство двоих албанцев.
Ферапонт схватился за голову – чуть не прошляпил такого головореза! Петр Конеграй в явной подготовке теракта напарник Антипы, благостно цитирующего наизусть Евангелие! Ну и мастера! Денег, судя по намеченной покупке дорогой машины, у них куча. Вот кто пользуется счетами митрополита Виталия!
Действовать полковнику требовалось немедленно -- Конеграй на самолете мог появиться завтра в Москве. Чтобы развалить террористическую группу, требовалось убрать Антипу в психушку, сводка по нему из Мюнхена тоже светила перед полковником в компьютере. Был-был на заметке немецких медиков, но симптомы его психоза по ядерной войне посчитали недостаточными для госпитализации. Да какой психоз? Виртуоз Антипа любым дураком прикинется для дела! В Вербинке и выпивал, и проповедывал соловьем. Какой он алкоголик? Держатель капиталов Виталия! Ну и на асов я вышел, – напрягался и радовался Ферапонт. Уж за разработку таких террористов международного класса ему, пока не проявившему себя в России, будут ломовые награды, а вкупе с американскими заслугами – путь на самый верх. Будем выжигать сволочь, заброшенную с Запада! Россия как стояла державой, так еще простоит тысячу лет. Постоим за народ русский, кто бы и как бы не нарушал нашу жизнь, – воодушевился полковник.
Ферапонт вгляделся в фото Конеграя, которое раздобыли из «Ребибии».
«-- О, так этот белобрысый со мной пил в итальянском поезде! У нас счеты старые. Но кто кого в поезде пас?»
Все складывалось и по этой линии, убедился полковник. Конеграй, видимо, через ПГТ узнал, что Ферапонт из ФСБ, не случайно оказался с ним в итальянском поезде. Потом через Антипу обнаружил его в Москве. Они решили подослать деда на Садовом кольце, запугать, чтобы полковник не рыпался. А не возьмись Ферапонт за них, наворотили бы против него! Да убили бы на всякий случай.
Полковник приказал размножить фотографию Конеграя. Его нужно было взять под наблюдение в Ростове или Москве. Посмотреть, какие наведет связи в столице, или направится к месту теракта.
Вечером сего дня отца Антипу забрали два санитара по психоперевозке и полицейский в его номере гостиницы, в чем был – черный подрясник, сандалии на босу ногу.
+ + +
Антипу доставили в Мычовку – самую мрачную и засекреченную психобольницу в паре сотен километров от Москвы. Контингент ее: «принудчики», психобольные преступники на принудительном лечении по суду, – серийные маньяки-убийцы; больные, помешавшиеся на безумных идеях с нападением на людей; наркоманы, диллерски распространявшие наркотики; реже, но как и в эру советских психушек для диссидентов, сюда прятали активно досаждающих противников правящего режима.
Молодой врач, принимавший Антипу в Мычовке, пристально оглядел его через очки в изящной оправе. Подрясник, безмятежные лазурные глаза, оклад кудрявой смоляной бороды, чеканное воинское лицо не понравились. Он порылся в сопроводительных бумагах пациента.
-- Вот данные о вашем заболевании из Мюнхена. По ним ясно, что вы годами подвержены видениям якобы начавшейся мировой ядерной войны. Странно, что в Германии вас не лечили. Очевидно, потому что были неопасны для окружающих. А вот сообщение из ФСБ. В Москве вы стали агрессивны, на вас жалуются люди, с которыми общаетесь. Причем, они верующие и лгать не будут. Что происходит? Расскажите, пожалуйста.
Отец Антипа посмотрел на него сочувственно, перекрестился, сказал своим мягким голосом:
-- Воля ваша.
-- Что? – врач раздражился. – Не хотите разговаривать? Сначала мы предполагали ваше обследование для уточнения диагноза. Но вижу, нуждаетесь в немедленном лечении. Проявленная вами в Москве агрессия, общий рисунок вашего поведения требуют курса сульфазина. Вы знакомы с таким лекарством?
Антипа смотрел на него и молчал.
-- Решили отмалчиваться? Сульфазин – препарат серы. У пациентов вашего профиля истощена подкорка головного мозга, сходная с составом серы. Сульфазин ее будет подпитывать. Курс болезненный, придется потерпеть. Потом попробуем другие препараты, оздоровляющие психику.
Антипа подумал:
«– Сера – то самое, чем пахнет ад и демоны. Господи, спаси и помилуй».
Врач спросил любезнее:
-- Вас что-то беспокоит?
-- Воля ваша, – снова проговорил отец Антипа.
– Что заладили? Кстати, с вашей одеждой придется расстаться, у нас пижамы. Бороду, усы, волосы придется сбрить, состричь для гигиены. Вам в палате будет нескучно. – Он усмехнулся, поигрывая глазами под окулярами. – Поместим вас к другому специалисту по войнам. Он считает, что идет Четвертая Священная война в Древней Греции – четвертый век до нашей эры, ежедневно воюет. Нападал на прохожих как греческий воин на вторгшихся македонян. Хотите что-то сказать?
-- Воля ваша, – произнес отец Антипа в третий раз.
Антипе устроили «лесенку» – день за днем кололи сульфазином, наращивая кубатуру в шприце. Это пыточное средство в психушках для подавления воли. Антипу палило жаром в сорокоградусной температуре, сводило болью, ломало мышцы, лежал на кровати навзничь, раскинув руки крестом. Когда заряд слабел, передвигался, опираясь на спинки кроватей, придерживаясь за стены, – огненно ныло тело. Но тогда был священник еще в сознании, молился наперекор душившей, изнуряющей сере преисподней. Потом пошли инъекции препаратов, отключающих мозг или заставляющих его плавать в бреду. Антипа переставал сознавать себя. Внешне превращался в обритого клоками по лицу, неровно стриженного по голове доходягу в коротковатой нижней рубахе под линялой в сизость байковой пижамой с недостающими пуговицами. С тела содрали монашеский параман – плат с изображением православного креста, орудий страстей Христовых и Адамовой головы. Отец Антипа в душевных проблесках все еще ухватывался за Бога, но в основном мог только автоматически есть, пить, испражняться в туалете.
+ + +
Петра Конеграя по приезду в Москву оперативникам не удалось перехватить в ее аэропортах, он позаботился на этот случай.
Когда Петр приехал в Ростов-на-Дону за билетом на самолет, перезвонил отцу Антипе, с каким постоянно проверял связь. Тот не отвечал и Петр позвонил дяде по возможному выходу Антипы на него, номер которого был у батюшки. Терентий ответил кратко:
-- Больше не звони, не появляйся. Тут шо-то вкруг моего база закрутились какие-то навроде того казака с Азова.
Петр выкинул мобильник в урну и поехал на автовокзал. Оттуда шли в Москву автобусы, на какие для покупки билета паспорта не спрашивали. Остался он без багажа, но знал счета в банках, где мог снять любую сумму инкогнито.
В Москве вышел на Комсомольской площади трех вокзалов и поехал проведать гостиницу отца Антипы.
Там в вестибюле за перегородкой рецепшена посиживала крашеная блондинка под сорок лет: густо намазанные ресницы, в пунцовой помаде полные губы, груди пузырятся из полурасстегнутой блузки. Конеграй не рискнул сразу идти к номеру Антипы или спрашивать о нем: эта знойная могла от гебешников присматривать за его посетителями. Он вразвалку приблизился, выложил несколько тысячерублевых купюр на стойку портье, уточняя:
-- Энто, лапуля, для хорошего разговора.
Дамочка заулыбалась, раскидывая пальцами в кольцах пошире вырез блузки, смела деньги к себе.
-- Вы неместный?
Петр стал изображать бандита, падкого до женщин. Бритоголовый, прищуренные цепкие глаза – все как надо.
-- Я с Кубани, красава.
-- И что же вы хотите от нас?
-- От тебя лишь одного... О том позже. А главное, номерок нужен, шобы подальше от основного хода, люблю тишину.
-- Один будете жить?
--А кто мне нужен, когда ты всегда на дежурстве?
-- Есть такой люкс.
Конеграй оглянулся по холлу, пригнулся к дамочке, от которой ударило настоем духов, дернул каменной скулой.
-- Ну а вообще, лапуля, как тут у вас по ходу с мусорами?
--Да не волнуйтесь, мы им платим. Не беспокоят просто так. Был случай недавно, но по делу – попа в дурку забрали.
Петр так взволновался, что прихватил, погладил ее толстую голую руку у короткого рукава.
-- А как же ж тебя величать?
-- Люся.
-- Шо ж, Люсенька, поп рехнулся? – убрал грабку, лаская Люсю взглядом.
-- Похоже на то, а вежливый был.
-- Ну то ж серьезно, без оснований такое не творят. И ты тогда дежурила?
-- Ага.
-- А все ж натерпелась страху – психа обслуживала?
-- Было немного, но он тихий.
-- Куда ж везут в таких случаях?
-- Да не знаю, но санитары полицейскому сказали – в Мычовку.
Конеграй выложил пятитысячную бумажку.
--Энто лично тебе, Люся, вроде аванса на нашу будущую дружбу, а как завтра приеду – по счету отдельно за люкс заплачу. Бывай здорова, красава!
В гостиницах при таком раскладе Петру жить не полагалось, он снял двухкомнатную квартиру в старом доме центра на третьем этаже. Удобна, что из ее окна можно спрыгнуть на крышу пристроенного рядом здания пониже. А на том проломы в окнах дряхлого чердака, уцелевшая пожарная лестница – уходи дальше, как пожелаешь.
С неделю Конеграй осматривался и устраивал свои дела. Ошивался в психодиспансерах, выведывая разговорами в очередях к врачам о Мычовке. Приобрел у деляг на черной бирже Южного порта фальшивые водительские права на чужую фамилию. Приглядывался к автосалонам, где можно без волокиты, лишних вопросов купить лендровер.
Выбрал магазинчик, в каком хозяин с бегающими глазами заломил цену, Конеграй не стал торговаться. Исследовал лендровер по параметрам надежности. Не жалко, что переплатил, машина отзывалась на все его движения. Правда, слишком роскошен и увесист этот блистающий черным лаком утюг. Ну да подойдет, чтобы поспокойнее откупаться от гибедедешников в крайних случаях.
Ехал на своем танке и думал:
«-- Прикупить шо ли ишо пистолет у темнил из Южного порта? А-то снова вляпаюсь, как в Черногории и Бари... Нет, отец Антипа не благословит. Делаем полностью святое дело. Тут лишь на Бога надежда».
Купил в магазинах дальнозоркий бинокль, еще кое-что из снаряжения. Он собрался выкрасть Антипу из Мычовки.
+ + +
К психобольнице Конеграй доехал с утра. Пристроил машину неподалеку в перелеске. Как в былых разведках на войнах, с биноклем обосновался в кустах близ въезда в больницу, залезал для обзора на деревья рядом. До вечера разглядывал, кто в ворота входит-заходит, въезжает-выезжает, где по забору телекамеры слежения за территорией. В пропускной будке дежурили двое полицейских при пистолетах. А ночью, подумал казак, один наверняка спит.
За полночь Петр подогнал лендровер вплотную к забору с колючкой под раскидистым деревом, что защищало от телекамер. С крыши машины приставил складную лестницу наверх. Перебрался через забор, перекусывая кусачками проволоку, переживая, что заголосит электронная сигнализация. Но ее не было. Спрыгнул внутрь, покрался, перебегал к воротам, прячась от телекамер за стволами деревьев, кое-где переползал в траве освещенное прожектором.
Постоял у двери из будки, прислушался, что внутри. Там дребезжал радиоприемник – так и есть, один дрыхнет, второй слушает радио. Петр тихо потянул дверь на себя с щелью: один полицейский спал в дальнем углу на кушетке, второй сидел к Конеграю спиной за столом перед мониторами телекамер.
Петр на кошачьих ногах скользнул в щель, пронесся к столу. Зажал сгибом локтя шею парня, расстегнул у него кобуру, выхватил пистолет, приставил к виску. Зашептал в ухо:
-- Тс-с-с. Пока не станем будить твоего друга. Будешь делать, как скажу – будешь цел.
Парень вспотел, ошалело заводил глазами. Петр отпустил шею, отступил к кушетке, целясь ему в лоб. Присел на кровать, тронул свободной рукой спящего. Тот встрепенулся, Конеграй ударил его ребром ладони по кадыку, отключая. Забрал у него пистолет, сунул в карман куртки. Скомандовал парнишке за столом:
-- Надевай на друга наручники, куй его к батарее.
Вытащил из кармана браслеты, кинул их на кушетку, встал и перешел с наведенным пистолетом к стене. Парнишка; наверное, новобранец (взяли на службу, видно, из местной деревни), закивал, подсморкнул носом, врастопырку подошел к кушетке. Надел одно кольцо наручников зашевелившемуся напарнику на руку, вторым приковал ее к трубе парового отопления рядом.
-- Сел снова за стол, – сказал ему Конеграй.
Достал моток скотча, заклеил рот прикованному охраннику. Подошел к столу.
-- Знаешь, где недавно поступивший к вам священник Антипа?
-- Да, его привезли в мое дежурство.
-- Отведешь меня к нему, я его забираю. Кто из медиков будет в том корпусе?
-- Там дежурная медсестра и санитар, он спит. А дежурный врач в другом корпусе.
-- Лады. Медсестре скажешь, шо я из ФСБ, прибыл срочно этапировать Антипу в Москву, шо с дежурным врачом вже согласовано. Пошли. Я пушки сховаю, но ты ж помни, шо их две и умею стрелять с двух ладоней.
Он снял пистолеты с предохранителей, устроил их в нижние карманы куртки, не вынул оттуда рук.
Они вышли в теплую дурдомовскую ночь. В окнах корпусов, палат посвечивали огни, надзорно горящие до рассвета. Конеграй вспомнил о «Ребибии», где так же долбали электричеством.
Зашли в корпус, из процедурки выглянула медсестра.
-- Это товарищ с Лубянки, заберет у вас пациента, ну того попа. Какая его палата? У Владислава Михайловича мы уже были, – сказал полицейский о дежурном враче.
-- Да вон во второй палате.
Прошли в палату, где крутились в сбившихся простынях, стонали во сне, вскрикивали на двух рядах коек пациенты под высоким зарешеченным окном. Шибало пОтом, мочой, вонью медикаментов. Антипа, скрючившись, спал на койке недалеко от двери.
Петр сначала не узнал его стриженным, обросшим щетиной: «-- Господи, Боже ж мой, шо с ним понаделали! Ну, теперь мы по болезням обритые оба».
Приподнялся на кровати с Антипой рядом греческий воин Священной войны, этот и ночами воевал. Воздел к ним худые руки в синяках от санитарских вязок, когда бушевал.
-- Стратеги, вы в сражение?
-- В сражение, брат, – серьезно ответил Конеграй.
--Я с вами! Смерть македонянам!
-- В другой раз тебя возьмем, – сказал казак. – Пока мы с войной справляемся.
Он улыбнулся, подумав: «-- Это у нас единственный доброволец».
Он растолкал отца Антипу. Тот проснулся и бессмысленно смотрел на Петра, не узнавал. Конеграй его приподнял, поставил на ноги, обхватил за пояс, скомандовал полицейскому:
-- Держи его с другой стороны. Выведешь нас за ворота, там у меня машина.
Вышли во двор, потом за ворота, протащили еле идущего Антипу к джипу, угнездили на заднее сиденье. Парень робко поинтересовался:
-- А пистолеты?
-- Минутку, – сказал Петр и сел за руль.
Завел мотор, выкинул через окошко подальше пистолеты.
-- Не вздумай, парень, стрелять мне вслед. Если не попадешь, у меня здесь автомат, развернусь и покрошу. Ну, прощевай, красава!
+ + +
Отец Антипа отсыпался два дня. Потом стал узнавать Петра, наконец пришел в себя. Выслушал его, сказал:
-- Спаси Христос, братец. Ну а что в больнице со мной было? Я привык в Мюнхене к двоящемуся миру. А тут намеренно мутили, гасили разной дрянью, часто отключалось сознание.
-- А крепко, батюнюшка, за нас взялись. Видно, гебешники начали тебя в Москве пасти сразу. Ты ж по незаконным приходам сходу поехал та с народом, шо у них на примете, заводил встречи. А меня, подумакиваю, засекли по дяде Терентию. Сейчас рядом с Ростовым украинская война, в том крае взяли под контроль усех подозрительных. Дядя из таких первый, он вон с каким-то Сеней Белогвардейцом друг, а того только шо посадили за хранение оружия. Ну а теперь, как меня опознают по налету в Мычовке, пустят нас с тобой по единому делу. Може, и по-другому чекисты вычислили нас, они ж от черта робят. Расстраиваюсь, шо мы без оружия.
-- Нет, Петр, никакого оружия! Взрывать на севере, конечно, придется, но ведь не людей, а землю. Нас на это поставил митрополит Виталий, он знал наперед досконально до того, что ежели Александр Елизаров духовно не устоит, то ты найдешь меня и будем действовать вместе. А о чем-то еще владыка не говорил. Значит, мы с тобой в этой катакомбе основные, Христос посреди нас и блаженнейший митрополит за нас молится на небесах. Бог ему не откажет. Ежели Бог за нас, то никто с нами не справится, пока мы не сделаем наше дело. Зачем нам оружие? Наше оружие – молитва. Давай помолимся.
Они встали перед иконой, купленной Петром на днях, и долго молились.
Затем Петр сказал Антипе:
-- Батюнюшка, ты обрисовал катакомбу энту нашу. А я ишо подумал, шо и таких небольших катакомб Христовых на Земле-то, ох, как мало. Повидал я на Западе по церквам народ – мало, о чем заботятся. Главное ж сокрушительство было для меня, когда узнал, шо даже отец Вениамин Жутов парижский (ты ж у него был) встал за путинскую войну на Украине. А ведь Жутов меня в тюрьме к Богу приставил, я в него верил, как поглядел на него – вылитый белогвардеец, русский старинного замесу. Он был отцом своим, белым поручиком, вроде б кремнем воспитан, Жутов даже написал воспоминания о своем бате в интернете, шо вразумлял его свято, никогда не верить красным. Вот гляди.
Конеграй открыл ноутбук, нашел нужное место из Жутовских мемуаров:
«Отец мне сказал: – Не такой уж я дурной, чтобы поверить коммунистам».
Петр горько подытожил:
-- Вишь, старший Жутов русский белый поручик, а сынок-то Вениамин – дрянь.
Отец Антипа перекрестился.
-- Ничего не поделаешь, Петя, повальное вырождение потомков белоэмигрантов. Что они могут и чего стОят без своих отцов? Даже единственная монархическая русская газета на Западе «Наша страна» восхвалила военного предводителя путинцев на Донбассе Гиркина из ФСБ. Твой-то друг Затольский куда более белый, чем все эти сынки, внуки белых Русского Зарубежья. Да и русское ли оно теперь? Ну да Бог с ними, не им, а нам возрождать Россию. Мы не ошибемся... Что ж, братец, можно из Москвы уезжать. Осталось лишь одно не больно важное дельце. Хорошо бы нам брошюру с Вероисповеданием РосПЦ(Д) достать на Черниговском переулке. Его автор Андрей Изразцов произвел на меня большое впечатление. Надо бы иметь этот текст в оригинале первого издания.
Он смотрел на Петра еще мутными глазами. Казак его пожалел.
-- Съезжу за брошюрой сам. Ты, батюнюшка, отлеживайся. Потом нам шлях длинный. Как да шо на том Черниговском?
-- О-о, Петя, с этим переулком у меня связана судьба. Перед тем, как стать иеромонахом РПЦЗ, потом уехать в Грузию, я в 1980-е годы новоначально дружил там с отцом Савелием из Московской патриархии. Познакомился с ним, потому что пенаты Черниговского переулка, с которого виден Кремль за Москва-рекой, были мне дороги церквами. За поворотом переулка от Ордынки на Пятницкую улицу на подворье из трех храмов он и настоятельствовал. На этом месте в 1572 году народ с Царем Иваном Васильевичем Грозным и митрополитом Антонием встречал святые мощи князя Михаила Черниговского и его верного боярина Федора, умученных за веру у Батыя на Золотой Орде. Их перенесли из отбитого у поляков Чернигова. В память о встрече с тех пор стоит там приземистый пятиглавый храм Черниговских чудотворцев. Напротив него -- просторная церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи под Бором, рядом с какой реет ее колокольня с колоннадой -- лепота XVII века.
Батюшка воодушевился, зажглись синим огнем глаза на уродливом щетиной и стрижкой лице, говорил как в Шварцвальде, когда рассказывал Петру по истории Русской Церкви, объяснял неправедность эмпешников:
-- Отцу Савелию уже в 1990-е годы выпало от эмпешного начальства стать хозяином сего Патриаршего подворья, к какому прилегали в собственность и примыкавшие к храмам, звоннице еще купеческого заложения дома, амбары на золотой по ценам здешней земле. Отчего ему повезло? Я, когда потом к Савелию, своему ровеснику, пригляделся, то сему священнику мало что доверил бы. А в МП тот был сливкой их общества. Я ведь сошелся с ним еще в советские времена, когда на Москве осталось всего сорок действующих храмов. Крестить младенцев по ним из-за огласки боялись даже беспартийные, приглашали доверенных попов на квартиры. И вот по дружбе с Савелием я Бога-то чуть не потерял. Сначала подкупило меня, что Савелий искренне верит в Господа. А ныне мы сплошь и рядом в МП знаем, что изрядно там попов неверующих. Савелий и матом не ругался в расслабленном даже виде, чем отвращает подпившее лишку горе-священство и простых людей. Подрясники кажутся лишь черными халатами под торчками их лиц -- отвратительных зеркальцев души. А Савелий был прост душевностью, какая ладно точит общение. Я-то, братец, сначала не понимал, что не эта первобытная сердечность важна, а духовность. Главная сия ценность Божия идет от неизбывного Дела Христова, пронзительностью жизнью вечной и тем, что в Духе Святом каждый волосок сосчитан на тебе. Истинно верующий жаждет святой духовности, под какую не подделаешься добротой глаз, незлобивостью. С лика священника иконно должно глянуть на новоначального инобытие.
Отец Антипа покачал оболваненной головой, потер могучую шею, к какой подступала мохнатая грудь. На нее Петр надел ему, еще спавшему в забытье, крестик на суровой черной нитке, которую нашел в комоде хозяйки квартиры.
-- Так вот, Петя, отец Савелий был щедр своим широким лицом, ласкал глазками, но и тяжко припечатывал иногда, будто бы каялся за всех сергиан: «-- Костяк Церкви был уничтожен». Не верил, выходило, в силу МП Савелий. Не было вокруг него под древними сводами даже похожих на богатырьков. Сам он больше думал не о том, чего бы другие неискусные люди не знали, а вдруг о самом подлом. Я тогда был мастером спорта международного класса по вольной борьбе. Савелий просит меня раз перед тем, как будет в нашем застолье батюшка из другого храма: «-- Не говори при нем, что ты уходишь из спорта, не поедешь на первенство мира. Пусть думает, что ты по-прежнему наверху. А-то у него в друзьяках недавно завелся какой-то мент из главка». Оттого что Савелий этакое просчитывал, поднимал блескучую пыль, стал быстро из вторых священников одного столичного храма настоятелем подмосковного собора. И вот после того уж он в 1990-е вылез хозяином Патриаршего подворья на Черниговском!
Антипа перекрестился, вздохнул.
-- Однако потом вскоре помер Савелий, а был атлет, умелец выпить и завинченно поесть. Не протянул и полувека на земной оси. Господь указал, кто всегда и везде хозяин. Пал батюшке предел, когда осмелился он бросить свою попадью. Ушел от нее и детей, зажил с молодой бабенкой... А на Черниговском в знаменитой подпольными изданиями лавке рядом с музеем Талькова уже давно торгует Тимоха. Он мужик крепкий, ненавидит кремлевскую власть, даром что ли от него по-над домами виден сам Кремль.
+ + +
Конеграй неторопливо поехал по старому московскому району, где была их квартира. Поглядывал по дворам с выглядывающей пыльной листвой, сочил взглядом в бензиново-солнечном мареве по редким деревам, кустарникам, посадкам на убитой столичной земле. Думал о рассказанном отцом Антипой. Вот ведь и ухарь Савелий в отделку вышел, когда согрешил по женскому делу. Немало хватил Конеграй сам по этой части. В Новочеркасске перед ликвидаторской работой в Чернобыле трудился на стройке. Много там и ночами постельно вкалывал с крепкозадыми молодайками-штукатурами, малярками -- брюки в облипочку с помочами по развесистым грудям. Никого не пропускал и в городе из веселых девиц. Из-за этой щедрой к нему команды падкий на женские извилины Петр не женился. Он с блондинкой в гостинице изображал себя былого.
Еще он думал, как дико, что это московское, почти тысячелетнее, с архитектурной роскошью и "русятиной", с миллионами мертвецов по кладбищам и еще передвигающихся живых сотрет в прах Третья мировая война. С нее, как с разрушения блудливого Вавилона, прикидывал Конеграй, начнется Апокалипсис и Конец Света. Когда будет последняя на Земле война? Грянет скоро; возможно, через десятилетия, раз в самом проклятом республиканством Париже уже не только желтые, а и черные иммигранты запросто жгут автомобили французов. Палят их они и в когда-то "нацистском" Берлине, а в "монархическом" Лондоне громят магазины. Загуляли пока, словно засмолили "косяки", "калики-моргалики" перед окончательными наркоманскими "приходом", "торчком", "волоком". Господи, помилуй, впереди скелетно-черепная беспомощность людей, послевоенная ядерная зима, воющая нескончаемой ледяной вьюгой, у какой не будет весны!
Петр вышел из лендровера на углу Черниговского переулка, нежно оглядел панораму -- словно изразец лучшего мастера Степана Полубеса четырехсотлетней давности. Справа пламенел рябиной на мучных кренделях особняк Ржевского, тальковско-лавочный придел как дзот по центру, слева -- два храма и колокольня луковками и изводами в ажурную русскую роскошь. Он прошел к лавке через дворик, где на скамейке скучал курильщик, распахнул дверь хозяйства Тимохи.
Оперативник полковника Ферапонта сидел на поставленном для него стуле в углу магазина единственным покупателем поодаль от прилавка, уткнувшись в интересную книжку. Сначала не обратил внимания на вошедшего.
Петр прошагал к Тимохе, сказал ему приглушенно:
-- Нужна брошюра с исповеданием РосПЦ(Д).
Тимоха повел глазами в угол, шепнул:
– Тут гебешник, и еще один во дворе.
-- Понял, – кивнул Конеграй и повернулся на выход.
Опер поднял глаза от книжки, встретился с ним взглядом. Сам Петр Конеграй стоял в нескольких метрах от него! Тот, о котором полковник мыл уши опергруппе денно-нощно!
Петр понял, что узнан. Опер приподнимался к нему навстречу. Конеграй прыгнул к нему и страшным ударом в лоб сшиб на пол его бесчувственным! Дядя Тереша валил кулаком лошадь, Петр знал конеграевскую силу своего удара.
Глянул в окно: к ним на грохот упавшего со стулом тела бежал опер, покуривавший на скамейке.
-- Брошюру-то давай, – крикнул Петр Тимохе.
Тот бросил ему охапку книжиц. Конеграй запихнул парочку за ремень, отсчитывая глазами, когда опер со двора влетит на крыльцо.
Петр метнулся к двери, открывающейся наружу. Опер заскочил к двери и Конеграй влепил ею в наклоненную башку! Оперативник рухнул со ступеньки.
Петр перепрыгнул его, пронесся к машине, влетел за руль и умчался.
«-- Голыми руками хотели казака взять», – насмешливо подумал по дороге.
|
|
| |
|
