В.ЧЕРКАСОВ-ГЕОРГИЕВСКИЙ: НОВЫЙ РОМАН «МЕЧ И ТРОСТЬ». ЧАСТЬ I «БЛАГОСЛОВЛЕНИЕ ЗАРУБЕЖНОЙ ЦЕРКВИ»
Послано: Admin 17 Ноя, 2014 г. - 18:19
Литстраница
|
Глава 6. Лиза Сектантка
Улица имени средневекового художника Клода Лоррена, где был приход, тянулась, с аккуратненьким католическим кладбищем на боку, к станции метро Exelmans. Напротив нее за столиком бистро, попивая в жару сидр, на воздухе Александр сидел с прихожанкой жутовской общины Лизой по шутливому прозвищу Сектантка из-за ее приключений в России.
Она, тридцатилетняя, родившая двоих детишек, и казалась мистической особой -- вороньего отлива волосы на прямой пробор, шоколадные глаза, затуманенные будто бы тайным знанием. Лицо заоблачно, но ладная, крутобедрая Лизина фигура с тяжелым бюстом сбивала Елизарова на привычно-лошадиную оценку, как ни старался сникнуть в новом своем мужском положении. Одним умиротворялся: уж не гладить, дабы не опозориться, такие роскоши, и значит по-братски славно ему с Лизой. Он говорил ей от души:
-- О том, что я пережил за последние недели, не мечтал, когда отправлялся в этот бон вояж… Так щедро одарил Господь, что драгоценных чувств от Христовости, Русскости на вашем приходе хватит, наверное, на оставшуюся мне жизнь. Вон как: за Русским и Православным уж скоро век приходится пробиваться из России то с оружием, то через советские кордоны, то из-за океана, как мне, с недешевыми билетами в белые Париж да Брюссель. Ведь сюда вынес подлинную Россию на своих знаменах Врангель, как он сам говорил. И в Брюсселе скончался.
Лиза ласково посоветовала:
-- А ты попроси отца Вениамина прихватить тебя в Брюссель к отцу Николаю, его лучшему другу. Батюшка часто ездит к нему.
-- Да? Неудобно, я у вас человек новый.
-- Ничего, ты отцу Вениамину понравился. Я сама его попрошу.
Лиза уехала из подмосковного городка год назад, когда у нее там отняли детей-дошкольников. Разводящийся из-за ее "сектантства" муж по суду лишил Лизу материнских прав. Она была прихожанкой прихода РПЦЗ(В), скитавшегося по московским квартирам. Муж возненавидел Бога из-за неумолимого исполнения Лизой четырех годовых постов: Рождественского, Великого, Петровского, Успенского. Вместе с воздержанием в эти месяцы от скоромной еды, секса еще и каждую неделю весь год в среду (когда предали Христа) и в пятницу (когда Его распяли) пост насчитывал более полугода. Супруг, чиновник местной администрации, пытался обойтись, когда Лиза не готовила мясное это время, но возмутился отказу в постели. Язычники такое не прощают. На суде лишили Лизу детей -- как истощенных голодом по "сектантскому экстремизму" и тому подобному. Муж увез их на Украину к своей родне бесследно.
Из мирян прихода, в основном эмигрантских потомков, Александр сблизился с такой же как сам "эрэфовской" Лизой. Она была при храме неотлучно: убирала помещение, закупала на трапезы провизию, нужную церковную утварь, стояла за свечным ящиком. В России домохозяйка без профессии, она в Париже за эти труды жила по-христиански бедно на небольшое приходское вспомоществование. Знаток церковного устава Елизавета многое разъясняла Елизарову, не знающему общинного быта. Когда он путался в богословствовании, толковании Евангелия, Лиза ободряла его из Святого Писания по Посланию апостола Павла к евреям: "Всякий, питаемый молоком, несведущ в слове правды, потому что он младенец; твердая же пища свойственна совершенным, у которых чувства навыком приучены к различению добра и зла". Александр удивлялся странному совпадению ее имени и своей фамилии: Елизавета и Елизаров.
+ + +
В Брюссель к настоятелю тамошнего прихода РПЦЗ(В) отцу Николаю Сазонову Александр поехал вместе с отцом Вениамином и Лизой: батюшке одному нелегко без смены вести машину.
К полудню, забыв истаявший вдали Париж, Сашко стоял у последнего дома Петра Николаевича Врангеля на брюссельской улице Bel-Air ("Хороший Воздух"!) со сжавшимся сердцем, будто бы и в этот миг умирал за его стенами великий Белый барон. Стрела готической крыши узкого тела дома летела ввысь -- так же мужественно, геройски здесь уходил на небесный парад генерал, привычно оправдывая свой крестный русский, лейб-гвардейский и белогвардейский путь.
Ветерок бил из недалекого парка этого квартала Юккель, на асфальтовой просеке у которого они попали в автомобильную пробку через несколько минут, словно бы на вещую память. Здесь за руль сел рядом с отцом Вениамином встретивший их отец Николай, а на заднем сиденье Лиза шептала Александру, прижимаясь тугой грудью к его локтю:
-- О да, Саша, эти батюшки, как и мы, последние православные в наши Последние времена. Нам русской смены не будет. Такое особенно опаляет на парижских, брюссельских камнях.
Протоиерей Николай Сазонов с 1988 года был настоятелем брюссельского Храма-Памятника РПЦЗ -- в память Царя-Мученика Николая Второго и всех русских людей, богоборческой властью в смуте убиенных, воздвигнутого во имя святого и праведного Иова Многострадального. Но после того как храм отошел к промосковским лавроиудам РПЦЗ(Л), отец Николай служил в другом храме, открытым им в приходском доме рядом с церковью, где и проживал. Из него лавроидуы, добивающиеся от батюшки по судам, даже чтобы он не носил подрясника на улице, пока не сумели выселить. Однако правительственное жалованье они у священника РПЦЗ(В) отсудили, и семья отца Николая, в которой четверо детей, жила на небольшое пособие, выдаваемое беженцам. Слава Богу, что его матушка-француженка Надежда выручала кашеварством, экономией. Большинство русских прихожан осталось в общине отца Николая. Они с витальевским исповедничеством шли молиться в его домовую церковку мимо махины теперь больше пустующего Храма-Памятника.
По суду ключи от Храма-Памятника должны были иметь и лавровский настоятель иерей Е.Сапронов, и отец Николай. Но лавровцы яростно воевали, чтобы нога витальевцев не переступала порога этой стародавней общей храмовой святыни, в стенах которой замурованы останки Царственных Мучеников, найденные под Екатеринбургом белым следователем Н.А.Соколовым. Об этом Лизе похвалялся еще в Москве околачивавшийся в МП казначей лавровской брюссельской общины Осташков. Рассказал, что он даже становится в дверях на паперти, дабы "не пущать". Как узнали гости от отца Николая, в других дверях Храма-Памятника, ведущих со двора в алтарь, для того же ночует на раскладушке, когда приезжает служить, отец Е.Сапронов.
Род и судьба отца Николая Сазонова -- образчик здешней элиты. Он внук Императорского главного архитектора Петергофа, другой предок дрался офицером при Цусиме. Батюшка – внучатный племянник "царского поэта" С.С.Бехтеева и графа Г.П.Ламздорфа, их общий предок граф В.Н.Ламздорф был министром иностранных дел, членом Госсовета Российской империи. Дядей доводился отцу Николаю предыдущий ему настоятель Храма-Памятника протоиерей Димитрий Хвостов, прослуживший там семнадцать лет. У них общий предок Н.Н.Хвостов -- нижегородский и вологодский губернатор, министр внутренних дел, член IV Госдумы Империи.
Мама батюшки была приемной дочерью вдовы последнего главковерха Российской армии генерала Духонина. После зверского убийства красными генерала его вдова Наталья Владимировна с 1921 года стала начальницей Мариинского Донского института благородных девиц в югославском городе Белая Церковь. Там училась мама протоиерея Н.Сазонова – урожденная Алла Алексеевна Бехтеева, племянница поэта-монархиста. Н.В.Духонина взяла ее приемной дочерью или – названной, как говорили старорусски. Потом Н.В.Духонина с Аллой Бехтеевой, будущей мамой Н.Сазонова, вместе уехали в Марокко, где Наталья Владимировна скончалась.
В Марокко трудился отец Николай до получения священства восемь лет землеустроителем. Нарезал выжженную землю феллахам в древнем скопище кое-как перемешанных земельных участков. Старался по-русски на совесть: ровно распределять вместе с каналами орошения, полноценно рассчитывать от проезжей дороги. Арабы то рабски били ему челом, то орали, разрывая на груди бурнусы, молили и бросались с кривым ножом к горлу. Раскаленный мир. Зато прозрачней выпевалась душа будущего батюшки. Беспощадное дело, главное крестьянское на канувшей Руси -- дележка пахотной земли. Глазами, засевшими под кусты-брови на прокопченном лице, серпом бороды, порывистой фигурой шестидесятилетний отец Николай походил на его небесного покровителя Николая Угодника -- выручателя моряков.
После возвращения из Марокко во Францию в начале 1970-х он одиннадцать лет заведовал распространением газеты "Русская Мысль". Потом отец Николай был в Париже директором Толстовского фонда. Батюшка трудился и в фонде РПЦЗ "Православное Дело", который любыми способами переправлял духовную литературу верующим в СССР, особенно -- политзэкам.
Отец Николай одарил Елизарова встречей с родственницей П.Н.Врангеля, своей прихожанкой Еленой Димитриевной Спечинской. Она -- внучка полковника Лейб-Гвардии Его Императорского Величества Московского полка А.А.Гебеля, потом -- гофмаршала Двора, убитого в 1918 году; дочь офицера Белой армии, павшего в 1919 году; невестка офицера Лейб-Гвардии Конного полка. Спечинская десятилетней девочкой стояла перед постелью с умиравшим бароном П.Н.Врангелем. Ее мать Софья Константиновна -- урождённая баронесса Врангель, дочь барона К.К. фон Врангеля. Эта линия Врангелей одного из пяти Домов сего рода -- Koil.
Со Спечинской по соседству жила вдова русского князя-белоэмигранта А.Н.Гедроица -- профессора русского языка в Высшем брюссельском училище языков, председателя русского Дворянского Объединения в Брюсселе, почётного председателя бельгийской Юккельской музыкальной консерватории и личного переводчика Бельгийского короля. И тут же поблизости дом графини М.Н.Апраксиной, дочери Н.М.Котляревского, последнего личного секретаря П.Н.Врангеля.
В этот длинный-длинный день-вечер Елизаров, Лиза бродили с отцом Николаем и на поле Ватерлоо неподалеку от города, где угробили-таки немцы, англичане окончательно Бонапарта. И что же еще говорить о Брюсселе, когда предводителя теперешнего Дворянского Объединения по-свойски звали Саша Пушкин! Ну да, он тезка предка.
Ночью втроем они шли с Ратушной площади через ораву ресторанных столов на перекрестках улочек. Царили блюда из рыб, лангусты, устрицы, крабы, мидии, пойманные утром в море около недалекого Антверпена. Здешние оранжевые мидии в иссиня-черных раковинах с белыми искрами больше парижских, например, из Довиля. Это пиршество -- и по галдящему со стаканами люду -- роскошнее, "мореманистее" плантации ресторанчиков в Латинском квартале Парижа.
Отец Николай в потертом подряснике, сутуля землемерскую спину, из-за плеча которой летел острый взгляд, торил толпы лоцманом. Багровенький официант, залюбовавшийся им, вдруг перегородил фарватер, раскидывая штурвалы рук, и рявкнул по-русски:
-- Батя, уважь Христа ради, заходи-садись с друзьями!
Они зашли и сели. А встали далеко за полночь.
В доме отца Николая Александру и Лизе отвели соседние комнаты в дальнем углу первого этажа. Рассвет уже наваливался, синея за окном коридора, а они, полупьяные, не расходились спать от своих дверей, болтали. Александр плохо различал ее лицо в сумраке, видел лишь силуэт фигуры в низко расстегнутой по жаре на груди тесной блузке.
Чтобы попрощаться, лишь приятельски тронуть Лизу за рукав, он шагнул к женщине. Она подалась к нему. Его рука случайно скользнула и встретилась с декольте. Лиза вдруг прижалась к ладони, и Елизаров, пьяно-бездумно, привычным движением шально скатил пальцы в вырез. Под ними горячо заструилась лоза грудей. Лиза прижалась к Елизарову всем телом. Он схватил ее другой рукой у затылка, вздымая корни волос, и стал целовать в распахнутые, захлебывающиеся губы.
Александр вдруг ощутил, что воспрянул всей своей мужской силой! Оттого, что давно разуверился в этом накале, он от его обретения потерял голову. Елизаров втолкнул Лизу в свою комнату и опрокинул на кровать.
+ + +
После брюссельской ночи они стали неудержимыми любовниками. Александр наслаждался, воскреснув в прежней необузданности, Лиза -- потому что он был первым после постылого мужа. Что они сотворяли, зовется по-церковному блуд. Лиза перестала ходить к отцу Вениамину на исповедь. Александр перед ним покаялся, отец Вениамин отлучил его от причастия. Сказал, сабельно втыкая в Сашко зрачки:
-- За все в этой истории будешь отвечать в первую голову ты. У тебя два православных выхода: или женись на Елизавете, или живи один.
Елизавета и Елизаров решили обвенчаться. До свадьбы не имели права на постельную связь, но на эту разлуку у них не хватало сил. Они упивались как скованные.
Лиза преобразилась. Из нее уходил свет, какой нес Елизарова к Сектантке в их былых разговорах о Боге.
В постели она игриво сдавливала ладонями сметану грудей, давя пальцами на пурпурные пузыри сосков. Весело взвихряла фразу апостола Павла, уже применяя к елизаровскому мужскому восстановлению:
-- Тебя надо молочно ласкать, и ты твердым навыком приучишься к совершенству.
Объясняла, отчего не исповедуется теперь у отца Вениамина:
-- Как такому батюшке полностью довериться, Саша? Ты знаешь, как его прозвали еще при живом митрополите Виталии? Серый кардинал! Он был секретарем синода и решал все сам, владыка же стал немощным. Ты посмотри на наш приход внимательнее. Видел Наташу Голдыреву? Ну, крашеную пожилую блондинку, что ездит на "порше"? Дочка коммуняки, нахапавшего в СССР денег. Приехала из Питера, окрутила, выскочила замуж за убогого Петюнчика-чтеца, внука белоэмигрантов, ради французского гражданства. Имеет салон-выставку живописи рядом с Пале-Рояль. Откуда такие успехи у старой комсомолки? А скупает за бесценок картины у нищих питерских художников или у тех ребят, что выехали оттуда сюда и готовы на любое. Ей на все плевать ради выгоды, кормится даже от гомиков. И такую отец Вениамин на первых ролях держит в нашем приходском совете!
-- От каких гомиков? -- хмуро уточнял Александр.
-- А кто у Голдыревой в салоне на подхвате? Вкалывают там разнорабочими за гроши Миша Корабельников и Сеня Прокопченко. Они педерасты, живут в квартирке на площади Сталинград как муж и жена. По воскресеньям устраивают приемы голубых. Собираются одни парнишечки, выпивают, танцуют парочками. Корабельников средненький художник, а Прокопченко его любовник, он всегда дома в розовом махровом халате на голое тело. Православная Голдырева может поощрять такое?
Елизаров защищал батюшку:
-- Отец Вениамин, возможно, не знает такие подробности про Голдыреву и ее окружение в салоне. Ведь эти педики не ходят к нам в храм. Ты говоришь -- серый кардинал. А я слыхал, что батюшка слишком доверчив к людям, иногда до наивности. Мне о том рассказывали в Монреале. Что до раскола в 2001 году витальевцев с лавровцами отец Вениамин всем твердил в Париже: после кончины митрополита надежда только на епископа Михаила (Донскова). Тот, мол, возглавит истинно по-русски РПЦЗ, ни за что не поддастся Москве, ее сергианам. И вот как раз этого Михаила за то, что пытался похитить владыку Виталия из Канады с полицией и другое эмпешное поганство, сам митрополит трижды предал анафеме. А ведь отец Вениамин, казалось бы, наизусть должен был знать Донскова -- тот тоже жил в Париже и окормлялся в церкви бок о бок. Но вот так ошибся в человеке.
Лиза усмехалась:
-- Уж лучше слыть хитроумным серым кардиналом, чем таким глупцом. Проходимца Донскова не разглядел! Раз споришь, я тебе скажу несомненный факт. Отец Вениамин-то Богу не слишком доверяет, и я потому не могу ему верить. Это почти никто не ведает, а я точно знаю, потому как отвечаю за утварь в алтаре. Я сама купила батюшке по его просьбе ложечку, чтобы он не лжицей, какой всех причащает, а этой отдельной ложкой причащал больного СПИДом Костика, сына Зинаиды Михайловны!
-- Как это отдельной? И чаша с причастием, и лжица для всех должны быть едины.
-- Вот именно, Саша. Едины -- для тех, кто истинно верит в Бога, а значит, никакая зараза, инфекция через причастие из общей Чаши на лжице не может передаться никому никогда! Однако отец Вениамин завел ложку для Костика. Это -- факт его неверия в Бога.
Елизаров смутился:
-- Перестраховался, выходит, батюшка. Побоялся, возможно, что могут узнать прихожане -- причащались с одной лжицы с больным СПИДом. Маловеры обязательно бы заскандалили, а то и подали б в суд. Это же Франция, здоровье превыше всего. Мог быть развал прихода.
-- Это все лирика, Саша. Я хочу, чтобы мой духовник был верен Богу в большом и самом малом, -- и она блестела глазами, почти так, как сияла в прежние времена их бесед о духовном.
Александр был почти влюблен в отца Вениамина, сына белого поручика, зятя белого полковника. Сашко и в РПЦЗ стал ходить потому, что ее возглавлял бывший врангелевский кадет владыка Виталий. Церковь воскресла и окрепла из недр Белой Гвардии, в какой дрался его дед. Елизаров ревниво приглядывался к ее архиереям, клирикам, по-военному признавая неподдельными лишь бывших белых или их потомков. Родившийся в концлагере СССР, выросший за его железякой внутренним эмигрантом Александр тянулся за откровенностью лишь к тем, кто родословцем шел от почти истребленных дворян, монахов, купцов, крестьян-кулаков, казаков, белых. В выжженной России таковых среди молодежи осталось на чуток и помалкивали наглухо.
Безысходность остатка русских Александр Елизаров до дна ощутил, когда разговорился с потомком боярского рода Цыбиковых, служивших царскими стольниками, воеводами, министрами, генералами. Как и в парижском отце Вениамине, никогда не ездившим проведать Россию, Александра раздражала в седом как обесцвеченным кислотой, с лопатной бородой Цыбикове, родившимся в Калинине-Твери, проживающим в Бразилии, оголтелое нежелание увидеть русскую землю. Цыбиков уходил от прямого разговора и наконец спросил:
-- Скажите искренне: сколько подлинно русских людей вы видели дома за свою жизнь?
Сашко задумался и вспомнил лишь свою бабушку, вдову деда-ротмистра. Еще припомнил старого-престарого литератора в писательском Коктебеле в Крыму, какой воевал у Врангеля, потом долго сидел в ГУЛАГе. К нему в комнатуху Дома творчества не осмеливались заглядывать многие его обитатели, хотя и гораздо талантливее деда -- были заслуженнее лишь в СССР. Но студент Елизаров, отирающийся в окрестностях, нахально пошел с визитом на будущую профессию историка. Он выпустил на деда ворох ссылок на архивы по Белому делу. Старик вдруг с почтительностью поклонился ему из кучи пледа в растресканном плетеном кресле:
-- Как хорошо вы знаете Белое движение!
Елизаров оробел до слез -- так не похож был на современников этот скворцом притаившийся в линялой накидке человек.
Александр ответил Цыбикову о знакомых настоящих русских:
-- Знал лишь двоих.
-- Видите. Всего двоих за всю жизнь! Что же я буду делать там?
-- А седые камни, а храмы, а родные виды?
Цыбиков горько улыбнулся. Его отец, бывший императорский офицер, стал начальником полиции Калинина-Твери, когда в 1941 году город освободили от советских немцы. Чекисты не забывали Цыбикова-старшего до конца войны. Они его похитили в Берлине 1945 года прямо из английской зоны. Перед смертью смершевцы истязали Цыбикова напоказ и подбросили труп снова к англичанам. Мальчиком Цибиков-младший вместе с мамой последний раз видел отца с выколотыми глазами, изувеченного в отбивной кусок.
-- Виды? -- переспросил Цыбиков. -- О нет, мне всегда были нужны люди.
Отец Вениамин походил на русски русского человека. Что "кардинальствовал" церковным опричником, Елизарова не настораживало. Строгость -- черта отчая. Но в угоду французистой брезгливости, гигиенной опаске протухающей Европы протоиерей Жутов, оказалось, завел ложечку для СПИДовца. Это выдало нерусское хитроумие батюшки, как клеймило и других отпрысков белых, родившихся за кордоном, мелькнувших перед Сашко за океаном и в западноевропейской скученности. Дети белоэмигрантов, впитавшие святорусский аромат в консервах семей, не смогли выломиться из заляпавшей их с рождения французской, немецкой, английской, американской шкуры. В таком убеждала и судьба самого знаменитого после владыки Виталия в РПЦЗ(В) епископа Варнавы (Петляева) из Канн.
Владыка Варнава был единственным из переметнувшегося к сергианам Синода РПЦЗ, кто ушел из него вместе с митрополитом Виталием. Они вдвоем создали Синод в Мансонвиле и геройски смотрелись на ристалище: врангелевец-митрополит и потомок царского рода Багратионов Варнава. Заместитель владыки Виталия Варнава правил самой большой епархией РПЦЗ(В) -- Европейской, куда входили Западная Европа и Россия до Урала.
Варнава настоятельствовал в храме во имя Архистратига Божия Михаила в Каннах, начальном городе Ривьеры, каким знаменуется «русско-французский» Лазурный берег. Церковь, построенная в старорусски "пряничной" архитектуре в 1894 году, стоит на собственном гектаре одного из лучших кварталов. В честь нее переименовали здешний бульвар в память российского Императора Александра III. Дарители храма -- Великие князья Михаил Михайлович, Сергей Михайлович, супруг Великой княгини Анастасии Михайловны Великий герцог Фридрих Франц III, русские аристократы. Они украсили церковь сребровызлащенными священными сосудами; шитыми золотом хоругвями и облачениями; мраморным иконостасом; иконами, писанными на кипарисе; позолоченными крестами алтаря, люстрами, паникадилами, купелью; ажурными металлическими с позолотой дверями, такой же церковной оградой, крестом на куполе; рядом с нею построили звонницу о семь колоколов. Под храмом покоятся останки князя П.А.Ольденбургского; адъютанта Николая Второго Великого князя Петра Николаевича; Верховного Главнокомандующего на Первой мировой войне Великого князя Николая Николаевича.
Окутанный седой шевелюрой, бородой по утонченному лицу владыка Варнава родился во Франции в семье белого офицера, учился в иезуитском интернате, был специалистом по антиквариату, прошел монашеское послушание на Афоне. Легендарным стал, когда в 1981 году его РПЦЗ тайно поставила во епикопа, чтобы он пробрался в СССР и рукоположил первого архиерея на русской земле из катакомбников. Варнаву (наивно шифровались зарубежники) полегче было перебросить на подпольное дело -- его сестра работала во французском посольстве в Москве.
Спустя долгое время всплыла подноготная этих событий. Варнава был педерастом, растлившимся в закрытом интернате иезуитов в Медоне. За ним, как только он выдвинулся среди деятелей РПЦЗ, наблюдала советская разведка. Варнава был идеален для оперативной разработки. КГБ прежде других, наполнял Московскую патриархию гомосексуалистами, порочно, слабодушно годных на вербовку. Варнаву гебешники вели втемную, проложили зеленый свет в СССР для "подпольного" рукоположения. Через агентуру, облепившую верующих Катакомбной Церкви, подвинули гонцу нужную им кандидатуру.
Из катакомб владыке Варнаве рекомендовали самого авторитетного тогда протоиерея Михаила Рождественского, брата новомученика отца Измаила Рождественского, расстрелянного в 1937 году. Наследник катакомбной церковности епископа Иосифа (Петровых) Петроградского, казненного в 1937, отец Михаил окормлял паству от Ленинграда до Абхазии, когда выходил из тюрем, лагерей. В 1929 батюшку загнали в ГУЛАГе на строительство Беломоро-Балтийского канала. В 1938 он освободился без права проживания в центральных городах, однако тайно служил в Ленинграде. Не бросил прихожан там и в немецкую блокаду, хотя не имел права на получение питания. В 1943 его отправили в Воркутинские лагеря, выпустили в 1955. В городе Печоры иосифлянин Михаил жил и служил литургию для катакомбников в землянке. В 1957 переехал в Брянскую область, продолжая подпольно окормлять людей. В 1962 отца Михаила арестовали в последний раз, не посадили с условием, что прекратит службы. Тогда, чтобы не отследили, батюшка колесил по стране, иногда каждый день ночуя в разных местах. Часто не успевал отслужить литургию, на какую с исповедью, причащением нужно несколько часов, а нескорушимо нес Христову веру, которую продали эмпешники, требами, молебнами.
Гебешники вывели на своего человека владыку Варнаву, плохо ориентирующегося в многолетних спорах катакомбников, иосифлян, разных групп истинно-православных христиан (ИПХ), как этих тюремных завсегдатаев окрестили чекисты. Их кандидатом был иеромонах Лазарь (Журбенко), тоже гомосексуалист. В пятидесятых годах он, арестованный в катакомбах, отсидел пять лет в ГУЛАГе, где был завербован. Поэтому духовный сан священника в 1971 году Журбенко принял у архиепископа МП и там служил два года. Потом для внедрения постригся в иеромонаха Лазаря в катакомбах, сблизился с эмпешным диссидентом отцом Д.Дудко, который позже раскаивался в своем отступничестве от МП по телевидению. Журбенко истинно-православным многие катакомбники не признавали, в их числе отец Михаил Рождественский. За Лазарем в подполье ползла кличка "могильщик катакомб": замечали, что там, где в общинах побывал он, начинались аресты.
Из этих двоих кандидатов Варнава, конечно, выбрал и рукоположил во епископы Журбенку, отливающего ему пахучим голубеньким цветом.
Архиепископ Варнава оскандалился в РПЦЗ(В), когда узнали о его сожительстве со своим келейником из РФ. Как только витальевцы его выгнали, Варнава вернулся к лавровцам, чтобы удержать в руках великолепный храм в Каннах. Позорная эстафета уже общины этого храма, воспитанной Варнавой, протянется в 2014 год. Тогда приход, перебывав в разных юрисдикциях, выдаст на перезахоронение в РФ останки Великого князя Николая Николаевича – былого Главковерха Императорской армии и Верховного Главнокомандующего Русской врангелевской армии в эмиграции.
Отец Вениамин, епископ Варнава – потомки соли белоэмиграции, но то тут, то там проваливались в непотребное. Как таким доверять? Неискушенный в церковных интригах Александр запутался. Он решил непременно разыскать отца Антипу. Только тот мог укрепить его и ответить на все вопросы.
|
|
| |
|
